Великий князь Николай Николаевич и его начальник штаба прикатили в Порадим, когда операция по взятию Горного Дубняка была в самом разгаре. Тотлебен встретил коляску главнокомандующего, доложил обстановку. Генерал Непокойчицкий спросил недовольно:

— Эдуард Иванович, зачем вам понадобилось атаковать Горный Дубняк с Софийским шоссе и Ловчанским?

— Без этого мы, Артур Адамович, не блокируем Плевну.

Великий князь хмыкнул:

— При такой отличной погоде уж не рассчитываете ли вы зимовать здесь? Вон и землянки отрыли, солдат в баньке парите.

— Ваше высочество, — возмутился Тотлебен, — вам; ли не знать о потерях под Плевной? А мы не только Плевной овладеем, но и самого Османа — не упустим.

— Как развивается атака Гурко?

— Турки понимают: Горный Дубняк и Телиш — их последняя надежда на связь с Сулейман-пашой.

— А наступление Скобелева в сторону Зелёных гор надо понимать как манёвр?

— Да, ваше высочество.

— В штабе стало известно, что вы, генерал, наставление для своей артиллерии разработали? — иронически усмехнулся великий князь.

Тотлебен сделал вид, что не заметил иронии.

— Ваше высочество, мы сосредоточили артиллерию на флангах и тем приблизили её к турецким укреплениям. Огонь батарей в центре был малоэффективным. А наставление, о коем вы, ваше высочество, упомянули, по нашему представлению, объединяет управление артиллерией Западного отряда.

— Интересно, интересно.

— Ваше высочество, по использованию артиллерии интересные соображения высказывал генерал Гурко.

— Генералу Гурко дай Бог управиться с гвардией. Кстати, как обстоит наступление на Горный Дубняк?

— Операция в разгаре.

— В таком случае позвольте понаблюдать за действиями колонн Гурко.

— Ваше высочество, генерал Гурко действует строго по инструкциям, хотя он обращался накануне с просьбой перенести наступление на семь-восемь часов.

— Чем он мотивировал?

— Он хотел интенсивным огнём своих батарей обработать турецкие укрепления, прежде чем идти на штурм.

— Не кажется ли вам, Эдуард Иванович, что это лишняя предосторожность?

— По тому сопротивлению, какое оказывают укрепления Осман-паши, сегодня я склоняюсь к мнению генерала Гурко.

Сквозь пороховые дымы видно, как войска шли квадратами. Лейб-гвардии его императорского величества егеря, гренадеры как на подбор. Шли упрямо, несмотря на огонь крупповских пушек и дальнобойных ружей. Визжала шрапнель, рвались гранаты. Вот уже взят Малый редут. У Большого остановились, залегли. Гурко бросил резерв измайловцев, наказав:

— Братцы, измайловцы, блюдите славу дедов своих, героев Бородина! Вперёд!

И с высоты кургана наблюдал, как пошли, один к одному, молодые парни в серых шинелях, подминая прижухлую траву.

Генерал глядел им вслед, его глаза остановились на одном, высоком, чем-то напомнившем ему сына... Чем? Может, походкой? Вот так, чуть припрыгивая, ходит Василий...

Солдатик шёл вперёд, сутулясь. А турки стреляли и стреляли. Ружейная пальба и разрывы снарядов, визг картечи и высокие султаны земли. Падали измайловцы, а генерал, сам того не замечая, всё шептал и шептал: «Боже, спаси и помилуй...» Но пули не миловали. Вот уже тот солдатик, что так напомнил сына, взмахнул руками и упал, как подкошенный.

«Сынок, вставай! — хочет крикнуть генерал и чует, как по щеке сползала слезинка. Не кричит, шепчет генерал: «Братцы, вперёд, братцы!»

Бой с каждым часом разгорался всё сильнее и сильнее. Атаки следовали одна за другой. Турки лезли напролом. Шли табор за табором. Гремели орудия. Поле боя тонуло в дыму. Крики и стоны заглушали конское ржание, раздавался стон стали.

Гурко оторвался от бинокля, повернулся к вестовым:

— Вахмистр, скачите к генералу Зеделеру, пусть усилит нажим на Софийское шоссе.

Подозвал другого вестового:

— Немедленно к генералу Розенбаху, взгляните, отчего задерживается атака его колонны?

От Тотлебена к Гурко прискакал князь Имеретинский.

— Иосиф Владимирович, за боем следит главнокомандующий.

— Чёрт с ним! — в сердцах выкрикнул Гурко. — Мы не прохлаждаемся, и каждый солдат дерётся за троих.

— Тотлебен просит держать Софийское шоссе намертво!

— Князь, мёртвых егерей на шоссе предостаточно, доложите об этом Эдуарду Ивановичу.

Имеретинский натянул повод, крикнул, пуская коня в галоп:

— Помогай вам Бог!

Находившийся неотлучно при Гурко его начальник штаба Нагловский развернул на бруствере карту Горного Дубняка.

— Иосиф Владимирович, ещё один рывок гвардии — и Горный Дубняк наш, Ахмет-Февзи-паша сложит оружие!

— Наш-то наш, да какой ценой! А Телиш мы такими жертвами брать не будем. Заставим Измаил-Хаки-пашу капитулировать под огнём артиллерии.

Прискакал оруженосец, едва коня осадил, закричал радостно:

— Ахмет-Февзи-паша капитулирует!

Генерал вскочил на коня, помчался к редуту, на котором пленные турки уже складывали оружие. Иосиф Владимирович с коня соскочил, Василий едва повод подхватил. Солдаты бежали к генералу, кричали радостно: «Ура!» И Гурко им отвечал:

— Спасибо, братцы! Спасибо, сынки!

Увидев турецкого генерала Ахмет-Февзи-пашу, Гурко направился к нему. Протянув руку, сказал по-французски:

— Вы достойный противник и сражались храбро. А подъехавшему Нагловскому приказал: — Полковнику Сиверсу подтянуть всю наличную артиллерию к Телишу.

Брать Телиш ценой таких потерь Гурко отказался. Артиллерийская бригада полковника Сиверса полукругом расположилась у этого укреплённого турецкого посёлка. А за батареями встали три гвардейские бригады. Они подтягивались к Телишу сразу же после взятия Горного Дубняка.

В полдень 16 октября Гурко подал знак и сигнальное орудие произвело выстрел. И едва турки ответили залпом своих батарей, как вся артиллерийская бригада полковника Сиверса разразилась таким орудийным громом, что весь Телиш утонул в разрывах гранат, в пороховом дыму. Обстрел длился почти три часа. Турецкие укрепления не могли отвечать.

И тогда Гурко приказал привести пленных офицеров. Передавая им письмо коменданту Телиша, он сказал:

— В нём наш ультиматум. Вы сами видите, сопротивление бесполезно. Мы не хотим кровопролития, мы прекратим обстрел, когда генерал Измаил-Хаки-паша сложит оружие.

Ждать пришлось недолго. Над турецкими редутами подняли белый флаг.

Иосиф Владимирович, опасаясь подвоха, велел Московскому и Гренадерскому полкам подтянуться и ретироваться.

Подскакал порученец:

— Ваше превосходительство, турецкая кавалерия покинула Телиш, направляется в сторону Софии.

— Генерал Нагловский, послать им в обход Уланский полк.

Но турки уже складывали оружие, становились таборами. Вскоре из Телиша выехал со свитой и сам комендант, генерал Измаил-Хаки-паша, на Гурко смотрел надменно, едва кивнув.

Иосиф Владимирович повернулся к сопровождавшему его штабу:

— Ссадите этого коменданта с коня и отправьте в штаб к генералу Тотлебену.

Ночью после боя за Горный Дубняк и Софийское шоссе Гурко не сомкнул глаз. Там остались лежать четыре тысячи гвардейцев, отборных солдат. Кто повинен в столь огромных потерях? В чём его, Гурко, вина?

Всё больше и больше Иосиф Владимирович утверждался в мысли, что прежде чем посылать солдат на штурм, необходимо было огнём батарей подавить турецкие пушки... Пять-шесть часов обрабатывать плевненские укрепления турок, редуты, прикрывавшие Горный Дубняк.

А ведь он, Гурко, обращался с такой просьбой к Тотлебену, да тот не посмел отложить начало штурма, испугался императора и главнокомандующего...

А он, Гурко, не мог не послать измайловцев на последний штурм. Увидел, как гренадеры и егеря шли в наступление, падали и поднимались, атакуя Малый и Большой редуты, шли в надежде на помощь, тогда-то и бросил он в бой измайловцев, наказав: «Только победа!»

Победа необходима была не потому, что за сражением следил главнокомандующий, а потому что от того, возьмёт ли он, Гурко, Горный Дубняк, оседлает Софийское шоссе, зависело окружение Плевны и армии Осман-паши...