— Значит, основа успеха таких операций — непрерывность разведки? — уточнил Кузнецов.
— И не только это, — возразил Головко. — Я бы еще отметил, как важны согласованные действия разнородных сил в поиске и атаке конвоя, иначе успеха не добиться. — Комфлот сделал паузу. — Конечно, не все еще отлажено, бывают сбои, и тогда приходится что-то терять. Но это уже не сорок первый год, самые горькие дни в моей жизни, — признался Арсений Григорьевич. — Немцы наступали вдоль дороги Печенга — Мурманск, они вышли в район Западная Лица. Тогда-то мы и получили вашу директиву, Николай Герасимович. Вы потребовали войти в Мотовский залив и до последнего момента оказывать поддержку армии, при любом положении на сухопутном фронте оставаться в Полярном, защищая этот пункт до последней, крайней возможности. — Головко передохнул. — Да, хлебнули мы в сорок первом лиха. А почему? Немцы хорошо подготовились к войне, а мы… — Он резко махнул рукой.
Это задело Кузнецова, и он спросил:
— Ты что же, считаешь, что мы не готовились к войне? — И, не дождавшись ответа, горячо продолжил: — Нет, дружище, мы готовились к ней, но не все у нас было гладко. Не все!.. Война с финнами вскрыла такие недостатки в боевой деятельности Красной Армии, что Сталин не на шутку встревожился. Руководство ВМФ тоже сделало из всего этого надлежащий вывод. Вместе с Генштабом мы разработали директиву, которую я подписал четырнадцатого октября сорокового года. Помнишь, о чем шла речь в директиве?
— Еще бы! — воскликнул комфлот. — Говорилось об оперативном плане.
— Вот-вот, о плане… — подхватил нарком. — Я приказал оперативные планы флотов составить из расчета, что вероятным противником будет Германия в союзе с Италией, Румынией и Болгарией. Позже к ним мы добавили Венгрию и Финляндию. В марте сорок первого, — воодушевленно продолжал Николай Герасимович, — вы получили еще одну директиву Главморштаба, которая предписывала приглашать на флотские учения армейских руководителей, а командованию штабов и соединений флотов и флотилий — участвовать в оперативных играх, проводимых в приморских округах.
— Поздновато Главморштаб издал эту директиву, — возразил Головко. — На флотах не успели ее отработать, так что во время войны пришлось срочно находить методы и формы взаимодействия флота с сухопутными частями.
— Нет, не могу принять твоего упрека, Арсений Григорьевич! — жестко произнес нарком. — Ты, надеюсь, не забыл, как в декабре сорокового года в Москве проходили сборы командующих флотами и флотилиями? На сборах шла речь о характере современной войны и операций на море. Подчеркивалось, что побеждает тот, кто не боится нарушить старую доктрину, отойти от классических примеров, от шаблона. Даже и теперь не все командиры отреклись от шаблона. Что, станешь спорить?
— Факт, не все, — согласился Головко. — Возьмем тех же подводников. Один командир, скажем, Лунин может нанести удар и по линкору, как это было с «Тирпицем», а другой не в силах атаковать даже самоходную баржу. Сам же я на декабрьских сборах почерпнул немало полезного, — продолжал Арсений Григорьевич. — Что же касается вашей заключительной оценки состояния дел в Военно-морском флоте, то она меня поразила.
— Чем же? — усмехнулся Николай Герасимович.
— Вы жестко и открыто говорили о недостатках на флотах и флотилиях, до вас никто так не говорил. Оперативно-тактическая подготовка командного состава плохая, число аварий и катастроф на кораблях и в авиации весьма большое, учения проводятся в упрощенных условиях… Я сидел рядом с Октябрьским и видел, как он качал головой. Спрашиваю: «Что тебя удивило, Филипп Сергеевич?» А он шепчет, мол, куда это годится, нарком избивает себя.
— Так ведь все, о чем я говорил, было на флотах! — возвысил голос Николай Герасимович. — И я не мог молчать. У тебя, Арсений Григорьевич, разве не было в то время ЧП на флоте? И подводные лодки терпели аварии, и корабли садились на мель. Потому-то в своем приказе я потребовал от военных советов флотов и флотилий разработать организацию и порядок проведения боевой подготовки, а с повышением оперативной готовности — перестраивать подготовку сил с учетом сложившейся обстановки.
— Не стану кривить душой, но этот пункт вашего приказа, Николай Герасимович, Военный совет флота оценил весьма высоко, а в преддверии войны он сыграл важную роль в переводе сил флота на оперативную готовность номер один.
— Нелегко мне пришлось на этих декабрьских сборах, — грустно продолжал нарком. — Кое-кто с трибуны бросал упреки в «буржуазном перерождении отдельных командиров», о том, что личный состав кораблей и частей засорен «чуждыми элементами»…
Головко засмеялся.
— Чего ты, Арсений? — удивился Кузнецов. — Я ведь все помню, как было, и ничего не придумываю.
— А я что, не помню? — Улыбка на лице Головко погасла. — Не кое-кто, а конкретные лица говорили. Хотите, назову их? Пожалуйста. Члены Военных советов Балтийского и Черноморского флотов дивизионные комиссары Яковенко и Кулаков, а Октябрьский обвинил адмирала Исакова и других выступивших в «неправильной линии преклонения перед немецким оружием».
— Давай, Арсений Григорьевич, вернемся к сегодняшним дням, — заметил нарком. — У вас тоже есть нерешенные вопросы. Или ты скажешь, что таковых нет?
— Смотря какие. — В глазах комфлота блеснули искорки.
— На Северном флоте хорошо поставлена охрана своих коммуникаций, конвоев, командиры научились вести поиск и атаку субмарин. А вот если посмотреть на взаимодействие разнородных сил флота, то вами отработаны лишь простейшие элементы.
— Этот вопрос мы сейчас решаем, — промолвил комфлот. — Раньше на флоте было мало кораблей, авиации, как тут наладишь взаимодействие? Союзные конвои надо охранять? Надо! Поиск и атаку подводных лодок надо производить? Надо! Охранять наши ледоколы и суда в Арктике тоже надо. Но где на все это взять корабли? Вот и соображаешь, куда и какой послать эсминец. Однако же не хнычем, слез не льем. И дела боевые у нас вроде не хуже, чем у других. Кое-чем можем похвастаться.
— Чем же? — с иронией спросил нарком.
— Многим! — загорячился Головко. — Взять подводников, главную силу флота. Если раньше они действовали в прибрежных районах, то теперь совершают походы к берегам Норвегии, охраняют союзные конвои. Есть у нас две позиции подводных лодок в районе мыса Желания, севернее Новой Земли. Для чего они там? Если крейсера и эсминцы врага попытаются выйти в Карское море, лодки преградят им путь.
«Хорошо придумано, ничего не скажешь», — подумал Кузнецов.
— Как считаешь, Арсений Григорьевич, сейчас воевать стало легче? — спросил он.
— Ничуть не легче! — резко возразил комфлот. — Наоборот, сейчас воевать стало намного труднее. Противник усилил охрану своих конвоев. На каждый транспорт немцы посылают три-четыре, а нередко и пять кораблей эскорта. И все же подводники бьют врага!
— А я хочу, чтобы они били крепче! — улыбнулся нарком.
— Плохо то, Николай Герасимович, что Главморштаб не всегда оперативно информирует нас о боевых действиях на других флотах, — затронул Головко еще один вопрос. — Мы бы хотели сравнивать, как сражаются там и как сражаемся мы.
— А не в Степанове ли тут дело? — Кузнецов хитро прищурил глаза. — Он дал тебе команду направить в Варангер-фьорд лодки, а ты был против, а он не знал, что в том районе враг создал сильную противолодочную оборону, там флот потерял несколько лодок. Мы с тобой взвесили все «за» и «против» и пришли к выводу: без надобности посылать лодки в тот район не надо. Без надобности, понимаешь? А ты, видно, решил, что лодки вообще туда не нужно направлять.
— Спорить с ВРИО начальника Главморштаба я не стал, а лодки в Варангер-фьорд направил, — сказал комфлот. — Сейчас там на боевых позициях три экипажа. Надо бы иметь больше, но где их взять?
— Мы лодки тебе дали, Арсений Григорьевич, — возразил нарком. — И не одну! На Север прямо с завода по железной дороге было отправлено восемь «малюток». Шесть лодок типа «С» пришли в Кольский залив с Дальнего Востока, получил флот лодки и с Балтики. Правда, делалось это не сразу, тут ты прав, было потеряно время.
