На следующий день Сенявин не мешкая послал десант, и он с ходу захватил французскую батарею.

— Нынче мы не будем ждать атаки неприятеля, — пояснил перед вылазкой адмирал Попандопуло и Негошу, — надобно произвести внезапную диверсию и откинуть французов подальше от крепости.

В середине сентября, разведав позиции французов, русские батальоны и черногорцы атаковали их и отбросили к Дубровнику. Сенявин намеревался преследовать французов, но вконец раздраженный Мармон на этот раз опередил его.

— У нас почти в пять раз больше солдат, а мы убегаем, как трусливые зайцы, потому что Сенявин проворнее нас, — выговорил он Лористону и подозвал его к карте. — Вчера к нам подошли основные полки из Дубровника. Ровно в полночь мы начнем наступление вдоль побережья. Пока русские спят, вы атакуете этих разбойников Негоша, загоните их подальше в горы и обойдете крепость. Остальные наши полки сбросят русские батальоны в море и штурмуют крепость с другой стороны.

Однако замыслы Мармона нарушила погода. Когда французские полки находились на полдороге, глубокой ночью разразился жестокий ливень. Промокшие, выбившиеся из сил передовые отряды французов только к рассвету подошли к позициям русских. Мармон изменил план. Вначале он всем войском отбросил черногорцев, а затем французы навалились на батальон Попандопуло. На каждого егеря пришлось по три-четыре француза, тем не менее русские стойко отбивались, но медленно отходили к крепости. Чувствуя свое превосходство, французы рванули и уже ворвались было на плечах егерей в крепость. Но тут заговорили десятки корабельных пушек «Ярослава». Еще накануне Сенявин определил позицию Митькову:

— Надежно пристреляйте предмостное укрепление. В случае прорыва неприятеля громите его картечью.

Ближе к берегу, на мелководье, стояли на якорях канонерские лодки. Они-то первыми и рассеяли французские полки, устремившиеся в крепость. К вечеру Мармон, собравшись с силами, снова повел полки на штурм. «Ярослав», канонерки и крепостные пушки вновь картечью обратили французов в бегство. Тут подоспели в долину черногорцы и с яростью набросились на отходившего неприятеля. К концу третьего дня Мармон с войсками поспешно отошел к Дубровнику, бросив на поле боя последние пушки…

Сенявин с Попандопуло в темноте обходили позиции егерей. Бой только что закончился. Повсюду горели костры, варили на кострах кашу, перевязывали раненых. Возле одного из костров столпились егеря и черногорцы. Поодаль, под деревьями, прижимаясь друг к дружке, стояли пленные французы.

— В чем дело, братцы? — громко спросил Сенявин у егерей.

Толпа расступилась, и Сенявин увидел странную пару. Плотный, с пышными усами егерь в медной каске крепко держал за рукав пленного француза в генеральской форме. К Сенявину подбежал командир егерей капитан Бабичев.

— Ваше превосходительство, позвольте доложить, — начал он.

Сенявин согласно кивнул, с любопытством посматривая на пленного француза.

— Черногорцы схватили французов и среди них генерала Мориана, — рассказывал капитан, показав на пленного, — они хотели их убить, но наши солдатики за них вступились. Иван Ефимов, — Бабичев ткнул рукой в стоявшего рядом с генералом егеря, — достал заветные червонцы, отдал их черногорцам и тем спас от гибели генерала. А деньги те копил на черный день, за пазухой носил.

Изумленный Сенявин положил руку на плечо егеря:

— Ну, братец, да ты и впрямь чист душой, как всякий истинно русский, спасибо тебе. — Адмирал подозвал адъютанта. — Выдайте ему из моих средств пять червонцев. — И, повернувшись к Попандопуло, распорядился: — Всех пленных, генерала немедля взять под наш караул и отправить на корабли.

На следующее утро на «Святом Петре» пленный французский генерал неожиданно увидал Ефимова. Мориан занял у корабельных офицеров два талера и принес егерю. Но Иван отказался.

— Деньги мне не надобны, ваше благородие, — передал он стоявшему рядом и переводившему разговор мичману. — Скажите ему, я доволен, что помнит добро, да пускай с нашими пленными поступает так же.

Днем командующий устроил на берегу обед для всех участников сражения — русских, которцев, черногорцев. Посредине лагеря, прямо на траве, расстелив палатки, разложили приготовленные закуски, выставили бочонки с вином. В центре разбили большой, с поднятыми пологами, шатер адмирала. Рядом с собой командующий посадил егеря Ивана Ефимова, напротив сел Негош. Первый тост был за командующего. Он встал, и все поднялись за ним.

— За здоровье русского егеря Ивана Ефимова! — произнес Сенявин.

Не успел он закончить, как прогремели пять залпов полковых пушек. Вслед им, сначала разрозненно, а потом все громче и громче понеслось отовсюду, перекрывая шум:

— Здравие отцу нашему Сенявину!

Смущенный вниманием, адмирал пожал плечами, потом широко улыбнулся и опрокинул чарку. Застолье уже подходило к концу, когда в шатер протолкался подвыпивший игумен монастыря из Цетиньи, по прозвищу Савино. Довольно бодрый еще в свои восемьдесят лет старец подошел к Сенявину с чашей и низко ему поклонился. Адмирал встал.

— Люб ты нам безмерно, благодетель наш! — начал было старик, потом махнул рукой и гаркнул: — Дай Боже царствовать отцу нашему начальнику!

Слова эти потонули в хоре приветствий. Сенявин обнял старика и поднял руку. Все стихли.

— В продолжение военных действий я имел удовольствие видеть усердие народа вашего в содействии русским войскам в битвах с французами. Дерзость врага, осмелившегося вступить на землю вашу, наказана. Неприятель удивлен вашей твердостью и столько потерял людей, что не скоро сможет собрать новую силу. Поздравляю вас с победой, благодарю за все и желаю всем здравствовать!

В эти минуты все смешалось. Чины и звания, должности и титулы, языки и обычаи единились в порыве воинского братства.

На следующий день, по договоренности с Лористоном, состоялся обмен пленными, а вечером парламентер принес Сенявину сверток.

— Генерал Мориан просил передать это своему спасителю.

Сенявин вызвал Ефимова и передал ему сверток. Там оказалось сто наполеондоров.

— Ваше превосходительство, — спросил егерь, — сколь это будет по-нашему? — Не смущаясь, отсчитал несколько монет и вернул сверток удивленному адмиралу: — Я беру только свои деньги, а чужого мне не надобно.

Тронутый, Сенявин вернул ему сверток чуть не насильно:

— Возьми, братец, это не французский генерал, а я тебе дарю и сверх того произвожу в унтер-офицеры. Ты делаешь честь имени русскому…

Восьмой месяц французы терпели поражения от войск Сенявина, а в ту же пору далеко от Адриатики, в центре Европы, разваливалась четвертая коалиция. Наполеон продолжал громить противников врозь, по частям, не давая возможности соединиться им вместе. На этот раз ему помог прусский король Фридрих-Вильгельм. Не дожидаясь подхода союзных русских войск, король очертя голову ринулся навстречу французам. Армии Наполеона, совершив быстрый маневр, в двух сражениях наголову разбили пруссаков. В конце октября Бонапарт торжественно вступил в поверженный Берлин. Фридрих-Вильгельм с позором бежал в далекую Курляндию.

Войска Бонапарта направились на восток. Наполеон был уверен в себе, как никогда. Он рассчитывал окружить и уничтожить русскую армию.

Навстречу французам из России по грязи и снегу двигался корпус барона Беннигсена[67]. В начале декабря под местечком Пултуском армии сошлись в жестоком сражении. Французские генералы скромно умолчали об этом сравнительно небольшом, но знаменательном сражении. И понятно почему. Наполеон не одержал в нем победу. Совсем наоборот. Ему пришлось уступить. Глубокий рейд русской конницы вынудил войска Наполеона отойти. В конце концов французы отступили, потеряв шесть тысяч, русские — в два раза меньше.

…В далекой Далмации между тем войска под командой наполеоновских генералов попросту не могли сдвинуться с места и были не раз биты русским адмиралом.