Старый конь провалился под лед, Не бывал он в такой передряге. Не поспей на подмогу народ, Не вернуться бы с речки коняге. А потом он дрожал у плетня. – Хорошо бы под теплую крышу! – И под звонкие крики мальчишек В крайний дом затолкали коня. Сокрушаясь, хозяин нагреб Полведерка овса из сусека: – Это видано ль, граждане, чтоб... Чтоб скотину – в жилье человека! Грустно старый коняга заржал, Ржанью вьюги откликнулся тонко, Может быть, он в тот миг вспоминал Вольный луг и себя жеребенком... 1974 Дымя соляркой и бензином, Рядком шли тракторы, звеня... Негородская та картина Опять встревожила меня. Я вспомнил час побудки сонной, Рев «пускача» и стан ночной, Где спал, не сняв комбинезона, В обнимку с рыжею травой. Ведь там как раз, в зените лета, Набрав подоблачный предел, В лучах июльского рассвета Счастливый жаворонок пел. 1974 Схоронить, как всех трудящихся... Из распоряжения обкомовского начальника ...А умру, вы в обком не ходите, Оградите от лишних помех, В чистом поле меня схороните, Где хоронят трудящихся всех. Там и лягу в глухой обороне, Там додумаю думу свою – Ту, что я на земле проворонил, А порою топил во хмелю. А подступят бесовские хари, С ними я разочтусь как-нибудь. В одиночку, вслепую нашарю В небеса предназначенный путь. Снова будут дороги крутые. И в конце, как простой пилигрим, Постучусь во врата золотые: «Слава Богу, добрался к своим...» 1975 В долине теней вечерних, Где пела беспечно птаха, Я взял ее двадцать весен, Она отдала без страха. Восторженно и поспешно Слова дошептали губы. И якорь на медной пряжке Увлек нас на травы грубо. Еще, трепеща и ластясь, Шуршали ее наряды. И жарко теснились груди, Нетвердо прося пощады. Долину сокрыло мраком, Отбой протрубили в части. Как флаг пораженья, тело Белело огнем и страстью. Я должен был в ноль двенадцать Быть в роте пред командиром, Но все позабыл в восторгах – Уставы и честь мундира. Прошла морская пехота На стрельбы ночные звонко. И снова метались бедра. Как два – взаперти! – тигренка. Не скоро освобождение Мы стихли, как два пожара. Ее заждались уж дома, Меня – гауптвахта, нары. Пока, отгорев, лежала Она в полутьме покорно, Раздавленную клубнику Ножом соскребал я с формы. 1975 Памяти киномеханика М. С. Фадеева Ни припевок, ни баб у колодца. Кроме клуба, в домах – ни огня. Там Фадеева Мишку, сдается, Осаждает опять ребятня. Нынче Мишка в себе не уверен, Но мальчишки-то знают давно: Он костьми может лечь возле двери, Но без денег не пустит в кино! Мишка курит, как водится, возле Тех дверей. И порядок блюдет. Он и сам уступил бы, но после В сельсовете ему попадет. Мишке не удержаться на месте: Напирают на дверь пацаны. Каждый слышал хорошие вести – Те, что ждали четыре весны. – Да ведь наши подходят к Берлину, Гитлер-идол спасется навряд! Мишка плюнул: – Идите в картину, Он за все и расплатится – гад! 1976 Утро. Выстыло жилье. Изморозь на раме. За окном хрустит белье, Машет рукавами. И ведет с дровами дед По привычке речи: Мол, на весь-то белый свет Не натопишь печи. Потрудился, полежал. Ну а как иначе! Тут беседу поддержал Самовар горячий. Дед встает чайку попить, Посидеть на лавке. Жалко – нечего чинить. Хомуты в отставке. Стужа чистит закрома, Но приятно глазу: Сыновья везут корма – Пять зародов сразу. Вечер. Замерли в окне Тыщи вьюжных змеек. Сколько сразу на стене Шуб и телогреек. Стережет уют жилья Веник на крылечке. И сидят, как кумовья, Валенки на печке. 1976 |
