- Рожь, ребята! Смотрите, рожь!

За деревьями, в двухстах метрах от опушки, виднелся давно-предавно знакомый всем ток. В уборочную здесь побывал и поработал почти каждый.

Удивило то, что посреди тока возвышался огромный, невывезенный и неприбранный бурт ржи.

- Ты смотри-ка... Совсем нетронута... - пробормотал Димка, когда ребята переступили утрамбованную кромку колхозного тока, и показал Федьке Носу в правый конец бурта: - Вон там я ссыпал!

- А я там лопатил... - невесело отозвался Федька Нос.

- И я тогда был тут! - вмешался горнист Алешка. - Когда дождь ливанул, помнишь, бурт брезентом накрывали?!

- Еще бы не помнить! - соврал Федька Нос.

А малыши, во главе с Митрошей и Виталькой, уже пересыпали в горстях литое, звонкое даже на вид зерно.

- Как это немцы не заметили? - удивился Димка. - Тут дважды два сжечь! Может, для себя приберегли?

- Нет, вряд ли... - возразил Федька Нос. - Просто не заметили... - Раздумывая, он уловил какую-то важную для него мысль и обрадовался: - Насчет зерна - это мы еще решим! Э-эй! Оставить пока зерно! Двигаем дальше. Надо сначала определиться.

На подходе к пасеке все, как по уговору, умолкли и шли, стараясь не ломать ветвей, не шелестеть без толку. Потом надолго затаились в кустах. Присматривались, прислушивались.

Никого. Лишь еле улавливаемое гудение пчел свидетельствовало, что они у цели.

Подошли к тыльной стороне куреня. Это было их самое заветное местечко... Опять с минуту вслушивались. А когда выглянули из кустов - обомлели.

По всей территории пасеки зияли воронки. Два-три десятка опрокинутых и разбитых ульев. Черные пятна обожженной земли...

Пчелы, взбудораженные погромом и резкими, непривычными запахами, гудели возле куреня надсадно, будто ропща или негодуя, жалуясь...

Но самое страшное ждало мальчишек впереди. Предчувствуя недоброе, они заглянули в курень. Деда Филиппа не было, хотя все лежало и висело на своих местах, как они привыкли видеть: посуда, одежда, инструменту Громко, несколько раз окликнули старика.

Тихо.

Вдруг со стороны дальних ульев послышался испуганный возглас Митроши. И тут же, белый как полотно, выскочил на поляну перед куренем он сам.

- Там... - показал дрожащей рукой на край пасеки, - дедушка...

- А ну, чтобы больше никому не отходить! - неожиданно зло прикрикнул Федька Нос. Никогда он так грубо не кричал на пацанов. Совсем не кричал. - Еще кто отойдет без спроса - уматывай, двигай как хочешь без нас!

- Показал на курень. - Ждать всем здесь. Димка, Витек, со мной!

Тело деда Филиппа, приваленное двумя колодами, лежало под липами, на краю пасечной поляны.

Никого не было у деда, кроме пчел. И погиб он, когда хотел спасти их.

- Давайте... - показал головой Федька Нос, - освободим...

Старшие втроем отвалили колоды и перенесли тело чуть в сторону от ульев, под единственный в окрестностях дуб, посаженный и выхоженный дедом Филиппом.

- Тут и похороним... - сказал Федька Нос. А когда возвратились в курень, распорядился:

- Димка, ты со своей гвардией... - Спохватился: - Надо хоть посчитать нас! - И ткнул пальцем поочередно в. каждую голову. - Пятнадцать у тебя! Оденьте сетки. Покусают - злые пчелы. И сколько там осталось неразбитых ульев - перенесите на полянку. - Показал: - Вон там, знаете, маленькая поляна, где рябина. Их не так заметно будет. А мы с Витькой... Надо хоть одеяло какое... Возьмем лопаты и займемся там, у дуба...

Димка - понял его, кивнул.

А Виталька неожиданно опять всхлипнул.

- И что им, - он поглядел в небо, - пчелы помешали? Дедушка Филя помешал?

- Не пчелы! - возразил Алешка-горнист. - Это он подумал сверху, что домики! Деревня, думал!

Спорить с Алешкой не стали. Приняли его предположение, чтобы хоть как-то объяснить бессмысленный - по всем человеческим законам бессмысленный - разбой гитлеровцев.

- Воронки, где можно, присыпьте, - продолжал командовать Федька Нос. - Тут мы и обоснуемся пока. Курень исправный, крыша крепкая, кровать одна есть, стол, табуретки, даже берданка. Чем не оружие?

- Мух пугать? - не удержался Витька. Все давно и хорошо знали, что у деда Филиппа нет ни одного патрона к берданке.

- Все! - заключил Федька Нос. - Давайте за дело.

Димкина гвардия кинулась разбирать сетки, у деда их было пять штук, а Федька Нос и Витька подыскали в закутке куреня лопаты, кирку, старенькое одеяло и, опустив головы, пошли к иссеченному осколками дубу. Удержал Митроша.

- А вы дедушку Филиппа закапывать?.. - дрожащим голосом спросил он. И добавил: - Его надо на кладбище...

Федька Нос вернулся и строго объяснил для всех:

- На кладбище нельзя. Увидят немцы - могила новая. Значит, кто-то в деревне есть. Искать будут. А надо, чтобы думали - никого. Понятно? Еще и могилу разроют. Кто да как? А дед Филипп всю жизнь - здесь. Ему тут хорошо будет, возле пчел...

Димка и четырнадцать теперь подчиненных ему ребят перетащили на новое место и замаскировали под укрытием деревьев оставшиеся целыми ульи, натаскали в курень соломы для сна, принялись прикапывать воронки, забрасывали их ветками и травой, чтоб не зияла так страшно своей чернотой вывороченная земля. Появились наконец Витька и Федька Нос.

- Идемте, попрощаться надо...

Близ дуба, где в полдень ложилась от него короткая; тень и где в это время любил посиживать пасечник дед Филипп, была вырыта неглубокая могила. А рядом, завернутое в одеяло и обвязанное веревками, лежало тела деда Филиппа. Седая, с желтизной борода его и полузакрытые глаза были обращены в небо, словно он смотрел на него.

Выйдя вперед, Федька Нос остановился над ним, сказал:

- Прощай, дед Филипп!.. Мы тут ульи, которые целы, перенесли... Вот... - Он хотел сказать еще что-то, но либо позабыл, либо решил, что достаточно, - велел остальным: - Прощайтесь!

И семнадцать человек нетвердыми голосами, держа в опущенных руках кто сетки, кто лопаты, кто просто палки или ветки, повторили вразнобой:

- Прощай, дед Филипп...

Потом тело опустили в могилу, со всех сторон которой, изгибаясь, торчали корни. И прикрыли землей, чтобы уж назавтра обложить весь холмик дерном.

Возвратились в курень подавленные, притихшие.

В курене пасечника отыскалось почти полное ведро картошки, лук, соль, бутылка подсолнечного масла, пшено и даже готовая печеная тыква. Но есть никто не стал. Сказалась бессонная ночь у реки и все последующие переживания.

Похороны деда Филиппа как бы воскресили все пронесшиеся над ребятами беды, ненадолго потускневшие в памяти за колготой дня. И в глазах у малолеток застыла тревога.

- Ну, вот что, - распорядился Федька Нос, пока мальчишки еще не совсем раскисли, - если ужинать никто не хочет - всем спать! И чтобы никаких разговоров! Потому что ночью будем работать. Возьмем тележку деда Филиппа и будем возить зерно с тока. Надо его хоть сколько-нибудь в омшаник припрятать. Вернее, вы будете возить, командовать назначаю Димку, а мы с Витькой разведаем кое-что!

Глядя исподлобья, говорил он решительно, коротко, тоном приказа, чтобы не было возражений. Но семилетний Митроша все-таки упрекнул его.

- Зерно-о!.. - едва сдерживая слезы, разочарованно протянул он. - А говорил: пойдем наших искать! Говорил: партизанить будем!

- А ты думаешь: партизаны ничего не едят? Голодными воюют?.. Где мы потом будем хлеб доставать?! Или пусть немцы едят нашу рожь, а мы палец кусать будем. Да?! Вот так мы и начнем действовать; сначала приберем хлеб. Это наша первая операция! Понятно?

Митроша, сглотнув комок в горле, кивнул. И остальные мальчишки сразу подобрались, посерьезнели.

- Нам бы еще пару тележек!.. - вздохнул Димка.

- Да и лошадь с таратайкой или полуторку, - съязвил в ответ ему Витька.

- Все! - прервал их Федька Нос. - Чтобы спать обязательно! И будем дежурить. Без охраны нельзя. Первым дежурю я, потом ты, Витька, потом Димка. Как только солнце к земле - подъем! Давайте наводить дисциплину. Командиром меня признаете?