Рыкова назначили наркомом связи, в феврале 1937 года арестовали, а в марте 1938-го расстреляли — вместе с Бухариным. Жену Рыкова, Нину Семеновну, начальника Управления охраны здоровья детей в Наркомате здравоохранения, расстреляли через полгода после мужа. И с Бухариным, и с Рыковым Надежда Константиновна когда-то дружила.

Михаила Томского вывели из политбюро, убрали с поста председателя ВЦСПС. Он избежал расстрела, покончив с собой 22 августа 1936 года…

Детский писатель Лев Абрамович Кассиль вспоминал, что Крупскую интересовали иллюстрации к детским книгам. Крупская сама рисовала и в молодости посвящала этому всё свободное время. С 1920 года в Москве существовал Научно-исследовательский институт по детскому чтению. В составе научно-педагогической секции Главного ученого совета существовала комиссия по вопросам детской книги. Но у Крупской были свои пристрастия и антипатии, которые она не таила.

«Надежда Константиновна никогда не отрицала сказку вообще, но говорила о необходимости тщательного отбора материала для детей из всего имеющегося сказочного наследия, — вспоминала педагог Вера Михайловна Федяевская. — Она выступала, в частности, против сказок, пугающих ребенка, бьющих по нервам, проникнутых враждебной идеологией, развивающих рабские чувства и религиозные настроения».

Жертвой ее вкусов стал замечательный детский поэт и тонкий литературный критик Корней Иванович Чуковский.

«Не прав будет тот, — вспоминал Луначарский, — кто подумает, что Надежда Константиновна принадлежит к разряду тех добрых женщин, которые в конце концов готовы многое спустить и на многое только с улыбкой махнуть рукой. Нет, когда она чем-нибудь недовольна, она отмечает это с достаточной определенностью и умеет бороться и даже умеет крепко сердиться».

Корнею Чуковскому вообще как-то не везло с советским начальством. Чуть ли не все дети в стране восхищенно читали его сказки, а ему то и дело доставалось от их родителей. Троцкий почему-то плохо к нему относился — еще до революции, когда это не имело значения, и после революции, когда его слова приобрели иное звучание.

Троцкий в 1922 году в «Правде» раскритиковал книгу Чуковского об Александре Блоке: «Этакая душевная опустошенность, болтология дешевая, дрянная, постыдная!» Поэт и переводчик Самуил Яковлевич Маршак иронически откликнулся на статью Троцкого:

На самом деле, конечно, не убило. Для Чуковского статья Троцкого была ударом, но не катастрофой, потому что военный министр высказал свое мнение (неоправданно резкое), но не велел запрещать книги Корнея Ивановича.

А вот выступление Надежды Константиновны дорого ему обошлось.

«“Крокодил” находится на рассмотрении в Главном ученом совете, — записал 29 ноября 1927 года в дневнике Корней Чуковский. — Почему-то книга попала на рассмотрение к Менжинской, которая держит ее бог знает сколько… Оказалось, что теперь мой “Крокодил” у Крупской.

Я к Крупской. Приняла любезно и сказала, что сам Ильич улыбался, когда его племяш читал ему моего “Мойдодыра”. Я сказал ей, что педагоги не могут быть судьями литературных произведений, что волокита с “Крокодилом” показывает, что у педагогов нет твердо установленного мнения, нет устойчивых твердых критериев, и вот на основании только одних предположений и субъективных вкусов они режут книгу, которая разошлась в полумиллионе экземпляров и благодаря которой в доме кормится девять человек.

Эта речь ужаснула Крупскую. Она так далека от искусства, она такой заядлый “педагог”, что мои слова, слова литератора, показались ей наглыми. Потом я узнал, что она сказала: “Был у меня Чуковский и вел себя нагло”».

Корней Иванович, видно, сильно не понравился заместителю наркома просвещения, если Надежде Константиновне показалось, будто наиделикатнейший и обходительный Чуковский вел себя «нагло»!

Первого февраля 1928 года в «Правде» появилась статья Крупской с простым названием: «О “Крокодиле” К. Чуковского».

Надежда Константиновна назвала сказку «чепухой» и «буржуазной мутью». По ее словам, Чуковский вложил «в уста Крокодила пафосную речь, пародию на Некрасова». И заодно она разгромила полное собрание сочинений Некрасова, которое вышло под редакцией Чуковского и с его вступлением. Крупской показалось, что хотя вступление Чуковского «и пересыпано похвалами Некрасову, но сквозь них прорывается ярко выраженная ненависть». Заместитель наркома просвещения резюмировала: «“Крокодил” нашим ребятам давать не надо, не потому, что это сказка, а потому, что это буржуазная муть». Это был приговор, обязательный для исполнения по всей стране.

«Только что сообщили мне про статью Крупской, — записал в дневнике Корней Чуковский. — Бедный я, бедный, неужели опять нищета? Пишу Крупской ответ, а руки дрожат, не могу сидеть на стуле, должен лечь».

После ее статьи сказки и вообще все детские книги Чуковского стали запрещать, а его самого травить. Тем более что Крупская руководила Комиссией по детской литературе Главного ученого совета.

Но за него вступился Максим Горький. 14 марта в той же «Правде» он назвал критику «отличной работы Чуковского по Некрасову слишком субъективной, а потому несправедливой». И добавил: «Помню, что В. И. Ленин, просмотрев первое издание Некрасова под редакцией Чуковского, нашел, что “это хорошая, толковая работа”. А ведь Владимиру Ильичу нельзя отказать в уменье ценить работу».

«Сегодня позвонили из РОСТА, — записал в дневнике Чуковский. — Корней Иванович, сейчас нам передали по телефону письмо Горького о вас — против Крупской — о “Крокодиле” и “Некрасове”. Я писал письмо и, услышав эти слова, не мог больше ни строки написать. И не то чтобы гора с плеч свалилась, а как будто новая навалилась — гора невыносимого счастья. Бывает же такое ощущение… Вышел на улицу, купил “Красную газету” за гривенник — и там письмо Горького. Очень сдержанное, очень хорошее по тону».

Письмо Горького несколько остудило кампанию против Корнея Ивановича. За него вступились и другие писатели. На помощь Чуковскому пришел еще один талантливый детский стихотворец, Самуил Маршак. Обходительный, умеющий разговаривать с начальством, Маршак обратился прямо к Крупской. Обнаружил в ней «бездну энергии и хорошие острые когти».

Маршак внушал Надежде Константиновне, что она не рассчитала силы своего голоса, критикуя Чуковского: хотела сказать это очень негромко, а вышло на всю Россию. Крупская возразила, что Чуковский копается в грязном белье Некрасова, доказывает, что у него было девять жен.

— Не стал бы Чуковский пятнадцать лет возиться с Некрасовым, если бы он его ненавидел, — заметил Маршак.

— Почему же? Ведь вот мы не любим царского режима, а царские архивы изучаем уже десять лет, — резонно возразила Крупская.

— Параллель не совсем верная, — нашелся Маршак. — Нельзя же из ненависти к Бетховену разыгрывать сонаты Бетховена.

Перейдя к «Крокодилу», Маршак стал доказывать, что тема поэмы — освобождение зверей от ига.

— Знаем мы это освобождение, — скептически отозвалась Крупская. — Нет, насчет Чуковского вы меня не убедили.

Но сам Маршак ей понравился.

«Тотчас после его визита к ней со всех сторон забежали всевозможные прихвостни и, узнав, что она благоволит к Маршаку, стали относиться к нему с подобострастием, — записывал Чуковский. — Таким образом, когда комиссия к шести часам собралась вновь, она была 1) запугана слухами о протесте писателей, 2) запугана письмом Горького, 3) запугана тем влиянием, которое приобрел у Крупской мой защитник Маршак, — и судьба моих книжек была решена…