Они оба сами прошли через тюрьму и ссылку. Но это не воспитало в них обостренной чувствительности к ущемлению прав человека. Они уверились в правоте собственных идей и отстаивали простой постулат: только построение коммунистического общества приведет к полному торжеству справедливости и сделает весь народ счастливым. Ради достижения этой великой цели можно и нужно идти на всё. Какое значение имеет жизнь отдельных людей, когда речь идет о всеобщем благе!

Каждодневная действительность, кровавая и жестокая, должна была их настораживать. Но, видимо, они оба даже не допускали сомнений в собственной правоте. Ведь иначе оказалось бы, что стратегия неверна, что они посвятили свою жизнь ошибочной цели… Впрочем, реальной жизни Советской России они не видели. Из Кремля в Горки и обратно. Больше они нигде не бывали.

После покушения у комнаты Ленина в Кремле выставили пост охраны. Чекист сидел возле личного телефонного коммутатора председателя Совнаркома. Один из них вспоминал, как внезапно появился Ленин. Дежурный вскочил и, как положено, приложил руку к козырьку. Владимир Ильич понимал, что должен ответить на приветствие, но поскольку в армии он не служил и не знал, как это положено делать, то приложил левую руку к непокрытой голове.

Среди немногих людей, которых он пожелал видеть, когда его привезли с завода Михельсона, была Инесса Федоровна Арманд. Возможно, оказавшись перед лицом смерти, он многое переосмыслил и желал видеть рядом дорогого ему человека.

После работы он часто заезжал к Инессе, благо ее квартира была рядом. Это устроил сам Ленин. 16 декабря 1918 года дал указание коменданту Кремля Павлу Малькову: «Подательница — тов. Инесса Арманд, член ЦИК. Ей нужна квартира на четырех человек. Как мы с Вами говорили сегодня, Вы ей покажите, что имеется, то есть покажите те квартиры, которые Вы имели в виду».

Ей выделили большую квартиру на Неглинной, установили аппарат прямой правительственной связи. Если Ленин не мог заехать, писал записку. Некоторые сохранились.

Шестнадцатого февраля 1920 года:

«Дорогой друг!

Сегодня после 4-х будет у Вас хороший доктор.

Есть ли у Вас дрова? Можете ли готовить дома?

Кормят ли Вас?»

Только отправил эту записку и почти сразу пишет новую:

«Тов. Инесса!

Звонил к Вам, чтобы узнать номер калош для Вас. Надеюсь достать.

Был ли доктор?»

Озабоченный ее здоровьем, он постоянно думает о ней:

«Дорогой друг!

После понижения температуры необходимо выждать несколько дней.

Иначе — воспаление легких.

Испанка теперь свирепая.

Пишите, присылают ли продукты?»

После Октябрьской революции Инессе Арманд нашли место в системе новой власти. Поручили провести I Всероссийский съезд работниц и крестьянок. Специально для нее в аппарате ЦК партии образовали отдел по работе среди женщин. Арманд подозревали в скрытом всевластии. На съезде Советов один из левых эсеров сказал:

— У императора Николая был злой гений — его жена Алиса Гессенская. Вероятно, и у Ленина есть также свой гений.

За это высказывание левого эсера немедленно лишили слова, усмотрев в его словах оскорбление председателя Совета народных комиссаров.

Ненавидевший большевиков профессор Юрий Готье записал в дневнике, как оказался на заседании коллегии наркомата: «Присутствовала Крупская-Ульянова-Ленина, без пяти минут русская императрица; я не ожидал видеть ее такой, какая она есть — старая, страшная, с глупым лицом тупой фанатички, причем ее уродство подчеркивается ясно выраженной базедовой болезнью».

Слова глубоко несправедливые. Серьезная болезнь — не повод для насмешек.

«Сидели на большом совещании, — вспоминала помощница Крупской, — и вдруг она говорит:

— Выведите меня, я потеряла зрение.

Под руку вывела ее в другую комнату. Сильно испугавшись, что она ослепла, хотела звонить Владимиру Ильичу, но она не разрешила. К счастью, потеря зрения оказалась временной, продолжалась часа полтора, врач объяснил это истощением организма».

Внезапная слепота — лишь одно из последствий ее недуга. Другие — слабость, одышка, тахикардия, повышенное давление, хроническая сердечная недостаточность. И на роль императрицы первая леди советской власти вовсе не претендовала. Всегда держалась в тени великого мужа и оставалась скромным человеком.

Луиза Брайант, жена летописца революционных дней американского журналиста Джона Рида, сама написала книгу «Шесть красных месяцев в России». Она запечатлела облик Крупской: «…черное платье, бледное лицо и белые без колец руки».

Английский корреспондент, побывавший у Надежды Константиновны в Наркомате просвещения, озаглавил газетную заметку — «Первая леди». Владимир Ильич заметил, что правильнее было бы иное название, а именно: «Первая оборванка».

Он, конечно же, шутил. Однако пренебрежение его жены собственным гардеробом было притчей во языцех. Крупская вообще не придавала своей внешности никакого значения. Можно было бы сказать, что она махнула на себя рукой. Но она, скорее, действительно была равнодушна к материальному миру, что вполне соответствовало взглядам образованной публики в начале XX века.

«Надежда Константиновна, — вспоминала Мария Ильинична, — никак не решалась, например, надеть платье, которое ей преподнесли сослуживицы, считавшие, что она одевается недостаточно хорошо. Кажется, только один раз решилась она обновить его, и то на какой-то вечер на заводе, где можно было не снимать шубу, а потом отдала его в числе других вещей во время сбора их в период Гражданской войны».

Надежда Константиновна стеснялась и не привыкла тратить время на заботы о себе.

— Купи Наде валенки, — говорил Ленин своей практичной сестре, — у нее зябнут ноги.

Поскольку купить что-либо стало невозможно, валенки давали по ордерам. Иначе говоря, правом приобрести что-либо наделялись те, кто имел право получить ордер, то есть полезные новой власти люди.

Сестре Ленина ордер выдавали: «Достанешь. Проходит день — валенок нет. Что такое? Где же они? Начинаешь поиски, и, наконец, выясняется, что Надежда Константиновна отдала их кому-то, кто, по ее мнению, больше в них нуждается».

— Надо достать другие, — резюмировал Ленин.

Но хозяйственную Марию Ильиничну это не устраивало:

— Володя, скажи Наде, чтобы она не отдавала валенки, а то и с другими та же история будет, ведь неудобно же так часто ордера брать.

«Однако надо быть всё время начеку, — вспоминала Мария Ульянова. — Вдруг исчезает белье Владимира Ильича. Что за история? Что же он носить будет?»

Мария Ильинична сразу заподозрила Надежду Константиновну:

— Надя, ты не брала ли из шкафа Володино белье?

— Да, знаешь, пришел ко мне один парень. Ничего у него нет. Вот я и дала Володины штаны и рубаху.

— Да ты бы ему денег дала.

— Что же он на деньги теперь достанет? — резонно возразила Крупская.

Самому Ленину вещи купили буквально через день после Октябрьской революции, 27 октября 1917 года, — зимнее пальто с каракулевым воротником, шапку-ушанку, теплые перчатки и шерстяную вязаную кофту. Успели. После победы большевиков магазины опустели. Большим начальникам всё везли из-за границы.

«Иногда какую-либо часть своего костюма, привыкнув к ней, Надежда Константиновна носила так долго, что та приобретала совершенно прозрачный и потому малоприятный вид… — вспоминала Мария Ульянова. — Надежда Константиновна могла быть недовольна на такое узурпирование ее права носить то, что ей хотелось. Для улаживания дела приходилось прибегать к помощи Владимира Ильича».

Вытащив и продемонстрировав ему какую-нибудь часть костюма Надежды Константиновны, пришедшую в полную негодность, и выслушав мнение Ильича, что действительно ее давно пора изъять из употребления, Мария Ульянова обращалась к нему с просьбой поддержать ее в случае недовольства Надежды Константиновны самоуправством золовки. Ильич весело соглашался.

— Где моя юбка (или кофта)? — Надежда Константиновна с недовольным видом обращалась к Марии Ильиничне. — Ты опять ее спрятала?