Вот эти телеграммы.
Четвертого мая 1917 года Ганецкий телеграфировал в Петроград Суменсон: «Больше месяца нет сведений. Деньги крайне нужны». Фирма требовала отчета о продажах и перевода вырученных средств.
Седьмого мая 1917 года Ганецкий телеграфировал Суменсон: «Телеграфируйте немедленно какое количество получили карандашей какое продали. Точную отчетность пришлите письменно». Карандаши — это не шифр. Карандаши в Россию поставлялись немецкие. После начала войны они продавались через Швецию.
Пятого июля 1917 года Суменсон телеграфировала в Стокгольм Ганецкому: «Нестле не присылает муки. Хлопочите». Фирма Парвуса поставляла в Россию продукцию существующей и по сей день швейцарской компании «Нестле» — и в том числе мучные смеси для детей…
Петроградская судебная палата обвинила Ганецкого и Козловского в том, что они передавали полученные Парвусом от немецких властей деньги Ленину и большевикам. Большевикам пришлось оправдываться.
Пятого октября 1917 года на заседании ЦК было: «решено избрать комиссию для рассмотрения вопроса о Козловском и Ганецком. В комиссию избраны Троцкий и Коллонтай; третьим предполагается послать кого-либо из поляков».
Двадцать первого ноября 1917 года Ганецкий дал письменные показания. Рассказал, что, находясь за границей, бедствовал. Парвус взял его управляющим в экспортную фирму «Handels og Exportkompan’iet», которая поставляла в Россию товары, главным образом медикаменты, термометры и шприцы. Ганецкий получал 400 крон в месяц и процент с прибыли.
«Г-жа Суменсон является поверенной фирмы, — рассказал Ганецкий. — Фирма эта занялась продажей медикаментов нашей фирмы в России. Я Суменсон раньше не знал. Она типичная буржуйка, абсолютно никакого отношения ни к какой политической партии никогда не имела. Как поверенная своей фирмы, она честно исполняла свои обязанности и стала невинной жертвой во всей этой клевете».
На шпиономании, охватившей Россию, неплохо зарабатывали. Самой успешной с коммерческой точки зрения сделкой оказалась продажа американцам коллекции фальшивок, которая вошла в историю как «документы Сиссона».
Эдгар Сиссон прибыл в Россию из США в ноябре 1917 года. Он представлял Комитет общественной информации и должен был пропагандировать политику президента США Вудро Вильсона. Сиссон не знал русского языка. Он заплатил 25 тысяч долларов (большие по тем временам деньги) за документы о сотрудничестве большевиков, которые уже взяли власть в России, с немцами.
Эту пачку материалов он принес американскому послу в Петрограде Дэвиду Фрэнсису. Тот сообщил в Вашингтон 10 декабря 1917 года: «Только что узнал из заслуживающего доверия источника, что правительство в Смольном находится под абсолютным контролем германского Генерального штаба».
Четыре дня подряд материалы шифром передавались в Вашингтон. Когда их расшифровали, отнесли государственному секретарю США Роберту Лансингу. Американские политики решили, что эти материалы объясняют, почему большевики подписали с немцами мир в Брест-Литовске: Ленина и Троцкого купили.
Удивительным образом в Вашингтоне не потрудились подвергнуть полученные материалы элементарной экспертизе. А ведь сначала эти бумаги предложили в Петрограде британскому дипломату Роберту Брюсу Локкарту. Неплохо разбиравшийся в российских делах, он сразу признал эти материалы фальшивкой и ничего не заплатил.
Известный российский историк профессор Виталий Иванович Старцев, проделав огромную работу, установил, что так называемые «документы Сиссона» сочинил умелый беллетрист Фердинанд Антоний Оссендовский. Потом он уехал в родную Польшу. А напарник — бывший эсер Евгений Петрович Семенов — предлагал его продукцию иностранным дипломатам. Польстились американцы, самые богатые и самые несведущие в российских делах…
Евгений Семенов в эмиграции уверял, что получал документы от человека, работавшего в Смольном. Он опубликовал в 1921 году серию статей в газете «Последние новости», которую Павел Милюков издавал в Париже.
«Вначале работа была очень трудная, опасная именно вследствие беспорядка, царившего и в Смольном, и в штабах и комиссариатах (министерствах). Крайняя осторожность заставляла наших друзей и нас самих ограничиваться в первые недели копиями, которые наши друзья со страшным риском снимали с поступавших в Смольный бумаг, циркуляров, писем и так далее…
Когда Совет Народных Комиссаров решил переехать в Москву, в Смольном началась лихорадочная работа по упаковке архивов, бумаг и т. п. Всё было уложено и упаковано в особые ящики… Друзья заметили, в каких ящиках находились интересные для нас документы, и под строгим секретом сообщили оберегавшим ящики матросам, что именно в этих ящиках спрятано перевозимое в Москву золото! Конечно, в ту же ночь большинство ящиков оказались взломанными и затем кое-как закрытыми и даже незаколоченными. Наши друзья не преминули этим воспользоваться и достали из ящиков несколько оригинальных документов».
Вся эта драматическая история — липа! «Документы Сиссона» только несведущему человеку кажутся подлинными: бланки, печати, подписи, номера исходящих и входящих бумаг… Профессиональные историки быстро установили, что это фальшивка. Автор перестарался — придумал не только содержание писем, но и служебные бланки никогда не существовавших в Германии ведомств и разведывательных служб. Американский дипломат, посвятивший жизнь изучению России, Джордж Кеннан обратил внимание на то, что и немецкие, и русские «документы» напечатаны на одних и тех же пишущих машинках.
«Социал-демократическое правительство послевоенной Германии, — пишет профессор Старцев, — доказало, что упоминающиеся там немецкие разведывательные учреждения никогда не существовали, а офицеры, якобы подписывавшие предписания для выполнения их большевиками, не числились на службе. Они опубликовали подлинные штампы и печати сходных немецких разведывательных учреждений рядом с печатями и штампами “документов Сиссона”. И каждый мог убедиться, что последние являются подделками…»
Забавно, отмечает Старцев, что после перестройки эти материалы попали в Россию и были приняты за чистую монету. К этому времени в Соединенных Штатах уже знали, что это фальшивка.
Пока Ленин скрывался от Временного правительства, Надежда Константиновна Крупская продолжала партийную работу. В мае 1917 года она составила проект той части программы партии, которая касалась народного образования. Это обучение на родном языке (Россия — многонациональная страна), отделение церкви от государства и школы от церкви, обязательное бесплатное обучение, создание детских учреждений.
Теперь Надежда Константиновна отстаивала идею единой трудовой школы, которая не пичкает детей абстрактными знаниями, а знакомит на практике с ведущими отраслями промышленности. Речь шла о тесной связи обучения с общественно-полезным трудом. Скажем, сельская школа должна была с первого дня готовить детей к работе на земле, словно деревенскому мальчику и девочке другой дороги в жизни нет. Реализация этой идеи после революции привела к сокращению преподавания гуманитарных дисциплин, что пагубно сказалось на развитии целых поколений.
— Умение говорить — дело наживное, — делилась опытом Крупская. — Я вот раньше никогда не выступала, очень стеснялась, а когда приехала в 1917 году из эмиграции, быстро научилась. Было бы что сказать.
Говорила Надежда Константиновна просто и понятно, но не ярко. В «Солдатской правде» опубликовала статью «Дорогу обездоленным» — о том, что нужно вовлекать в партийную работу работниц и крестьянок, самых обездоленных. И в эти месяцы она опубликовала в «Правде» серию статей о просвещении и педагогике, самая заметная — «Народное образование и демократия».
Крупская обрушилась на «буржуазную педагогику», атакуя Временное правительство. Ее газетные выступления — прежде всего партийная пропаганда. Она пыталась убедить аудиторию, что с приходом к власти большевиков все школьные проблемы будут решены. Но что касается профессиональной стороны, то ее статьи — а она была единственным среди большевиков педагогом-теоретиком! — свидетельствуют скорее о непонимании основных тенденций развития школы.
