Лукавенько так смотрю я вокруг и думаю: кого же еще я придумал для гладкости повествования и более или менее разумного объяснения своего барахтанья в реальностях Дома, которые я примеривал на себя с любопытством и уничижением, как чужое несвежее бельишко. И что же получается? Я стою на площадке между этажами в гулком парадном. Горит обычный свет. И вообще - все совершенно обычно. Раввин меня не догнал, растворенный моим признанием во лжи. У меня в руке, действительно, маленький плоский чемоданчик.
Крепко наступаю своей правой босой ногой на такую же босую левую. И не для того, чтобы проснуться. Вот, говорю я себе, кто-то сильно наступил тебе на ногу. Чувствуешь? Да, ту ногу, которой больно, чувствую. Но и ту, которая наступила, чувствую тоже. Голову свою я еще в состоянии обмануть, а вот ноги – не выходит. Получается, что ноги - механизм более беспристрастный, а, может быть, и совершенный, чем голова. К чему это я? Ах, да! Я ведь долго, очень долго бежал по лестнице вверх, стараясь добраться до крыши. Я задыхался, ноги стали подкашиваться, а тут еще темнота… Я распахнул чемодан, зажег свет, огляделся. Придуманный раввин пропал, непридуманный Сэм – тоже. Вместе с Джулией, про которую я придумал, что… Но ноги-то, ноги не обманешь! Они действительно устали от бесконечного бега наверх. А этажей - это я помню точно - было всего три! Если только до этого я не придумал взрыв и самоубийство Мазеля. Хотя, как тут придумаешь, я же сам все видел, светил фонарем вниз. Фонарем, который принес придуманный раввин... Значит фонарь я подхватил вместе с чемоданом у Шутника.
Все так же жму на свою, начинающую неметь, ногу и пытаюсь сообразить, зачем я бежал на крышу. И почему бежал так долго. Я не придумал этот длинный бег, честное слово. Хотя хорошо бы, наверное, придумать, как я бегу и бегу, а крыши все нет, и три этажа растягиваются в тридцать, а, может быть, в триста. А крыши нет и не будет никогда, потому что ее я тоже придумал. Ну, если так рассуждать…
Я еще немного потоптался, потер левую ногу и медленно пошел дальше. Логичней было бы спуститься на пару пролетов, посмотреть, действительно ли провалились эти проклятые этажи. Но отчего-то не хотелось. А что, если никакого взрыва не было? Тогда получится, что все пережитое мной - результат трюка, что я совершенно зря испытал то, что испытал. К тому же, не менее интересно было попытаться выяснить, куда же подевалась крыша. Хотя, если я так долго и бессмысленно бежал в темноте, то уже неважно, буду я сейчас спускаться или подниматься: или я нахожусь в совершеннейшем кошмаре, на бесконечной лестнице, и тогда направление моего движения совершенно безразлично, или же это было временное помутнение рассудка, и тогда я доберусь до Сэма и Джулии. Некоторое подобие логики в этом было: Дом перестал существовать, единственный человек, которому важно знать, что случилось с чемоданчиком - это Сэм. Похоже, Сэм с Джулией - последние обитатели Дома. Оставшиеся в Доме, я надеюсь, а не в живых.
Правда, я забываю о том, что есть еще Шутник и женщина. Та самая. Но мой сон в холодной ванне, да и то, при каких обстоятельствах мы виделись в последний раз, не вызывали желания искать ни женщину, ни Шутника. И вообще, хорошо бы, если бы Шутник был придуман мною тоже. И даже если не сам Шутник, то уж все, что случилось после того, как я набрел на него там, внизу, у костерка.
Но, как бы там ни было, я поднимался по лестнице вверх, и дошел до очередного этажа, когда, совершенно разметая все мысли, в глаза мне бросились аккуратные раздвижные двери лифта. Лифт! Как это я до сих пор не догадался! А что, если... Не успев додумать, я уже нажимал кнопку вызова. И вот, пожалуйста – двери дисциплинированно раскрылись. Прежде чем войти, я помедлил. Конечно, гудевшие от усталости ноги неопровержимо доказывали, что я долго бежал и, следовательно, сложилась совершенно невозможная ситуация, когда, взорван Дом или нет, но материальная природа вещей изменилась; когда пространство, никак не связанное с обитавшими здесь реальностями, вытянулось... Означает ли это, что декорация, которой изначально полагается иметь разочаровывающую изнанку, оказывается совсем не декорацией? И что придуманные наивной фантазией Сэма чудеса зажили сами по себе именно в тот момент, когда в Доме почти никого не осталось?
И еще я медлил входить в кабину лифта потому, что уже находился в том состоянии, когда нетрудно было поверить, что и ее, эту кабину, я тоже придумал. А что? Вымышленный дикий раввин активно вмешивался в то, что со мной происходило. Может быть я давно был бы дома, если бы он не остановил меня в самом начале, а потом, в подвале, не связал бы нас с Шутником... Вот тут я всерьез задумался. Каким бы абсурдом это не казалось, я ведь могу шагнуть в несуществующий лифт! Сколько раз в истории выдуманные персонажи и события существенно меняли ход человеческих судеб! Люди упорно создавали себе условности поведения, денежные отношения, религии. Были их боги настоящими или нет, миллионы людей они делали несчастными или, наоборот, счастливыми. Религиозные войны и сейчас – самая бессмысленная и жестокая выдумка. Но – мы так живем.
С другой стороны – если Дом стал существовать сам по себе, если любая фантастическая деталь становится совершенно реальной, то и придуманный лифт вполне готов нести меня туда, куда заблагорассудится.
На всякий случай я помотал головой, но кабина не исчезла. Ну вот, сказал я себе, шагнув внутрь, сейчас мы все и проверим. Невозмутимо поблескивала панель с кнопками, двери закрылись. Лифт ждал. Конечно, никакой логики в моих поступках не было. Только что я бежал и бежал вверх, к Сэму, на крышу, то ли отдавать чемоданчик, то ли просто от страха. А сейчас, увидев эти кнопки с цифрами без всяких пропусков - все этажи на месте! - я почувствовал непреодолимое желание испытать этот лифт, проверить, как далеко распространяется его существование. А что, если я сейчас спущусь вниз, в холл?
Лифт дернулся и стал медленно опускаться. Вот и все. Ничего неожиданного. Сейчас я окажусь внизу, на первом этаже и... Непонятно почему, но мне даже не было любопытно. По мере того, как кабина двигалась все ниже и ниже, меня охватывало трезвое разочарование. Нет никакого выдуманного лифта, а, значит, не было и взрывов, самоубийств и казней. А только что-то вроде тяжелого, укутывающего, как облако, сна, обитающего там, наверху. Выдумал ли я все это или нет - неважно. Я еду вниз, туда, к нормальным людям, к очевидности яркого солнца, при свете которого так хорошо видны хрупкая наивность и нелепость надуманных реальностей.
Но, запутавшись, окончательно потеряв точку отсчета, я поймал себя на мысли, что совершенно не уверен, нет ли у оживленных городских улиц и глубокого голубого неба изнанки с неструганными подпорками и мешковиной. Лифт остановился, двери, как им и положено, разошлись в стороны, и теперь я медлил выходить из кабины. В общем-то я еще могу нажать самую верхнюю кнопку и вознестись обратно к Сэму, к Джулии и к той женщине-статуе... Не веря сам себе, понимая, что совершаю непростительную глупость, я поставил ненужный уже чемоданчик на пол и шагнул наружу.
Да, это был холл. Такой, каким я его запомнил тогда, когда тайком пробирался на крышу. Пусто, прохладно. Солнечный день за стеклянными стенами. Все та же тихая улочка. Ну и что это значит? Да только то, что сутки или двое я - неприкаянный маленький человечек - прослонялся где-то там, во внутренностях Дома, начиненных злыми шутниками, чьи мотивы мне неизвестны, а действия непонятны. И сейчас выберусь на жаркую, невыносимую улицу...
Раздались гулкие шаги; я как-то непроизвольно втянул голову в плечи: когда появится швейцар; неприятный разговор и полувежливое выставление за дверь мне гарантировано. Но тут меня коснулась совершенно не швейцарская, легкая рука. Я обернулся. Джулия, все та же Джулия, смотрела на меня и улыбалась. Не говоря ни слова, она поймала мою ладонь, развернула кверху и торжественно и чуть печально вложила в нее круглый и тяжелый блестящий предмет – знакомую зажигалку.
