Самого себя я не видел, но мысль, что под нами, возможно, погребены не только пустые реальности, но и люди - Шутник, Берта, еще кто-то, не успевший или не желавший уходить, вызывала пока только пресное беспокойство из-за неизбежных полиции и пожарных, из-за нудной необходимости что-то объяснять. А вообще-то, несмотря на неосевшую пыль, хотелось думать, что это очередной трюк, как и всегда в Доме. И казнь – трюк, и взрыв - трюк. Сейчас неожиданно вспыхнет свет, появятся Мазель, Шутник, Гарри, и что-нибудь совершенно непонятное начнет крутиться вокруг этих людей со всей многозначительностью очевидной бессмыслицы.

- Вам всем, наверное, кажется, что я ужасный человек, - вдруг заговорил Сэм. - Я утащил чемодан у Мазеля и нажал, сумел таки нажать эти кнопки. И это я, который вынужден был скрываться даже от Берты... Какое отвратительное ощущение! Но я же был почти убежден, что ничего на самом-то деле не произойдет! Или мне хотелось так думать. Однажды мне пришлось спасаться от бандитов. Но тогда я был испуган. А сегодня... Мне хотелось испытать... Себя, Мазеля, этот чемоданчик, вообще Дом.

- Верите ли вы в Бога, Алекс? - неожиданно обратился он ко мне.

Нелепый вопрос. Даже Великий Бизон - пустая выдумка в этой тьме и пыли. Сейчас все настоящее. Неужели он этого не понимает?

- Наверное когда-то Бог тоже нажал какую-то кнопку - и зажегся свет; а потом - другую, третью... И все пошло как пошло, а он все старался вмешаться, помочь, переделать. Но... Вот Аврааму он помешал убить сына, да только все равно - людям почему-то нужна была жестокость. Иисус должен был мучиться на кресте, иначе он не был бы Иисусом. И убежать от всего этого невозможно. Мазель прав. Значит, все это было просто необходимо. Ну вот я и... Мазель говорил, что заряды настоящие, но... А может он специально все так устроил, чтобы я...

Он стоял на площадке последнего, шестнадцатого этажа, держа фонарь вертикально вверх. Пыль слоилась в луче, рассеянный свет скрадывал стены, и Сэм с чемоданчиком в руке завис этаким самодельным Богом в самодельных облаках. Колючее дежавю корябнуло меня. Пыль в луче света... Где-то это уже было.

Неожиданно раввин, очнувшись от своих видений, бросился на Сэма, схватил его левой рукой за шею, а правой стал вырывать чемодан. Сэм уперся рукой с фонарем в лохматый подбородок, и освещенное снизу лицо раввина казалось еще страшнее. Рядом со мной опустилась на ступеньки Джулия. Раввин громко сопел, Сэм молча сопротивлялся. Я не знал, кому из них мне следует помочь. Да и вообще – следует ли. Что если Сэм идет на крышу, чтобы обрушить последние уцелевшие этажи? А раввин? Заигравшись со своим Великим Бизоном, он ведь тоже запросто может нажать на последнюю оставшуюся кнопку.

Решение созрело совершенно независимо от моей воли. Я кинулся вперед и успел как раз к моменту, когда Сэм уже начал сдавать, и волосатая раввинова лапа почти дотянулась до ручки чемодана. Свет метнулся в сторону и вниз. Это Сэм бросил фонарь, стараясь схватить чемодан второй рукой. Фонарь не разбился, а осветил безмолвную Джулию. Я рывком выдернул опасный чемодан из сплетения рук ... и понял, что совершенно не знаю, как поступить. Раввин и Сэм ошалело уставились на меня, не понимая, что я собираюсь сделать.

Дальше... Ах, какое восхитительное слово «дальше». Оно подразумевает, некое прошедшее время, о котором можно рассказывать, отстраненность рассказчика от происходящего. Славно и странно порой, как легко и просто запредельность и неосмысляемость укладывается в простую логику повторяемого время от времени «дальше». Так вот – дальше ничего не было. По крайней мере, мне так казалось. Я стоял, прижав пыльный плоский чемодан к груди, у края площадки. Ступенькой ниже, за моей спиной, застыла Джулия. А впереди, так и не отпустив друг друга, почти прижавшись, смотрели на меня Сэм и раввин.

- Три, пять, десять тонн строительного гипса - это очень много пыли, я вам скажу, - послышалось с нижней площадки, - особенно если уронить все эти мешки в шахту лифта с шестнадцатого этажа. Даже в подвале – пыль.

В луче фонаря блестнули стекла и метнулись длинные черные припорошенные волосы. Шутник выставил вперед руку, заслоняясь от света, и я заметил, что ладонь у него испачкана в крови. Он слегка покачивался и говорил совершенно пьяным голосом.

- И среди пыльного безмолвия я встречаю знакомые лица. Только не говорите мне, что это Алекс нажал на кнопку, я не поверю. Ребе, это вас Великий Бизон надоумил или у Сэма хватило мужества проверить, как все это работает? Впрочем, теперь это неважно.

Он, крепко держась за перила, поднялся ко мне, покривившись, взял чемодан, помахал им перед носом у Сэма, как бы предлагая убедиться, что никакой ошибки нет, что это именно он и это именно тот самый чемодан, и стал неторопливо спускаться по лестнице.

Ну вот, очередной розыгрыш, неожиданный даже для Сэма. Значит, Дом не обвалился! Сбросили из-под крыши мешки с гипсом, и, конечно, удар получился ощутимый; мешки порвались – поэтому и пыль. А человек, нажимающий последнюю, третью кнопку либо чувствует себя неудавшимся самоубийцей (отвратительное ощущение), либо сидит на крыше в полной уверенности, что все кончено, и под ним провал в шестнадцать этажей, а он – преступник, погубивший в этом провале с десяток жизней.

Что-то бормоча себе под нос, Шутник скрылся в темноте, пробираясь к себе в подвал пешком. Он был всего лишь этажом ниже нас, когда Джулия вскочила и, не говоря ни слова, тоже исчезла вслед за Шутником. Я оглянулся на Сэма. Он поднял валявшийся фонарь, зачем-то посветил в потолок, подвигал луч туда-сюда. Безразлично пожал плечами и, толкнув ближайшую дверь, скрылся в темноте квартиры.

Раввин тоже посмотрел на потолок, потом подошел в шахте лифта, прижался лицом к сетке и скосил глаза, пытаясь вглядеться в темноту. Но что он мог там рассмотреть?

- Говорил ведь – надо уходить отсюда! Ну зачем все эти сложности! – он стукнул по сетке, взвилась пыль, но раввин этого не заметил, снова приник к сетке и крикнул в пустоту шахты. – Зачем?!

А я вдруг сообразил, что Сэм унес фонарь, но раввина прекрасно видно. Это, правда слабо, в полнакала, загорелась лампа под потолком. Ну все, облегченно решил я, действительно пора уходить. Сеанс окончен. Пока кто-нибудь не решил нажать еще одну кнопку. Пока меня не нашел оправившийся от взрыва Мазель. Пока я, в очередной раз, не уснул в очередной ванне. Насколько мог стойко, я шел по кромке этого бреда, участвовал в непонятных мне играх и даже - правда совсем не надолго - получил в обладание Джулию. Покрытый пылью, я, не обращая внимания на раввина, что-то бормочущего мне вслед, стал медленно спускаться по лестнице.

Следующий этаж был все еще погружен во тьму, и все остальные под ним тоже. Ну и что? Шестнадцать этажей – это совсем немного, особенно если спускаться вниз. И если существуют перила, за которые можно держаться - аккуратные полированные металлические перила, полого и удобно скользящие под рукой. Случилось только то, что случилось. Разве могу я винить себя за глупое и неожиданное участие в казни, если даже Дом рушится не по-настоящему. Я теперь не уверен, была ли, например, Джулия настоящей или так, надувная кукла, умело дергающаяся благодаря хитроумному механизму. Ну а сам я, ведомый, покорный и молчаливый субъект, что там у меня внутри? Может быть тоже железяки, позволяющие ходить, двигаться, дышать. А что еще? Робкая душа? К черту все это! Марш-марш, вниз. Когда-то, невообразимо давно, я вошел из горячего полудня в респектабельный дом...

Темнота способствует погружению в себя. Я так задумался, мерно касаясь рукой перил и переставляя ноги, что не сразу почувствовал неладное. Просто рука моя почему-то перестала скользить вниз, а с разгона пошла вверх и вбок. Это неожиданное движение сбило меня с шага, и я благоразумно остановился.

Держась за искореженные перила, я попытался нащупать ногой следующую ступеньку. Но следующей не было. Пустота. Меня не прошиб холодный пот, не пошла мурашками кожа. Я вполне буднично присел на оставшиеся ступеньки и только рука крепко держала прогнутый железный прут.