Мазель чуть закатил глаза и убрал руки со стола. Чувствовалось, что он возбужден, хотя не хочет этого показать. Но это не было нездоровым возбуждением садиста. Мне показалось, что он, скорее, представляет себя на месте осужденного, и что за всем этим есть еще что-то, о чем мне, непосвященному, не узнать никогда.

Конечно, продолжал Мазель, можно бы было выбрать на эту роль кого-нибудь из своих, но... Тут масса нюансов. Во-первых, палачу не удастся остаться анонимным: здесь все, так или иначе, знают друг друга. И потом палач - фигура мистическая, незнакомец тут подходит идеально. В этом члены Совета единодушны.

Я остолбенел. Видя мое состояние, Мазель впервые откровенно выказал нервозность – вскочил из-за стола и заходил по кругу.

- Вас наверняка волнует несколько моментов. Первый – это, конечно, будет ли казнь настоящей. Увы, я не могу ответить вам на этот вопрос. Поведение палача во время экзекуции, его... эмоции - вам не сыграть этого, да и никому не сыграть. Но если вам будет легче считать, что казнь – такая же декорация, как многое в этом доме - пожалуста, думайте так. Согласитесь, я ведь мог просто сказать, что казнь - фикция. И вы бы сделали это играючи. Но я не хочу подтасовок. Вы ведь и про похороны думали, что... В общем, как видите – я с вами откровенен настолько, насколько это возможно. И еще одно, может быть вам это поможет, - человек, которого... В общем, осужденный - подумайте над этим! - сам вызвался на эту роль. Сам. И у него, поверьте, есть для этого основания.

- А что если я откажусь?

Выговорить это было нелегко: я просто по-детски боялся этого человека. Который, похоже, действительно не представлял себе, что я могу воспротивиться его воле. Он остановился, повернулся ко мне и вдруг расхохотался. Мне стало еще страшнее.

- Знаете, эта нимфоманка, Джулия, говорила мне, что, судя по тому, как вы выбирались из Дома, и вообще по вашей реакции, вы – распространенный тип труса-авантюриста. Это когда и хочется, и колется. Вот сейчас вы ведь про отказ просто так сказали. Вам же хочется в этом поучаствовать, а? Не поверю, что нет. Представьте: однажды в жизни испытать, что это такое – убить человека. И при этом почти анонимно. Никто, кроме Совета, не узнает, что палач - это вы, ручаюсь! Только если вы сами почему-либо не захотите открыть лицо. Такое тоже может быть, уверен. Но главное – вы избавлены от моральной ответственности. Какой бы то ни было. У вас просто нет выбора. Поверьте мне.

Последнего он мог бы и не говорить - тут я сразу ему поверил. Не знаю, намеревался ли он напугать меня, но как-то неожиданно стало легче. Противное, но волнующее предвкушение отодвинуло во мне все остальные беспомощно барахтающиеся ощущения. Я понял, что Мазель прав: вот сейчас-то и начинается настоящее приключение. Самая нереальная реальность. В то же время, краешком сознания, я понимал, что меня «сделали», «обработали», что Мазель знал, куда нажимать. Но в этом была подлая приятность.

Мазель легко почувствовал мое состояние – вскинул руку, показывая, что говорить ничего не надо, а надо сидеть молча. Я что – зомби? - отстраненно подумал я. - Может быть... Наверное, это приблизительно так и происходит с зомби: сначала - сопротивление чужой воле, потом перелом, а после – полное почти чувственного удовольствия подчинение.

Вышел ли Мазель из кабинета или нет, я не заметил. Показалось только, что за моей спиной кто-то стоит, но обернуться не успел: мне закрыли лицо и на затылок надавил жесткий ремешок. Маска была носатой и, кажется, улыбающейся. Прорези для глаз были небольшими – видимость сузилась. Я ожидал, что сейчас из-за спины покажется Мазель. Но, то ли боясь испортить уже сделанное, то ли именно потому, что все уже сделано, и его участие больше не требуется, Мазель исчез. Я повернул голову, непривычно двигая глазами, и обнаружил стоящую за спиной женщину. На секунду мне показалось, что это Джулия. Но нет. Высокая и очень бледная, она была мало похожа на Джулию. Длинные черные волосы, огромные черные глаза... Я вздрогнул. Там, в подвале, лежа на стекле... Только сейчас на ней был просторный балахон. И все равно воспоминание о каплях крови на этом теле... И ее лицо... Куда уж тут простушке Джулии!

Похоже, она поняла, что я узнал ее. Чуть дрогнули уголки трагических губ. Она шагнула ко мне и плавно стянула с моих плеч халат. Под его тяжестью упали и еле державшиеся штаны. Сознание слегка запаздывало, я еще ничего не успел понять, а она уже достала что-то белое и ловко накинула на меня через голову. Я попал вялыми руками в рукава и сообразил, что это такой же балахон. Я еще успел подумать, что зацепись материя за маску, потребовались бы какие-то суетливые движения и одергивания, а это разбило бы напрочь фантастическое марево, в котором я сейчас плыл. Но, к счастью, ничего такого не произошло. Или я просто не заметил. Я переступил через валявшуюся на полу одежду и пошел за женщиной.

Мы снова оказались в том самом коридоре с офисными дверями и табличками, но я уже не чувствовал себя здесь неуютно. Наоборот – маска и балахон в сочетании с бюрократически-строгим интерьером - как во сне, непрочно, но убедительно - сливались в ритуал, в предвкушение, в сладкий кошмар.

Наконец женщина остановилась, медленно распахнула двухстворчатую дверь и выжидающе посмотрела на меня. Было еще что-то в ее взгляде. Предостережение? Просьба? Но слишком поддавало снизу вверх сердце, слишком давила лицо маска. И нетерпение... Ах, какая же я сволочь!

Я прошел мимо и почувствовал, что она, шагнув следом, закрывает двери. Почему я отвлекся на этот легкий клацающий звук? От страха или чтобы продлить удовольствие перед тем, как взглянуть вперед?

Прямо от входа начинался длинный узкий помост. Обычно на таких помостах, покачивая бедрами, прохаживаются манекенщицы. Но не сейчас. Сейчас по нему медленно, чувствуя на себе внимание множества притаившихся в темноте людей, шел ужасный человек. Шел Палач. Был ли это я? Не знаю. Но главное было впереди.

В конце помоста, ярко освещенное прожекторами, стояло сооружение... Не могу описать его – я видел только лишь высоко поднятое кровожадное лезвие, покрытое темной краской, остро отточенная кромка грозно блестела. Сбоку появилась еще одна фигура в белом. Это Он, - подумал я... или Палач. Внутри предательски заныло. Но это был не осужденный. Когда я подошел ближе, то увидел, что все унизительные и страшные приготовления уже закончены – прямо под висящим ножом гильотины, в деревянной двойной колодке, открывающей узкую щель шеи, лежал человек, завернутый в черное.

Стоящий, в маске и таком же как у меня белом балахоне, приблизился и указал мне пальцем на рычаг, пускающий в действие нож. Я подошел еще ближе и физически ощутил, как напряглась тишина в зале. Это так просто – дернуть за рычаг и... За мной послышался шепот:

- Как только погаснет свет. Только когда погаснет свет, не раньше.

Неожиданно я почувствовал легкое разочарование. Самое страшное, самое влекущее действо должно совершиться в темноте. Почему? Значит ли это, что казнь все-таки не настоящая? В общем-то, Мазель и не отрицал такой возможности. В этот момент смертник в черном пошевелился. Он живой, значит... Вдруг я осознал, что мне просто необходимо посмотреть ему в лицо. Не знаю зачем. Может быть Палач хотел насладиться видом другого участника. Соучастника? А, может быть, по его глазам понять, действительно ли мы... Или только играем. С залом, сами с собой, друг с другом.

Я обошел гильотину и наклонился к лежащему. С этой стороны массивные деревянные балки станины были предусмотрительно обиты жестью. Ну да – кровь... Палач застыл над жертвой, а мое собственное «я» заметалось в ужасе от всех этих деталей. Я знал, что еще немного, и оно оторвется от Палача, но боялся, что Палач, почувствовав это, успеет дернуть проклятый рычаг.

Послышалось что-то вроде стона – это обреченный, увидев меня, пытался что-то сказать. Маска не позволяла мне разглядеть его, и я наклонился еще ниже. На меня, вывернув голову и скосив глаза, смотрел Гарри.