Он говорил со мной слегка насмешливо, но, в то же время, как с коллегой или соучастником. Я заколебался. Парень явно работает в местной обслуге. Может все-таки расспросить его о том, что здесь происходит? Меня-то он принял за своего.

Я повернулся к нему и, насколько мог независимо, тоже облокотился о перила.

- А зачем надо было его пугать-то?

- Да никто его не пугал! Зашел он к Марку, случайно увидел клетку, ну и с перепугу полез наверх. Теперь вот сидит. Только нельзя же его там оставлять, правда? Он с голоду помереть может. Да и вообще...

Я все еще ничего не понимал. Не птичьей же клетки так испугался мой раввин. Но этот парень говорит о ней как о чем-то нормальном, вполне бытовом. Хотя в этом домишке... Но не могут же быть реальными все эти средневековые кошмары? И будничный тон этого человека, может быть какого-нибудь здешнего подсобника, для которого все эти чудеса - лишь повседневная работа, который возвращается каждый вечер домой, а по пятницам приносит жене получку... Не могу же я так ошибаться. Он посмотрел на меня почти просительно.

- Слушай, может ты поможешь? Обьяснишь ему, что ничего страшного на самом деле не происходит. Только он теперь тебя к себе наверняка уже не впустит. Пойдем в квартиру, ты оттуда, через люк, и обьяснишь ему все. Ну не держит же его никто, на самом-то деле.

Он погасил сигарету, открыл дверь в квартиру и приглашающе улыбнулся. Я заметил короткий узкий коридор и часть ярко освещенной комнаты. В углу, по-моему, стояло кресло. В общем, ничего пугающего. Впрочем, раввин предсказывал, что до первого этажа я не доберусь. А это приглашение смахивает на ловушку. Хотя зачем им такие хитрости, могли бы и силой затащить куда угодно. Можно, конечно, предположить, что им нравится играть со мной, и это очередной трюк. Но если трюк, то слишком уж примитивный, чтобы всерьез рассчитывать, что я попадусь. Да и глаза стоявшего передо мной паренька были столь искренними, и так обычен был его вид, что, откажись я сейчас войти, он и меня, я уверен, так же добродушно пожалеет, как и бедного раввина. И я пойду дальше, провожаемый его насмешливым и понимающим взглядом. Ну уж нет!

Паренек, тем временем, прошел внутрь, скрылся из виду в комнате и снова вернулся ко мне.

- Ну давай, заходи. Он все еще там, наверху, я проверил.

Я шагнул в коридор и уж совсем хотел было отправиться на уговоры, но паренек, вместо того, чтобы пойти вперед, почему-то протиснулся мимо меня и как-то нехорошо посмотрел. Я не сразу понял, что именно нехорошего в его взгляде. И только когда он вышел из квартиры и щелкнул снаружи дверным замком, я сообразил - это было сочувствие. Но - жестокое сочувствие.

Пожалел меня, выполняя приказ? Ну и дурак. Я сейчас поднимусь к раввину, снова выйду на лестницу и... Если только из этой квартиры есть ход в ту каморку наверху. Ну, это сейчас выяснится. Я браво поддернул штаны и пошел в комнату. Не следует прижимать меня к стенке, ох, не следует! Если я сейчас взропщу и начну сопротивляться - будет плохо. Всем. В первую очередь, вероятно, мне. Но это уже не будет иметь никакого значения. Не загоняйте меня в угол, ребята!

Комната была небольшой и выглядела вполне невинно. Какое-то растеньице в горшке у стены, низкий диван и кресло. И еще - книжные полки. Только тревожный запах усилился. Я вдруг понял, что это не кожа и не ржавчина, а горелое железо. Ага, если тут пахнет так же, как и в каморке раввина, значит, они все же соединяются. Но люка нигде не было видно. Я огляделся. Справа, у книжных полок - еще одна дверь. Люк, скорее всего, там. Прекрасно. Я толкнул дверь ногой. Почему-то это движение придало мне смелости, не совсем настоящей, но достаточной, чтобы поддержать боевой дух и скользкие штаны.

Комната была меньше первой, но тоже совсем обыкновенной. Тем неожиданней и страшнее выглядела огромная клетка в дальнем углу. Она занимала почти треть комнаты, от стены к стене, и упиралась в потолок. Что-то средневековое, а может быть варварское, было в этих толстенных вертикальных прутьях, в тяжелых петлях небольшой дверцы. Да и цвет ее – естественный цвет кованого железа, грубого и настоящего - подленько подсказывал, что пытки, может быть, вовсе не плод воображения бедного раввина.

Но самым ужасным было то, что внутри этого мрачного сооружения лежал человек. Он лежал прямо на полу и - тут меня пробрала дрожь - одет был в халат, очень похожий на тот, который я заправил в штаны. Да и вообще на секунду мне показалось, что это я сам - или мой двойник - и мои колени дрогнули...

Человек лежал, повернувшись ко мне спиной, подложив руку под голову и поджав босые ноги. И его поза, и клетка, и этот запах, пронзили меня не только страхом, но и жалостью. Острой жалостью к несчастному арестанту.

Я кинулся к клетке. Дверца была заперта всего лишь болтом, продетым в два ушка и закрепленным гайкой. Даже изнутри ничего не стоило открыть дверцу. Что это значит – сломленнная воля или физическая слабость? Неважно. Я начал откручивать гайку. Я, арестант, да еще раввин наверху. Это уже трое, а раввин, помнится, здоровый мужик. Неожиданно и совсем не к месту я представил себе картинку нашего спасения, когда все очень удачно позади. А вокруг, кутая нас в одеяла, суетится полиция, такая заботливая и доброжелательная в этот момент. Я поддерживаю узника, сбоку топчется неуклюжий раввин и спрашивает, который час.

Сейчас, сейчас! Руки вспотели, и влажные пальцы соскальзывают с проклятой гайки. Ничего, справимся. Что толку кричать о решительности вообще, когда вот сейчас, здесь надо действовать. И я буду действовать, я уже начал. Перед злом я могу спасовать, только если оно сваливается на меня неожиданно, а у меня было время подготовиться, сволочи! Наконец-то я свернул гайку и рванул дверцу. Лязгнули петли. Выходи, узник!

Человек медленно повернулся и посмотрел на меня слипшимися глазами. Потом открыл их пошире, приподнял голову, зевнул и легко сел, скрестив ноги.

- Да, - сказал он тоном, каким говорят в банке с мелким посетителем – в меру учтиво, но небрежно, - могу ли я вам чем-нибудь помочь?

Врал я себе, что привык здесь к неожиданностям. Ни к чему я не привык! Не получается из меня решительного героя. Слишком много ненужного воображения. Слишком мало инстинктов.

Передо мной сидел тот самый холеный мужик, что читал мне лекцию о реальностях - Гарри, кажется. Правда, выглядел он сейчас менее холеным. Но и на замученную жертву тоже не был похож. Просто сонный и немного несвежий.

Меня разбирал истерический смех. Но я сдержался, мысленно прокручивая воображаемую сцену спасения. Ну пусть именно Гарри опирается на мое плечо - какая разница кто? Если именно его заперли в клетку, а может быть даже пытали. И полицейские принимают у меня его обессилевшее тяжелое тело.

Только Гарри не хотел вписываться в мою отчаянную и наивную картинку. Он, видимо, решил помочь мне в моем затруднении и сказал, не меняя тона:

- Дорогой мой, вас Джулия давно ищет, а вы гуляете по этажам, лезете куда не следует. Меня вот разбудили.

Не смотря на то, что сейчас он поутратил солидности, и тон его, и взгляд были прежними. Пыточная камера вместе с героической картиной спасения мгновенно истаяла. Спасешь его, как же. Сидит под замком, в клетке, но…

Как всегда в неожиданных ситуациях, я сбился, запутался, разозлился и сказал:

- Я пришел уговаривать раввина, которого вы запугали, ему домой нужно. Я и сам шел домой, да этот ваш... позвал помочь.

И добавил мстительно:

- А раввин - не я, он вам тут устроит шум с полицией и пожарными. Им и будете рассказывать про разные реальности. Только в другой клетке. В участке.

Гарри намеренно медлено переменил позу – вытянул ногу, а другую согнул в колене и положил на нее локоть.

- И вы действительно поверили в этого раввина? Хороший вы человек, только очень уж наивный. Я уже говорил Джулии, что вы вряд ли нам подойдете, да вопрос решился сам собой – вы ведь сбежали.

- А раввин, значит, не настоящий, а тоже ваш служащий?