Члены организации много времени проводят в библиотеках, помня о том, что мудрость следует искать везде. Нет других орденов, монахи которых так хорошо разбирались бы в политике, истории, в традициях и вере других религий, даже сект и еретиков. Они всюду находят только подтверждение истинности своей веры.

Доминиканцы выпускают свои журналы и газеты. «Кэнзэн», «Ви католик», «Фэт э сэзон», «Ви энтеллектуаль», «Ви спиритюэль» — вот только малая часть названий печатных органов братьев. Все они существуют на пожертвования общественных и частных организаций, поскольку самим монахам ничего не принадлежит.

Доминиканцев готовят около семи лет в Риме («Ангеликум»), Франции («Со-шуар») и Швейцарии («Фрибург»). Разумеется, сложность этого процесса и высокие требования к интеллектуальному уровню отпугивает многих потенциальных неофитов, поэтому численность существующего сейчас ордена невысока: около 10 тысяч монахов по всему миру, из них одна тысяча в Париже.

Без сомнения, самым выдающимся доминиканцем был Фома, прозванный Аквинским. За свою жизнь им было написано огромное количество (несколько сотен только объемных трудов!) теологических произведений, причем не только философских, но и лирических — таких, как «Служба Святых Даров». Папа заказал эту работу святому Бонавентуре и святому Фоме одновременно, но состязания не получилось. После того как собравшиеся выслушали произведение Фомы, Бонавентура просто разорвал пополам свой текст.

Известно, что главный идеолог доминиканцев — Фома Аквинский — окончил Парижский университет, обладал от природы тучным телом и смиренным, задумчивым нравом. Острословы прозвали его немым (молчаливым) быком. Молодой Фома на занятиях не показывал ни малейших признаков понимания, так что один его товарищ даже сжалился над ним и сам вызвался объяснять ему богословие до тех пор, пока однажды не признался Фоме в непонимании какого-то сложнейшего вопроса; тогда его ученик с тем же отстраненным выражением лица моментально объяснил своему ошеломленному учителю сущность затруднения, после чего уже никто не брался ему помогать.

В философских и теологических спорах ему не было равных; одной своей репликой он объяснял то, что другим людям не под. силу было бы понять за всю жизнь. Рассказывают, что, так как он был очень задумчив, над ним часто подшучивали другие монахи. Как-то один из остряков громко позвал его, заявив, что он видит летающего быка; когда Фома под всеобщий смех подошел к окну, до него дошел смысл высказывания и он ответил: «Лучше я поверю в то, что бык может летать, чем в то, что мой брат монах может обманывать».

Фома постоянно был увлечен какой-либо мыслью и очень часто забывался настолько, что мог нарушить этикет. Рассказывают, что однажды, будучи приглашенным к столу французского короля Людовика Святого он, по своему обыкновению, сидел, глубоко задумавшись, и вдруг неожиданно вскочил, ударил кулаком по столу и громко закричал: «Теперь я знаю, как покончить с манихейцами!»

Фома был седьмым сыном графа Ландульфа, знатного феодала, состоявшего в родстве с королями и императорами. В отличие от своих братьев Фома не испытывал пристрастия к рыцарским занятиям, и всем окружающим было ясно, что меч и доспехи не украсят этого спокойного и тучного человека. Родственники свыклись с мыслью, что он станет монахом; отец собирался подыскать сыну достойное знатности его рода место в одной из бенедиктинских обителей. Но Фома сразил его наповал, приняв решение вступить в орден доминиканцев.

Стремление Фомы влиться в ряды нищенствующих монахов вызвало сильнейшее противодействие со стороны всей его родни. Влиятельные родственники вовлекли в конфликт даже папу, выторговав у него право для знатного отпрыска носить доминиканское одеяние в бенедиктинском монастыре и надеясь такой уступкой сломить упорство будущего монаха. Но Фома не пошел на компромисс, ответив, что будет нищим не на карнавале, а в нищенствующем ордене.

Руководство доминиканского ордена направило нового брата вместе с другими монахами в Париж. Но Фома не ушел далеко: поблизости от Рима на нищих странников напали рыцари. Это были братья д’Аквино, желавшие вернуть заблудшего родственника в родовой замок. Связанного, его доставили домой и заточили в башне.

Узник принял свое заточение со смирением, комната в башне ничуть не хуже подходила для размышлений, чем монастырская келья. Только однажды его спокойствие было нарушено. За всю свою жизнь (а прожил он 49 лет) Фома рассердился всего два раза, из-за чего, впрочем, всегда очень печалился. В первый раз он испытал гнев во время пребывания под домашним арестом. Родственники пытались заставить его обратить внимание на земную жизнь или как-нибудь совратить упорного монаха и для этого, что было в обычаях того времени, привели к нему проститутку. Фома с негодованием отверг ее услуги. Он выхватил горящую головню из очага и, размахивая брызжущими искрами углем, изгнал блудницу из своей комнаты, после чего захлопнул дверь и изнутри начертил на ней головешкой крест, как бы закрыв свою обитель от проникновения греха.

Родственники поняли, что их усилия тщетны. По некоторым сведениям, Фоме помогли бежать из заточения сестры, вставшие на его сторону. Они дали ему веревку, по которой он спустился из окна башни.

Во второй раз Фома испытал чувство гнева уже в зрелом возрасте: богослов разозлился на своего оппонента Сигера Брабантского, по-своему интерпретировавшего учение Аристотеля. Этот философ создал теорию двух истин, одна из которых теологическая а другая — философская. Теологическая истина — это истина церкви, веры и откровения, и, не теряя своей истинности, она может кардинально отличаться от истины, постигаемой философом в размышлениях. Учение Сигера имело формальное сходство с учением Фомы, усматривавшего возможность постижения единой истины двумя путями: теологическим и философским. Именно эта обманчивая схожесть, способная увлечь непосвященного на ложный путь разорванной надвое истины, рассердила святою, обычно сохранявшего хладнокровие и отрешенность в самых жарких спорах.

Святой и на этот раз доказал свою правоту, но то был последний спор Фомы, после чего он резко охладел к интеллектуальным битвам, пожелав покоя и уединения. Однако Рим приказал ему отправляться в Лион, на церковный Собор, где проходили переговоры о возможном воссоединении римской и византийской церквей.

Видимо, в это время мыслитель достиг такого этапа своего духовного развития, на котором полностью погрузился в себя, окончательно отстранившись от мирской суеты. Друг Фомы монах Регинальд просил его вернуться к богословским спорам и написанию трактатов, но святой ответил, что не может больше писать, так как видел то, перед чем все его писания как солома.

Подчинившись приказу участвовать в Лионском соборе, Фома отправился в путь, но по дороге его свалила смертельная болезнь. Исповедавшись и приняв причастие, святой умер.

Произведения Фомы Аквинского весьма характерны для своего времени. В них холодная подчеркнутая отстраненность от мира сочетается с яростной защитой всех Божественных идеалов.

У Аристотеля и Фомы Аквинского общее то, что их философия, по выражению Бергсона, была «естественной философией человеческого ума». Действительно, в своих трудах святой использовал любое учение (и аристотелевское в том числе), которое подтверждало правоту его идей.

Кроме этого, Фома Аквинский прославился пятью доказательствами существования Бога. За основу он взял слова апостола Павла: «Сила и невидимые совершенства Божии становятся видимыми разуму через его творения». Следовательно для постижения Бога необходимо постигать и его творения, так как разум всегда сможет сказать про себя то, что сказал о себе Господь: «Я есть».

Весьма интересным произведением является «Сумма Теологика», в которой Фома Аквинский дает наставления начинающим схоластам. Этот труд состоит из двухсот собранных вместе вопросов, к каждому из которых подобраны возражения, решения и ответы.