— Делать вам, видно, нечего, — примирительно начал он, — вот вы и вступаете в полемику. Если ревизора на склад нужно прислать, так и говорите.

— Эк куда хватанули… Присылайте, я не из страха перед отчетом работаю.

Теперь сам Матвей покраснел. Обидело это его, крепко обидело. Хозяин кабинета, поняв, что такой разговор может слишком далеко зайти, миролюбиво предложил:

— Идите работайте, а мы во всем разберемся.

Безруков понял, что зря заходил в поссовет, к заму, который больше всего любит себя в начальственном кресле.

«Откуда они берутся, эти старорежимные чиновники?»— выходя из кабинета, с горечью подумал Матвей.

Когда Безруков утром встретил у склада старика Вестникова, то удивился ему.

— Вроде не твой нынче черед дежурить? — спросил он.

— Не мой, да сменщик заболел. Отдежурю и на рыбалку пойду. Рыба нонче хорошо идет. Говорят, ты вчерась по могильным делам в поссовет ходил?

Вестников стал пытливо, с прищуром смотреть на Матвея.

— Откуда знаешь? — искренне удивился Матвей.

— Я все знаю и даже чуть-чуть побольше. Рассказывай, что там сообщили, как там тебя встретили?

День был холодным, ветреным. Желтое солнце стояло высоко, но не грела Штормило. Ветер гудел в проводах, в щелях дощатого склада. Осока в лощине так низко склонилась к земле, точно ее подрезали у корня.

Матвей подробно рассказал о разговоре в поссовете.

— Он временщик, он вот-вот упорхнет, — старик наморщил лоб, сплюнул презрительно, добавив: — Откель они такие берутся, как лягушки, холодные душой? Ты с председателем поговори — этот толковый мужик. Народ его любит, а народ дурака не будет любить.

— Стыдно, что некоторые не понимают простого: если мы не будем уважать тех, кого в живых нет, то себя-то разве сможем уважать? — глаза у Матвея светились возбужденно, и его, как и вчера в кабинете начальника, ударило в жар. — Учат нас, учат уважать других, а мы, прямо олухи, не впитываем это.

— Не все ж такие-то.

— Чего тут непонятного? Люди из века в век друг на дружку работают. Дома, земля, машины — все передается. Мы спасибо говорим тем, кто до нас был, а нам спасибо скажут те, кто придет за нами следом. А если мы-то забудем все начисто, то и нас забудут и нас не помянут добрым словом.

— Секретарша с пятном на щеке дружит с моей внучкой, так вчера у нас со старухой в гостях была и рассказала о твоем походе. Она весь разговор через дверь слышала. Смеется, говорит, мол, под старость все из ума выживают. Твердит, что твоими могильными делами никто не будет заниматься.

— Это мы еще посмотрим, — погрозив кому-то пальцем, сказал Матвей. — Мы в толк вошли, и нет у нас права на отступление.

— Бое-вой!.. — весело прокричал дед и почесал затылок. — Только гляди не надорвись. Нынче люд пошел твердолобый, непонятливый на совесть.

Вот и прошло лето. В самом начале сентября пожухлая трава напоминала цветом густо заваренный чай. Начали опадать листья с чахлого кустарника. По утрам тундра серебрилась от инея. Дали затянуло стеклянной хрупкой синью. Улетали журавли, пуночки, кулики, собирались в дальнюю дорогу гуси и утки. По утрам болотца и лужицы, точно ранки, затягивались тонким льдом. Лед поблескивал на холодном желтом солнце, а в болотцах и озерах с прозрачной водой все еще отражалась синь бездонного неба, белые облака и четкие ниточки пролетающих журавлиных клиньев. Схваченная ночными заморозками, опала морошка, голубика. Залегли в норы под мшистые кочки евражки. С севера, от Ледовитого океана, ветер все чаще и чаще приносил снег, который оседал на крутые каменистые сопки и уж не таял.

Вскоре ударили некрепкие морозы. Тундра замерзала и гудела под ногами. Затем и в долинах выпал снег. И тут же хлестко, утомительно запуржило — Север погрузился в белый, холодный и долгий сон.

Рада два ходил Матвей на поселковое кладбище, надеясь увидеть начало работы по отсыпке. В конце октября Безруков вновь пошел в поссовет. Теперь он добился приема к самому председателю.

Встретили и приняли Матвея вежливо. Председатель, невысокого роста, сухощавый, в больших очках, поздоровался за руку, усадил в мягкое кресло.

— Мне летом все о вас докладывали, — сразу начал он. — И я вам прямо должен сказать, что в этом году мы ничего не сможем сделать. Денег-то нет. Хотим мы не хотим, а… Деньги тут все решают. В будущем году тоже не обещаю сделать доброе дело. Мы думали, что и как предпринять, но… Когда дело упирается в деньги, то… Может, что-то еще и придумаем. Вы-то не страдайте, не суетитесь, мы постараемся.

Это «мы постараемся» прямо полоснуло Матвея ножом по сердцу.

— А если бы с вами так старались? — бурея лицом, начал он. — Если б вас лично размывать стало?

— Стоп, стоп, стоп… Давайте без эмоций. Я же соглашаюсь, что вы правы. Но что поделаешь, коль средств нет. Каждая работа требует денег. Постараемся на чем-нибудь сэкономить. В будущем году, возможно, в смете заложим работы по отсыпке, а теперь…

Так и ушел Матвей, не добившись ничего.

Наступила зима, холодная и долгая. Занесло дома по крыши. И хотя поселок по северным меркам был довольно большим, но в студеные короткие зимние дни редко кого встретишь на улице.

Ближе к весне Матвей узнал, что старый председатель поссовета переведен на новую работу, а на его место избран бывший заместитель.

Матвей надумал еще раз сходить в поссовет.

Долго пришлось сидеть в приемной. Секретарша с родимым пятном на щеке как ушла с докладом в кабинет нового председателя, так назад вышла нескоро. Пряча глаза, девушка пригласила Безрукова пройти к председателю. По смущению секретарши Матвей понял, что в кабинете говорили о нем и, видимо, не очень-то лестное.

— Что это вы, товарищ Безруков, — сразу накинулся на Матвея новый председатель, — не даете нам планово работать? Без вас голова кругом идет. Вот отопление лопнуло, два дома залило, и мы не знаем, что теперь делать. Занимайтесь своим делом и не докучайте нам. Есть у вас работа? Так работайте, а мы как-нибудь без вас со всем разберемся.

— Вы историю в школе изучали? — переминаясь неловко у порога, играя желваками, спросил Матвей.

— Ну? — не понял председатель. — Что с этого? Конечно, проходил.

— В Древней Греции, я в одной книжке вычитал, честь погибших и усопших даже в войну берегли. У нас же, у русских, даже после битвы, на том же поле Куликовом, павшим отдавали великие почести. Почему теперь?.. Они тоже воевали, только на трудовом поле, за то, чтобы наша жизнь была лучше.

— Да уважаем мы, уважаем всех. Сейчас безвыходное положение: людей нет и средств на это не отпущено. В следующем году, я так думаю, что-то постараемся придумать.

Опять «мы постараемся», подумал Матвей, хотя бы не говорил это обязывающее к честной работе слово. Как мы привыкли обещать и обещанное не выполнять!

От крутого морозного воздуха сперло дыхание. На глазах выступили слезы. Ветер дул прямо в лицо и обжигал нос и щеки. Синяя белизна вечернего снега наполняла душу печалью.

Матвей поднял высокий воротник полушубка и боком, преодолев тугую стену ветра, пошел домой. И эту ночь Матвей не спал.

Утром Безруков не стал открывать склад, написал в конторе заявление и занес его бухгалтеру Слизняку, который замещал заболевшего управляющего.

— Ты это серьезно? — прочитав заявление, спросил он и поднял на Матвея свои желтые, вечно чем-то озабоченные глаза. — Так прямо в область и поедешь?

— Так прямо и поеду.

— Разумно? Все варианты здесь использовал? Я бы дал тебе командировку, но, понимаешь, в этом квартале мы все командировочные по смете израсходовали.

— Я и так обойдусь.

— Может, выделить небольшую сумму из кассы взаимопомощи? Потом-то постараемся, списать эти деньги.

— Бросьте вы все стараться! Положен мне отпуск? Положен… Так вот дайте мне его, а уж в остальном я сам разберусь. И денег мне чужих не нужно. Помрем, так все свои останутся…