Ночью подогнали вездеходы, погрузили на них рано утром нехитрый скарб всей бригады и увезли. Километрах в тридцати от бывшего стойбища вездеходы остановятся, чтобы взять у рыбаков вяленой рыбы, оставят там на ночевку оленеводов.

Старик не поехал на вездеходе: ему захотелось побыть одному, проститься с родными, местами. Солнце стояло еще высоко, день был в, разгаре, и Аканто не торопился уходить.

С раннего утра вплоть до этого часа старик все время был на ногах. Он помогал разбирать яранги, следил за тем, чтобы правильно уложили рэтэмы, и за день так набегался, что теперь болели ноги. Аканто сел на землю и почувствовал, как приятно и хорошо стало его натруженным ступням.

Долина реки с многочисленными озерами и темным кустарником простиралась перед бригадиром, и он по-прежнему пристально смотрел на все вокруг с какой-то ранее незнакомой ему нежностью и думал, что человек, наверное, так устроен, что быстро привыкает к местам, где живет, и они становятся ему родными. Правда, бывают люди, которым долгая жизнь на одном месте надоедает, они томятся от однообразия и стремятся к переменам. — Таким был его заместитель Номынкау. Иногда старику казалось, что, проживи он тут еще год или два, сам бы стал стремиться к перемене места.

Аканто вспоминал о памятных днях, прожитых здесь, о праздниках, что устраивались осенью и зимой, когда со всей Алькатваамской тундры сюда, в стойбище; приезжали пастухи-оленеводы. Веселое было время. Какие захватывающие соревнования устраивались, какие ярмарки! На них можно было купить все, от прочного зеленоватого материала на камлейку до выделанной шкуры нерпы.

Вспомнил Аканто и тот день, когда здесь, в тундре собралось много людей специально в его честь. Сколько хороших слов он услышал о себе! Секретарь обкома партии вручил ему орден за хорошую работу. Навсегда запомнился тот день.

«Будет ли работа в бригаде на новом месте идти так же хорошо, как здесь? — думал бригадир. — Конечно, пастбища там богаты кормом, это хорошо. Надо только изучить их как следует, найти отельные места, зимние выпасы».

Теперь, когда Аканто представил на мгновение, сколько придется пройти и проехать по тундре в поисках удобных, защищенных от сильных ветров пастбищ и стоянок для яранг, он ужаснулся: все нужно было начинать сначала. Нет, старик не боялся работы, наоборот, он любил ее, как любит каждый настоящий пастух, настоящий оленевод, всю свою жизнь отдавший одному делу, делу дедов и прадедов, которое они знали в совершенстве, которое и он знает не хуже.

Олени — это вся его жизнь, и он не мыслил себя без них.

Уже давно перевалило за полдень. Тучи, что были далеко над морем, теперь закрыли почти полнеба. Ветер подул сильнее, резче. — Заметно похолодало. Воздух стал каким-то тугим, наполненным совершенно иными запахами, совсем не такими, как несколько часов назад. Старик поднялся на ноги и подумал, что скоро пойдет снег, именно снег, потому что в воздухе был уже снежный запах.

Еще раз окинув долгим взглядом долину реки, вершину родного холма, Аканто решил идти на рыбалку, где его должны ждать вездеходы. Он медленно пошел; через ровную большую площадку.

Там, где стояли яранги, земля так сильно утрамбована, что по твердости не уступит камню. Десятки ног многие годы ходили по этой земле. Где раньше горели костры и где совсем недавно возвышались небольшие холмики золы, теперь ровно. Золу ветер успел разнести по тундре, но земля на месте костров была темная, пережженная. Долго еще она будет хранить следы человека, следы огня.

Ветер, холодный и жесткий, ударял в лицо, грудь. От холода теперь был виден выдыхаемый воздух. Тучи еще сильнее закрыли небо, но на западе, где краснело по-осеннему холодное солнце, оставался большой светлый кусок.

Аканто медленно стал спускаться с вершины холма в долину. Идти под гору легко. Он дошел почти до реки и вдруг остановился, оглянулся.

Холм был хорошо виден. И Аканто представил себе яранги на вершине холма, дымок над ними и даже почувствовал, как по долине расползается приятный запах варящегося оленьего мяса. Так всегда было, когда он возвращался ранним утром с дежурства. Собаки, завидев человека, начинают лаять, а когда подойдешь ближе, они узнают своего, замолкнут сконфуженно и побегут по склону холма навстречу, приветливо помахивая хвостами. Все это было, но теперь уж больше никогда не будет: холм зарастет травой, и, наверное, никто никогда не, узнает, что здесь жили люди.

Аканто долго смотрел на холм, не в силах оторвать взгляда. Нелегко было прощаться со старым стойбищем, ох как нелегко! То ли от ветра, такого пронизывающего и жесткого, то ли еще от чего, только все перед глазами помутнело, стало плохо различимым…

Через час тучи совсем заволокли небо, пошел снег — первый снег в эту осень. Он был редкий, почти невидимый. Свежинки не долетали до земли, таяли еще в воздухе. Но с каждым разом новые спускались все ниже и ниже и наконец достигли земли, но земля была еще теплой, не скованной морозами и потому не белела, оставалась бурой.

Аканто поднялся на перевал, и, когда снова оглянулся, то холма уже не было видно…