Гигантскую платформу трейлера волокли два трактора. На трейлере стоял кран–трубоукладчик, два понтона водолазной станции; лежала стрела экскаватора и стальная челюсть ковша.

ГАЗ выскочил на обочину, потом снова свернул на дорогу.

В серебристом тумане простиралась огромная равнина, пятнистая от снега в оврагах, золотистая на буграх, с нежнейшей прозеленью новорожденной, тончайше благоухающей травы. Этот аромат казался запахом самого весеннего светозарного неба.

Павел Гаврилович сказал растроганно:

— Вот, ребята, послушайте, что я у Чехова вычитал. — Полузакрыв глаза, произнес торжественно: — «Я не видел реки великолепнее Енисея. Пускай Волга нарядная, скромная, грустная красавица, зато Енисей могучий, неистовый, богатырь, который не знает, куда девать свои силы и молодость… Какая полная, умная и смелая жизнь осветит со временем эти берега!» — Балуев выпрямился, с силой сжал колено Сиволобова. — Нет, ты подумай, как он точно наше время назвал — смелая жизнь. — Сказал задумчиво: — Сколько на свете ни живешь, сколько ни работаешь, а все кажется, только сегодня к настоящему, большому делу приступаешь.

— Масштабы меняются, — согласился Фирсов. — По состоянию науки и техники — и соответствующие задания. — Информировал солидно: — В Сибири весна короткая, осень сухая, для строителей большие удобства в смысле состояния грунтов. Не как здесь, одна долгая слякоть, дождь со снегом вперемешку и высокая подпочвенная вода. Что касается сибирских рек, то Антон Павлович правильно говорит — намаемся. Силища в них богатырская, скорость течения огромная. Дно реки веками заскользилось. Если я его нарушу, так начнет лохматить грунт, трубы выламывать — только держись!..

— В Сибири скоро все реки рабочими станут, турбины закрутят, — поддержал Балуев. — «Российское могущество прирастать будет Сибирью». Это еще Ломоносов пророчествовал. Призвание Сибири — перекрыть индустриальным богатством Америку. Как зажмурюсь, подумаю, сколько дела там предстоит, — душа поет!

— А чего ныл? Лета! Лекарство от них спрашивал!

— Это я для разговору. А так считаю, до скончания жизни возраст мой непреклонный!

— Согласен, — вставил Сиволобов. — Мы на первое место вышли среди человечества по продлению жизни — факт огромного значения!

— Ну вот и будем этим фактом пользоваться.

На железнодорожном полустанке грузили на платформы технику строительного участка Балуева.

В пассажирском вагоне висело на деревянных распялках резиновое водолазное одеяние. На багажных полках стояли начищенные медные шлемы.

Вильман, как всегда, в брезентовом балахоне, озабоченно оттопырив нижнюю губу, торжественно распоряжался погрузкой. Марченко и Зина Пеночкина, сверкающая серьгами и бусами, бережно накрывали брезентом и обвязывали веревками сварочный агрегат.

Борис Шпаковский наблюдал, как это же делает его моторист. Лицо Шпаковского было надменно и равнодушно. Но когда показалась Капа Подгорная со свертком плакатов под мышкой, его лицо приняло восторженное выражение. Он взял у Капы сверток и, бережно поддерживая ее под локоть, помог подняться на подножку вагона. Потом Шпаковский снова вернулся на платформу, и лицо его обрело прежнее выражение высокомерия. Молча, одним лишь движением руки, затянутой в перчатку, он показывал мотористу, как лучше обвязать веревкой его сварочный агрегат.

Лупанин на кране–трубоукладчике устанавливал на платформе гидромонитор. Стрела крана, будто продолжение руки Лупанина, точно поставила огромный сундук гидромонитора на колеса между дизелем и понтоном. Вавилов, обвешанный гирляндами лука, с двумя чемоданами в руках, замер на подножке вагона, наблюдая как Лупанин погружает гидромонитор. Крякнув от удовольствия, когда машина тютелька в тютельку, стала на предназначенное ей место, Вавилов вошел в вагон, сохраняя на лице выражение удовольствия, вызванного мастерской работой Лупанина.

Мехов прогуливал по перрону пушистого щенка. Лицо его было задумчиво и грустно. Изольда Безуглова, присев на корточки, стала гладить щенка. Мехов объявил:

— Дочке везу в подарок. А если жена не позволит дома держать, заберу обратно вместе с дочерью. Буду сам из дочки человека растить.

— И правильно, — сказала Изольда. — В нашем коллективе обязательно должны быть дети, мы им детский сад устроим в стандартном доме на колесах. Потом из них всех строители вырастут.

Виктор Зайцев, согнувшись, нес завернутый в кошму телевизор. Объявил:

— Попробуем в поездке включить. А если не получится, пускай как приемник работает. Мы на всю дорогу план культмассовых мероприятий разработали. — Остановился возле Балуева, спросил деловито: — Павел Гаврилович, надо бы от коллектива товарищу Тереховой в больницу приветственную телеграмму для бодрости послать.

— Уже, — сказал Балуев, полез в боковой карман, показал квитанцию, похвастал: — Видал, какой предусмотрительный!

— Так вы, наверное, от себя, — с подозрением взглянул на него Зайцев.

Балуев смутился:

— А я что, не официальное лицо?

— Павел Гаврилович, тебя тут спрашивают, — сказал Фирсов. И усмехнулся: — Кадры спрашивают.

Долговязый застенчивый паренек и полненькая девушка с раздраженным, недовольным лицом стояли в ожидании возле станционного кипятильника. Балуев подошел к ним. Девушка вызывающе сказала:

— У нас от райкома путевки к вам. А вы чуть было без нас не уехали. — Кивнула на паренька: — Ему нужно обязательно у вас быть водолазом. Он меня в прошлом году из пруда спас, замечательно ныряет и плавает всеми стилями.

— А вы что, провожаете? — спросил Балуев,

— Нет, зачем, — смутилась девушка, — Райком почему–то нам на обоих путевку выписал.

— Она сама выпросила, — сердито сказал паренек.

— Я считаю, — твердо заявила девушка, — после того как его мама умерла, я не должна оставлять его в одиночестве. Он, видите ли, очень застенчивый и к жизни не приспособлен, а я энергичная…

— Так, — сказал Балуев, — понятно. А еще что о себе можете сказать?

— Вам биографию надо? — спросила девушка.

— Вы извините, мы про это думали, — сказал паренек. — Но у нас ее пока нету. Школу окончили в этом году. Отметки приличные. Оба мы с ней совхозные. Моя мать учительницей была, а ее отец птицефермой заведует. Но она сама вот птиц не любит.

— Я кур не люблю, — поправила девушка. — А птицы, которые свободно летают, мне, как и всем людям, нравятся.

— А почему вы именно к нам наниматься решили?

— Ну, это же понятно! — удивилась девушка. — Газ в кухни подать всем людям — такая им радость!

Балуев обиделся:

— А мы не только в кухни газ даем.

— Мы всё про газ знаем, — примиряюще сказал паренек, — всё прочли, что про него написано.

Балуев спросил подозрительно:

— А вы того, ребята, может, просто–напросто жених и невеста и думаете, что мы вам быт обставим?

— Ну что вы! — возмутилась девушка. — Почему сразу так примитивно о нас судите? Мы с ним просто школьные товарищи. А разве нельзя без этого друг к другу правильно относиться?

— Можно–то можно. А потом влюбитесь, вот и семья — давай вам жилплощадь.

— Пожалуйста, можем дать расписку, — сказал паренек. — Никакой нам жилплощади не надо. И вовсе даже не обязательно, чтобы нас в одну бригаду зачислять, можно в разные. Во время уборки мы с ней по месяцу не встречались, и ничего.

— Ну, если так, тогда ладно, — благодушно согласился Балуев. — Только вы с нашим комсомольским вождем беседовали?

— А как же, — сказала девушка. — Товарищ Зайцев очень внимательно к нам отнесся и даже просил машиниста Лупанина на обучение Толю взять.

— А почему не сам?

— Лупанин — лучший машинист, зачем же Толе у худшего обучаться. Я просто не понимаю! — И девушка пожала плечами.

— А вы какую себе специальность наметили?

— Мне все равно, — равнодушно пожала плечами девушка. — Пускай трудное, лишь бы с перспективой. Я на все согласна.

— Ну ладно, — сказал Балуев, — ступайте к товарищу Фирсову. Вон, видите, толстый, лицо такое важное, он вас и оформит.