— Ты смотри, какой ветрище здесь, — сказал он, отряхивая плащ. — Мокрый-то живо-два простынешь. Давай быстрее назад! Там хоть и не топлено, да за стенами, а здесь как на юру.

Микулин одной рукой подхватил Вовку под мышки, прижал к своему боку, а другой распахнул над головами плащ и, оступаясь в мыльной глине, перенес Вовку на цементированный пол мастерских.

— А ну снимай рубаху да выжимай!

Вовка, стесняясь, отнекивался.

— Ты вот что, помощник, — строго сказал Микулин. — Давай договоримся раз и навсегда: мое слово — закон. Не перечить!

Вовка виновато насупился и стал стягивать рубашку. Мокрая, она застревала в плечах, будто под дождем моментально заузилась. Микулин помог стащить ее с головы.

Вовка простуженно шмыгнул носом.

— Уже? — нахмурился Микулин.

— Да нет, это я так… Воду уфыркнул.

Микулин улыбнулся:

— Ну, коли воду, ладно…

Без рубахи Вовке показалось теплее. Но Микулин не разрешил ему ходить голышом. Снял с себя пиджак и заставил Вовку одеться. Рубаху — отжатую — повесили продуваться на ворота.

В микулинском пиджаке Вовке было тепло и просторно. Полы, как у пальто, хлопали его по коленкам.

— А теперь, Гаврош, продолжим учебу, — поощряюще улыбнулся Микулин и взял с подоконника покрытый легким налетом ржавчины лемех. — Вот он, самозатачивающийся-то… Разницу уловил?

— Ржавеет быстро? — высказал Вовка предположение.

— Да ржавеют они все одинаково! — засмеялся Микулин. — А вот видишь, с тыльной стороны наплавлен на лезвие сормайт… Металл такой твердый, «сормайт» называется.

— Вижу, — догадливо закивал Вовка, хотя не мог уловить, чем же этот самый сормайт отличается от обычной лемешной стали: такое же железо, только видать, что наварено.

— Значит, самозатачивающийся не спутаешь теперь с простым, когда за лемехами пошлю?

— Ну, если присмотрюсь, то не спутаю, — поразмыслив, заключил Вовка.

Микулину такой обстоятельный ответ, похоже, понравился, он ободряюще похлопал Вовку по плечу и сказал:

— В теоретической части для пахаря самое основное — в лемехах разбираться. Они в плуге наиглавнейшая часть, — и, прищурившись, посмотрел на Вовку. — А в практической, сам признавался, ты уж специалист давно.

Вовка потупился:

— Да это у меня, Матвей Васильевич, не подумавши с языка сорвалось.

— Ладно, ладно, не переживай, — успокоил его Микулин. — Я ведь тоже шутя сказал, не в укор тебе.

Он накрыл Вовку плащом, и они снова перебежали под навес.

Ветер, казалось, поутих. А может, такое ощущение создавалось оттого, что микулинский пиджак хорошо сохранял тепло и Вовка совершенно не замечал холода.

По навесу непрерывно шумела вода, лилась с него ручьями, образуя между крышей и землей водяную прозрачную стену, которую не пробивал дождь.

— Пожалуй, завтра и в поле не выехать, — тревожно обронил Микулин.

Вовка вопросительно посмотрел на него, и Микулин пояснил:

— Утонем. Пашня не поднимет машину… — И сразу же успокоил себя: — Ну да ладно, бог не выдаст — свинья не съест. Хорошо, что с жатвой управились вовремя, а то теперь бы весь колос прибило.

Он подвел Вовку к своему плугу и неожиданно спросил:

— Ну как по-твоему, включен он или выключен?

Вовка нагнулся, заглядывая под лемеха, которые, как ему показалось, плотно касались земли.

— Вроде бы включен, — неуверенно проговорил он.

— Ну-ка, потяни за рычаг, — предложил Микулин.

Вовка отклонил рычаг на себя, и плуг тяжело осел. Вовка от неожиданности даже вздрогнул.

— Ничего, на ошибках учимся, — подбодрил его Микулин. — А вот выглубить можно только на ходу. Это мы с тобой завтра продемонстрируем.

Он показал Вовке, как вращением штурвала поворачивать ось полевого колеса, которое во время транспортировки плуга подкатывается назад и поднимает раму, разъяснил, как крепить предплужник и нож, как прикручивать лемех, и засмеялся:

— Ну, это опять же чистая теория! Плуг устанавливают в поле… Значит, договоримся так: готовься к семи утра. Ясно?

— Ясно, — ответил Вовка и тревожно подумал, как бы ему не проспать.

Дождь за ночь повыдохся, заметно убавил в силе, но был еще достаточно напорист, и когда трактор, сверкая отмытыми гусеницами, поворачивал на ветер, водяное сеево, возникавшее перед радиатором, закрывало даль, соединяя небо с землей посреди неожиданно укоротившегося поля. В кабине было тепло, и Вовка с одрогом думал, что ему, как прицепщику, вообще-то положено сидеть на плуге и мокнуть под проливным дождем, а вот Микулин, добрая душа, надоумил к рычагу, включающему автомат, привязать шнур. Дергая за него, можно выглублять и опускать плуг прямо из кабины. Дождешься конца загона, дернешь за шнур, и лемеха, послушные твоей воле, готовно вылезут из земли, трактор облегченно дернется вперед, разворачиваясь, сделает полукруг, и когда правое колесо плуга соскочит в борозду, шнур вновь безотказно выполнит свое дело, заставив лемеха вгрызться в податливую пашню.

Хорошее приспособление: сидишь преспокойно в тепле и в ус не дуешь, хотя идет такой дождь. Но когда трактор подворачивался к косым струям задним, незастекленным окном, холодные брызги обжигающе начинали клевать и Вовку, и, конечно, Микулина. Вовка видел, как Матвей Васильевич ежился, втягивая шею в ворот рубахи, и недовольно оглядывался. Но что поделаешь — через заднее окно продернут шнур. Или отправляй прицепщика на плуг, или уж терпи.

Микулин хмурился, но не посылал Вовку на дождь. И Вовка-таки придумал выход из неприятного положения. Он стянул с себя уже подзасалившуюся машинным маслом фуфайку и заткнул сквозившую холодной сыростью продушину, оставив только щелку для глаз, чтобы следить за пахотой.

Вовка прищуренно вглядывался, как плуг переворачивал набрякшую от воды стерню, пряча ее под пласт, как отсырело чернела пашня, убегая суживающимся клином к потускневшему лесу.

— Вовка, — засмеялся Микулин, — ты, наверно, плуг потерять боишься? Так он, не беспокойся, не отвяжется и не убежит, он ведь не жеребенок. За ним не надо следить.

— Я вовсе не потому слежу, что он убежит, — насупился Вовка.

— А почему? — заинтересовался Микулин.

— Прицепщику положено следить, я и слежу.

— A-а, — протянул Микулин. — Тогда понятно. Конечно, раз положено — надо.

Вовка недоверчиво покосился на него: уж чего-то очень быстро Микулин согласился с ним, будто и не знал раньше, кто отвечает за плуг.

— Это ты правильно говоришь, — видать, почувствовав на себе недоверчивый взгляд, добавил Микулин. — Положения и инструкции должны неукоснительно соблюдаться.

Он сидел, отвалившись на заднюю спинку и безвольно уместив руки на рычагах управления.

— Только знаешь, по инструкции-то прицепщик уже не положен. Сменщик требуется, а не прицепщик. Плуг-то видишь какой: за веревочку дернул — и все, порядок в танковых войсках. Тут и один тракторист управится. Я ведь не говорил, что в прицепщики тебя беру. Мне напарник нужен.

Вовка похолодел от догадки: Микулин хочет от него отказаться. Значит, не потрафил чем-то ему… А чем? Вовка растерянно выпустил из рук фуфайку, и косой дождь сразу же напомнил о себе, обдав кабину веером брызг.

— Да ты фуфайкой заткни окно-то, — посоветовал Микулин, — а на повороте, — когда надо будет плуг поднимать, откроешь. И вся недолга.

Вовка добросовестно выполнил указание и, напрягшись всем телом, приготовился выслушать, как Микулин предложит ему отправляться домой. Наверное, скажет: «Вот подожди, дождь поспадет немного, а то простудишься, отвечай еще за тебя». Может, конечно, и свой брезентовый плащ из жалости навязать. Но Вовка и на минуту у него не задержится, плащ ему на колени бросит и, прикрываясь намокшей фуфайкой, независимо зашагает полем к деревне.

— Ты чего поскучнел сразу? — спросил Микулин. — Я ведь тебя в напарники звал не для того, чтобы ты у меня назад оглядывался, а для того, чтобы ты вперед смотрел. Давай садись на мое место, — приказал Микулин и, приподнявшись, освободил Вовке сиденье. — Ну, чего глаза вытаращил? Передвигайся быстрее…