— Спасибочки, евреи зашевелили, — говорил мне седой старик. — Таперя, говорят, будут дорогу прокладать тута. А то ведь сторона наша, сами знаете, какая, — сторона наша таежная.

Как мне ни казалось неожиданным, казаки и евреи уживаются рядом хорошо.

В Екатерино-Никольском, поблизости от еврейской колонии Амурзет, мой знакомый, с которым мы вечером проходили по улице, обратил мое внимание на разговоры, слышавшиеся в темноте. Там казачьи молодые люди звали евреек-трактористок проводить смычку национальностей где-то нето в саду, нето на берегу.

— Видите как? — сказал знакомый. — Сливаются, срастаются!..

Правда, политика Никольских парней в национальном вопросе объясняется еще и приятной внешностью евреек-трактористок. Молодые еврейки нравились во все времена и антисемитам. Еврейскую рыбу тоже зачастую любят самые заядлые юдофобы.

Но есть случаи и посерьезней: в том же Никольском еврей-переселенец, к тому же бывший шойхет, т. е. лицо почти духовного звания, женился на казачке и взят в дом ее родителями за сына. Тесть и теща не наглядятся на милого зятюшку. Лучшие куски свинины подсовывают милому зятюшке. Бывший шойхет отъедается сала за всех своих самых отдаленных предков, которые никогда не ели трефного.

— Свет перевернулся!..

Когда-то в местечках евреи выдавали дочку замуж за шойхета и брали его на полное иждивение. Потом бог давал погром. Тогда налетали казаки, шойхета убивали, а дочку насиловали.

— Когда свет перевернулся!..

Но как живут с казаками евреи, которые не женятся на казачках?

Евреи, которые не берут у казаков дочерей в жены, ничего у них не берут: громадное значение имеет то обстоятельство, что евреи заселяют земли, которые до них никогда ни в чьем пользовании не были. На Украине и в Крыму евреи поселяются на бывших кабинетских, церковных, помещичьих или кулацких землях. Как бы это ни было просто и справедливо, а все же иной раз подает повод для антисемитского злословья.

В Биробиджане этого не может быть. Немногочисленное коренное население здешних мест не имеет основания ревновать.

Были кое-какие нелады у евреев с соседями, но не с казаками, а со старыми переселенцами из Украины. Эти привезли сюда, среди прочего домашнего барахла, бытовое юдофобство, и на этой почве были ссоры. Но дело было улажено. Самый способ улажения был для здешних украинцев необычен и должен был подействовать на них внушительно.

Начать с того, что ссоры, которые им, по старой привычке, казались не подлежащими никакому обсуждению, вызвали вмешательство власти.

Приехал молодой человек в кепке, созвал «громадян» на собрание и изложил им принципы советской политики в национальном вопросе. У него на боку висел наган. После его отъезда многие «громадяне» были страшно разочарованы, узнав, что в отношении евреев есть перемены в законах. Никто не любит ломать свои привычки. Однако в этой деревне больше столкновений с украинцами не было.

С казаками легче. Осложнений может и вовсе не быть. У здешних казаков нет и старых юдофобских навыков. За недолгий срок соседства, за один-два года, казаки гораздо ближе сошлись с евреями, чем, например, с корейцами, которые живут в этих местах 60–70 лет. Корейцы к русским не ходят и к себе не зовут. А с евреями казаки ведут дела и даже сколачивают общие колхозы.

В еврейском колхозе Бирефельд у молотилки, среди евреев, работает девушка Катя. У ней ямочка на подбородке и немного приподнятые в углах большие черные глаза. Она — не еврейка. Она — кореянка. Евреи хорошо живут с корейцами.

В яслях возится с полсотни молодых колхозников. На стене висит размалеванный цветными карандашами плакат:

У молодых колхозников стекают сережки из носов. Нянька не успевает вытирать. Детишки поют хором еврейские песни и в такт хлопают в пухлые ладошки. Детишки все более или менее одинаковы, но среди этих рыжих и черноглазых пичуг— несколько казацких детей. Они тоже поют по-еврейски. Два года назад, когда здесь прошел слух, что приедут переселенцы — евреи, казаки всерьез спрашивали, верно ли, что евреи с рогами?

Можно рассчитывать, что отношения будут хорошие, если…

Если их не испортят.

К сожалению, среди прочих ошибок организации еврейского переселенчества, были допущены и ошибки в деликатном национальном вопросе.

Километрах в восемнадцати от еврейского поселка Амурзет, расположенного на берегу Амура, строится большая рисовая плантация. В глухой глуши, которая миллион лет не слыхала никакого звука, кроме свиста таежных ветров, гудит экскаватор и суетятся переселенцы-евреи. Сюда свезены три деревянных здания — три сруба — и местность получила название. Она называется «Три балагана». В одном здании — контора, в другом — склады, в третьем живет технический персонал. Есть кооператив. В нем имеются одеколон и книги. Кругом пустыня. На стенке висит объявление, написанное от руки:

Всем членам н/союза и других союзов рабочим и служ. на данной предприятии о внесении членских взносов. Не внесение в течение 3 месяцев считается механически выбывшими.

Молодая колонистка, недавно приехавшая откуда-то с Украины, уже нашла себе мужа. Она уже на сносях. Глядя на нее и на экскаватор, можно судить, что будут дети и будет рис. В общем это то, что называется жизнью.

Рисосеяние — новая эпоха в жизни Дальнего Востока. Однако было бы ошибкой думать, что рисосеяние, в его нынешнем, т. е. «мокром», виде дает работу нашему советскому сельскохозяйственному населению Дальнего Востока.

Все процессы рисосеяния находятся целиком в руках корейцев и, главным образом, пришлых. Никто не может с ними конкурировать.

— Вот, поглядите на него, — сказал мне десятник, указывая на худосочного, прозрачно-желтого корейца-землекопа. — Полюбуйтесь! Он съедает в день три фунта мяса и пять фунтов хлеба, но зато он выбрасывает два куба земли.

На рисовые плантации привозили уже работников всяких национальностей: и русских, и казаков, и украинцев. Скушать корейскую порцию еще умели, но сделать корейскую работу некому.

Посев, полка сорных трав и уборка риса производятся корейцами в воде. Рабочий должен проводить весь свой день, стоя в воде. Нет любителей среди белых рабочих.

Не надо думать, что этот вопрос имеет только хозяйственное значение.

С ним связаны невидимые простому глазу, но первостепенные вопросы внутренней и даже международной политики.

Вот кое-какие статистические данные:

Отношение числа корейцев — японских подданных, к советскому сельскому населению Приморья составляет 18 %. Вообще же на 60000 советских граждан, занимающихся здесь сельским хозяйством, приходится 74 000 японских подданных— корейцев.

С течением времени эта ненормальность только усиливается. В 1910 году на Дальнем Востоке было 15 000 корейцев. А сейчас в одном только южном Приморье их проживает 150000.

Был в свое время такой случай: какой-то здешний исправник, объезжая свой район, неожиданно нашел неизвестное ему дотоле корейское село.

— Откуда взялись?

Корейцы знали одно:

— Моя понимай нету.

Выяснилось, что они расселились целой деревней в несколько сот душ с разрешения… унтер-офицера пограничной охраны. Впрочем, и сейчас вдоль границы стихийно вырастают села корейцев-рисосеятелей. Можно сказать, что граница стирается.

Как смотрят на это в Японии?

Передо мной II том «Записок Владивостокского отд. географического о-ва». Здесь напечатан краткий, но очень интересный разбор книги японского публициста Такео — «Очерк дальневосточных концессий».

«Я не могу не рекомендовать направить нашу эмиграцию в русскую Приморскую область, — пишет Такео. — Приморская губерния находится в таком положении, что для развития ее естественных ресурсов ей необходима восточно-азиатская и, особенно, японская эмиграция, и она должна ее приветствовать. Разработка Приморской губернии является естественным правом и долгом японцев».