Воротами Биробиджана считается ст. Тихонькая Уссурийской дороги. Это в 170 км от Хабаровска, ближе на запад. У Тихонькой проходит Бира, здесь же начинается находящаяся в очень скверном состоянии грунтовая дорога, идущая до самого Амура, протяжением в 150 км.

Проходит через район еще и печально знаменитая Амурская колесуха, построенная во времена царизма руками политических каторжан. Она идет от села Волочаевки до села Чурки. Здесь она поворачивает на северо-запад, пересекает Малый Хингал у села Радде и выходит на Амур.

Большая часть мостов, переброшенных через реки и речки, к 1928 г. или погибли от лесных пожаров, или были сорваны и унесены ливнями.

Амур судоходен на всем своем протяжении. Доступна для судоходства и Большая Бира от Тихонькой до устья—130 км — но судоходства здесь нет[1]. Река Биджана доступна только для плоскодонных суден, для сплава. Река Тунгуска, охватывающая район с севера и принимающая в себя целую систему диких и порожистых таежных речушек, судоходна на 70 км от впадения в Амур у Хабаровска до гольдяцких стойбищ.

Реки изобилуют рыбой. Ход кеты настолько значителен, что осенью она заполняет не только Амур на всем его двухтысячеверстном протяжении, но и все речки и речушки амурского бассейна переполняются рыбой.

Неисчислимые богатства Биробиджана видны простым глазом: они прежде всего заключаются в бесконечных лесных массивах.

Растут здесь драгоценные породы: дуб и кедр, и все виды хвойных, и черная береза, и дерево— бархат и т. п. Отсюда можно, при правильной эксплоатации, извлекать миллионы золота.

В лесах водится пушной зверь. Кроме медведя, кабана, косули, лося, изюбря, на которых ведется неорганизованная охота, главным образом, для мяса, край богат белкой. Заготовкой пушнины занимается большинство жителей горной части района.

Но еще большее богатство лежит в нетронутых недрах края.

В горах Малого Хингана залежи железной руды исчисляются, примерно, в 500 млн. тонн. Процент железа в руде достигает 70.

На реке Сутар работают семь золотых приисков.

Залежи графита исчисляются в 3 млн. 600 тыс. тонн.

В нескольких местах, в том числе и у самой железной дороги, отмечены выходы каменного угля.

Выходы известняков тянутся на 70 км вдоль железной дороги, а также на берегах Амура и Биджаны.

Вблизи ст. Биракан — курорт с горячими сернистыми источниками — Кульдур.

У ст. Лондоко и у Кульдура отмечены выходы мрамора.

В 1930 г. был присоединен к Биробиджану туземный Кур-Урмийский район, примыкающий к нему с севера. Этот район имеет площадь около 5 млн. га, а населения всего около 600 отсталых туземцев. Район представляет собой колоссальные лесные массивы, никем не эксплоатируемые.

Ничтожная кучка населения, забившегося где-то в тайге, не нарушает его пустынности.

Да и Биробиджан, в сущности, пустыня: его 30 тыс. жителей рассыпались на 240 населенных мест; в среднем приходится, значит, каких-нибудь 125 жителей на село. К тому же села эти охватывают район цепью, главным образом, вдоль Амура и по железной дороге. Цепь получается довольно жиденькая: Амур от Благовещенска до Хабаровска тянется на 1 000 км, из них, примерно, 600 км по биробиджанскому берегу. Да и железная дорога Уссурийская тянется по Биробиджану на 330 верст. Вот эти линии больших путей и заселены кое-как, а сердцевина края пустует. При старом режиме вдоль Амура сложилось несколько сравнительно больших станиц: Михайло-Семеновская—1 300 душ, Екатерино-Никольская— 2 000 душ. Тысячи три жителей есть и в городке Ин у железной дороги. Но таких больших центров в Биробиджане раз-два и обчелся. От Ина дальше в глубь страны идет пустыня, нетронутая глушь.

В известных кругах советской общественности, особенно, конечно, на так называемой «еврейской улице» биробиджанский план произвел огромное впечатление. Этому значительно содействовала еврейская печать. Биробиджан стали всячески расхваливать во всех отношениях и смыслах.

Были и другие голоса. Тов. Ю. Ларин, например, отдал свой авторитет противникам биробиджанского плана. В журнале «На аграрном фронте» (1929 г. № 3) и в своей книге «Евреи в СССР» он подвергает самую идею Биробиджана жестокой критике. Разоблачая неправильность в подходе к делу, обнаружившуюся уже с первых шагов, т. Ю. Ларин ставит под сомнение не только возможность создания в Биробиджане «еврейского государства», но и самую нужность Биробиджана для еврейской массы и возможность быстрого освоения этой страны.

Тов. Ю. Ларин пишет[2]:

«Общая площадь биробиджанского района, закрепленная за Комзетом в 1928 г., составляет около 4 млн. га. Однако земель, пригодных в течение предстоящего десятилетия для приступа к сельскому хозяйству, даже при условии некоторой мелиорации, там во много раз меньше. При царизме старым переселенческим управлением, после некоторых обследований, Биробиджан признан был вообще почти непригодным для земледельческой колонизации».

«Биробиджан — с его вечно мерзлой подпочвой, заболоченностью, гнусом, наводнениями, длительными сорокаградусными морозами, культурной оторванностью, расстоянием свыше тысячи верст от моря, неизбежной экстенсивностью хозяйства, коротким растительным периодом при неблагоприятном распределении осадков по временам года и т. д. — вряд ли может оказаться вполне подходящим местом для такого людского материала, как впервые вообще переходящие к земледелию горожане», — говорит т. Ларин далее.

Тов. Ларин находит, что в СССР через 10 лет «вообще не хватит еврейского людского бедняцкого материала для дальнейшего поселения и в Биробиджане и где бы то ни было вообще». Указывая на «нездоровую шумиху, какая была поднята вокруг Биробиджана», тов. Ю. Ларин подчеркивает, что к заселению Биробиджана многие подошли не как к хозяйственной, а как к национальной задаче, — повторилась, в советских условиях, своего рода история с Угандой[3].

«В 1928 г., — говорит он, — о Биробиджане в еврейских городах и местечках СССР делалось много докладов, писались статьи в еврейских газетах, распространялись иногда даже утопии о поселении в Биробиджане миллиона евреев и т. д. Доходило иногда до неуместной шумливой рекламы некоторых газетных корреспондентов, когда на практике дела шли плохо. На местах «оставить невыполненным наряд на Биробиджан казалось многим недопустимым, так как заселение его было понято чуть не как национальная обязанность советских евреев. Священной самоцелью сделалось обязательное заселение Биробиджана кем бы то ни было. Это есть своего рода сионизм наизнанку, поставивший Биробиджан вместо Палестины».

«Несомненно, — признает т. Ларин, — Биробиджан может постепенно дать обеспеченное существование большому количеству земледельческих переселенцев. Переселение туда, подготовка территории и устройство там хозяйства будет стоить, правда, значительно дороже, чем на Украине или в Крыму. Но поскольку государству желательно заселение этого края по общеполитическим соображениям, оно придет в этом отношении на помощь любым трудовым переселенцам на Дальний Восток, в том числе и еврейским в Биробиджан. Конечно, для этого переселение туда надо ставить не в порядке инсценировки на курьерских националистического блефа, а по-деловому: до приезда каждого переселенца год поработать над подготовкой для него площади, дома, пашни (подъем целины), дорог, медицинской помощи; разворачивать заселение района с той медлительностью, какая соответствует имеющимся средствам, а не пытаться «на грош купить пятаков»; подходить к организации работ, исходя из соображений хозяйственной целесообразности, а не стремления сразу охватывать много пунктов для видимости охвата района и т. д. Все эти ошибки делались».

Выбор Биробиджана «был продиктован увлечениями еврейских работников, стремлением к «большей территории», а не серьезным изучением края, подобным, например, большой длительной экспедиции по изучению Приазовских плавней, богато обставленной научными силами и средствами. Над изучением небольшой площади плавней работали десятки научных работников более года, затрачено было более двухсот тысяч рублей. А выделению Биробиджана, площадь которого в несколько десятков раз больше, предшествовали кратковременный проезд края несколькими человеками и расход на изучение в несколько раз меньший».