Моя свободная рука выскользнула из-под ее коленки, и ее нога повисла на сгибе моего локтя. Я поднял ее ногу повыше и пропихнул так глубоко в нее, что мы оба застонали. Толчки мои были сильны и быстры, бедра взлетали и падали со скоростью молний. Воздух был напоен запахом шоколада, ее жаркая влага укутывала меня, когда я насосом ходил взад-вперед, тела наши звучно впечатывались одно в другое, и мой оргазм потащился во мне тяжеловесным поездом. Я успел продержаться еще несколько мгновений, выкрикивая ее имя, потом пошло извержение, но насос мой продолжал работать, не замедляя ход. Исступление зрело во мне и вырвалось наружу так, как, клянусь, не было никогда. Я вжался в нее еще один, последний раз и замер, пока охватившая меня дрожь не пропала вовсе.

Я ткнулся в нее лбом, и мы расслабленно застыли, пытаясь выровнять дыхание. Рука моя выскользнула из-под ее ноги, и та бессильно повисла у меня на боку. Я чувствовал, как часть меня пульсирует в ее лоне, и, обхватив Клэр руками, крепко прижал к себе ее тело.

Несколько минут мы простояли так, пока, наконец, я вновь не обрел способность говорить.

– Честное слово, я готов полюбить этот твой шоколадный бизнес, если вот так мы станем проводить наши вечера.

Клэр рассмеялась и огляделась:

– Похоже, что тут шоколадная бомба разорвалась.

Шоколад был повсюду – и в наших волосах, и на лице, и на руках, наши футболки были сплошь вымазаны им. Глянув вниз, я увидел шоколадные отпечатки пальцев на бедрах Клэр, а та половинка ее трусов, что свисала с нее, вся пропиталась шоколадом, все еще капавшим с края стойки. Пыл недавнего соития настолько охватил нас, мы так хохотали над учиненным разором, что не услышали, как открылась дверь из магазина Лиз.

– СЮРПРИЗ! – завопили сразу несколько голосов, и мы обалдело уставились на дверь.

– От, господи ты мой гребаный, ну, и что вы мне устроили? – завопила Лиз, отпрянув и едва не выронив торт, который держала в руках.

– О, Иисусе, глаза мои. ГЛАЗА МОИ! – возопил Джим, закрывая обеими ладонями лицо и отворачиваясь.

– А это и есть шоколадные бобосы? – спросил Дрю, подойдя к нам, схватил со стойки одну шоколадину и отправил ее в рот.

Мой член, уже совсем поникший, все еще оставался в Клэр. Вот опять: недавно этот проклятый палец застрял в ней, теперь… похоже, снова-здоро́во. Что же не так в моей жизни?

– Извините, опоздала! Клэр, как вам сюрприз? – поинтересовалась Дженни, прокладывая себе путь сквозь заслон из Лиз с Джимом, и внезапно застыла на месте, когда увидела, в каком мы положении. На стойке. У обоих голые задницы торчат, в шоколаде перемазанные.

– Эй, слышь, у Клэр к заднице бобосы с пенисами пристали! – веселился Дрю.

Вот и объяснение: то-то, чувствую, у нее на попке нашлепки какие-то странные. Я даже было заволновался на минутку, уж не чирьи ли у нее или с кожей какая фигня, о которой я не знаю.

– Уповаю на Господа, чтоб стойку эту вы выбелили, – съязвила Лиз.

– И глаза мои тоже, – пробормотал Джим, все еще стоя к нам спиной.

Клэр даже не шелохнулась и ни слова не вымолвила, меня едва не потянуло на то, чтоб палец своей ей под нос приложить, проверить, дышит ли она вообще.

– Мы хотели вам сюрприз устроить с тортом «Счастливого открытия кондитерской», но, похоже, вы, ребят, начали праздновать без нас, – рассмеялась Дженни. – Дрю, а мы почему до сих пор с шоколадом не позабавились? Этот пробел надо усрåнить.

– Устранить, детка. Устранить, – поправил ее Дрю, схватил со стойки еще одну шоколадную бобосину, лежавшую совсем неподалеку от попки Клэр, и съел ее.

Какого хрена они все еще толкутся на кухне?

– Я принесла вам образчик своего нового съедобного лосьона. У него привкус торта «Муравейник»[97]. Я полагала, что вы с малышом Картером могли бы придать ему пикантности, играя в грязную затейницу и простодушного деревенщину, – сказала Лиз и поставила на стойку флакон с лосьоном. – По-видимому, лучше б я принесла покрывало какое-нибудь иль занавеску.

– Как я полагаю, вы с Джимом уже опробовали ваш муравейниковый лосьон, верно? Хочешь выставить себя похабным клоунским вагоном с миллионом карликов, стаями вылетающими из твоего укромного местечка? – язвительно выпалила Клэр.

– Говорит и показывает Би-би-эс, Радиовещательная Сеть Батлера, мы ведем прямой репортаж из кондитерского отделения «Соблазна и сладостей», нового коммерческого предприятия, открывающегося завтра в самом центре нашего города.

Женщина в деловом костюме, неожиданно вошедшая в дверь, держала в руке микрофон, за нею следовал мужчина с камерой. Громадный софит, укрепленный на камере, ослепил нас, и все принялись вопить, но не раньше, чем мы расслышали слова: «Мы ведем прямой репортаж…»

Это сон. Это непременно не что иное, как, мать его страшный сон.

Женщина с невероятно тщательно уложенными пышными волосами замерла на ходу, увидев мою вымазанную шоколадом задницу. Ее вскрик: «Едрит твою мать!», – тут же долетел на радиоволнах до нескольких тысяч гостиных Батлера.

Спасибо оператору: малый сразу усек, что за представление перед ним, а потому среагировал быстрее пышноволосой ведущей. Он мигом совершил поворот кругом, врезав камерой Джиму по башке, тут же отпрянул назад и, поскользнувшись на пролитом топленом шоколаде, грохнулся спиною на пол.

«Сукин сын, больно же!» – Было слышно, как кричит невидимый в камеру Джим, когда картинка на телеэкране вдруг прыгнула, показывая потолок, а из динамиков донеслось громкое «уу-ухх», обозначившее момент, когда оператор приземлился на задницу.

Лиз свалилась с дивана и корчилась на полу в приступе хохота. Джим сумел удержаться на диване, зато согнулся пополам, держась руками за живот, и хохотал в одном с Лиз ритме.

Что оставалось делать нам с Клэр? Вот и пялились мы, потрясенные, на повтор вчерашнего репортажа, который Лиз исхитрилась записать на цифровую камеру. После кухонного фиаско и множества извинений от сотрудников Би-би-эс за то, что им показалось забавным заснять неоговоренное интервью, мы вернулись к Лиз и Джиму в дом, чтобы привести себя в порядок и проверить, а вдруг каким-то чудом во всей округе повырубало кабели.

С этим не повезло. Никак.

– Уууууу, – восторженно завыл Дрю, вскакивая со своего места на полу и пуская телевизор на полную громкость. – А вот и я на сцене!

В кадре неожиданно мелькнуло лицо Дрю, склонившегося над оператором. Фоном для него служил потолок кухни.

– Забегайте завтра на грандиозное открытие в «Соблазн и сладости» и отведайте шоколадки Клэр. Ничего вкуснее нет! – проговорил он с улыбкой и откусил от шоколадного шарика, который держал в руке.

Камера повернула в сторону, где стояла ошарашенная ведущая, за ее спиной Лиз с Дженни нервно махали на камеру руками, а в сторонке стоял Джим и, потирая голову, бормотал: «Охереть, до чего больно».

– Б-б-быстро обратно в студию, Сэм, – произнесла, заикаясь, ведущая, не сводившая с камеры широко раскрытых, немигающих глаз.

Картинку тут же перебросили в студию, где сразу пошел разговор о погоде.

– Что ж, хорошая новость в том, что оператор сумел противостоять соблазну продемонстрировать всему Батлеру эксклюзивный материал, как вы, ребят, дегустировали шоколад без использования рук и ног, а двигая другими, гораздо более интересными публике частями тела, – заметила все еще лежавшая на полу Лиз.

– Ну, если это хорошая новость, то какова, черт побери, плохая? – спросила Клэр.

– Такая, что Дрю теперь – рекламное лицо фирмы «Соблазн и сладости», – рассмеялась Лиз.

Мы все обратили взгляды на Дрю, который снял пушинку со своей футболки, той самой, что демонстрировалась в кадре самым крупным планом.

Я так полагаю, существуют вещи и похуже, какими могло бы ославиться предприятие «Соблазн и сладости», чем какая-то футболка с надписью: «А вы Майка Ханта видели?»[98]