– На улице адская жара, – говорит он.

Я стираю пот со лба.

– Эта вода так и манит.

– Давай прыгнем в нее.

Он хватает меня и начинает подталкивать к воде… Я колочу его по груди, хихикая, как семиклашка.

– Джер, нет! Если я намокну, мне придется бежать обратно во влажной одежде, и она мне где-нибудь натрет…

– Не хотелось бы.

– И мне все-таки придется принять великодушное предложение твоего брата дать мне вазелин.

– Я собираюсь притвориться, что ты не говорила этого.

Мои руки, вместо того чтобы колотить его грудь, начинают робко ее исследовать. Он сильный. Я скучаю по возможности прислонить голову к твердой груди. Вывожу кончиками пальцев крошечные круги. Его глаза вспыхивают. Он берет мою руку и переплетает свои пальцы с моими. Наклоняется вперед. И срывает поцелуй.

Он отстраняется и внимательно рассматривает мое лицо – не знаю, для чего – и как только шок проходит, я обнаруживаю, что, встав на цыпочки, тянусь, чтобы вернуть поцелуй.

Мои руки и ноги не слушаются меня. Мои колени подгибаются, и ему приходится подхватить меня, чтобы удержать. Его язык дразняще касается моего. Я сжимаю волосы на его затылке. Обхватываю руками щеки, наслаждаясь тем, как его щетина царапает мою кожу.

Наши руки повсюду. Он сталкивает гидратор с моих плеч и отстегивает со своего пояса сумку для воды, позволяя им упасть на землю. Поначалу я пытаюсь оттолкнуть его, потому что мои подмышки потные – черт, да я вся потная – но он не позволяет мне отойти, а потом мне стало плевать. Плевать на все, кроме его руки на моем подбородке, и другой, ласкающей мое бедро. Его губы прокладывают путь к моему уху, затем к шее, а после с жадностью вновь находят мои. Его зубы сжимают мою нижнюю губу и покусывают, пока я не издаю стон.

Боже, эти поцелуи такие жаркие – его рот сначала твердый, затем нежный, затем требовательный. Мы опускаемся на траву – она все еще покрыта утренней росой – и все так же целуя меня, он придавливает мое тело своим, ритмично двигая своими бедрами, до тех пор пока перед моими глазами не начинают мелькать точки. Уже столько времени прошло. Столько времени, с тех пор как мне было так хорошо – с тяжелым, комфортным весом парня надо мной и моим телом в огне. Я всхлипываю.

Хватая ртом воздух, он отталкивается и становится на колени между моими ногами.

– Энни. – Он сглатывает. – Ты в порядке?

– Не останавливайся.

Я тянусь к его талии, и мы срываем нашу одежду, пока позади нас не образуется куча из нее. Его подтянутое тело атлетично сложено, и когда я упираюсь подбородком в его плечо, чтобы он мог поцеловать мою шею, обнаруживаю еще одну татуировку на его лопатке – это черная молния поверх черной окружности.

Его рука проникает между моими ногами. Я позволяю своему телу расслабиться, и он дает мне то, в чем я так отчаянно нуждалась, сама того не зная. Я вскрикиваю, а он успокаивает меня своим ртом, целуя, до тех пор пока я не чувствую удовлетворение во всем теле, как после воскресного послеобеденного сна. Я не думаю ни о чем, пока не чувствую, как он проникает в меня.

– У нас нет презерватива! – громко шепчу я. Его глаза открываются, и он скатывается. Краешком глаза я наблюдаю, как он стирает пот с лица и крепко зажмуривается. Вот блин, о чем я думала? Я больше не на таблетках. Я не знаю этого парня. Даже не говорила ему свою фамилию. Он не мой парень. Я не люблю его. Он не Кайл.

Еще один всхлип, не такой, как прежде, рождается в моем горле.

Срываюсь прочь от него, принимаясь выворачивать свою одежду, и рывком натягиваю свои трусики и шорты. Я распутываю свой спортивный лифчик и засовываю в него голову, заталкиваю руки под лямки. Стряхиваю травинки, прилипшие к моим коленям и локтям.

– Энни?

Игнорирую его.

– Прости, мне башню снесло. Просто ты такая красивая. – Он хватает свою футболку из грязи и вытирает ей руки. – Я никогда не делаю этого без презерватива. Серьезно. Прости.

Так он частенько чем-то таким занимается? Я только однажды за всю свою жизнь поцеловала другого парня. Я рывком надеваю лифчик на грудь и тянусь за своим топиком.

Следуя моему примеру, он быстро одевается, несмотря на то, что по-прежнему рвется в бой, если вы понимаете, о чем я.

– Пожалуйста, не говори моему брату об этом, – говорит он, тревожно глядя на дорожку. – Я не могу сейчас облажаться. Пожалуйста, не говори ничего.

– Не скажу, – яростно огрызаюсь я, злясь больше на себя, чем на него. Он ошарашено смотрит и, пробегая пальцами по своим волосам, сглатывает.

Оставив его позади, я тороплюсь обратно на дорожку, возвращаясь к своей скорости ледяной глыбы. И, конечно же, спустя две минуты он обгоняет меня, рванув сквозь тоннель из деревьев, оставляет меня в клубах пыли, умчавшись навстречу солнцу.

***

Дома я бросаюсь в ванную.

Сдираю свою влажную, пропитанную потом одежду и бросаю ее на пол. Мои трусики падают последними.

Смеющийся голос Кайла звенит в моей голове: «Мне все равно, какое нижнее белье ты носишь, лишь бы я мог снять его с тебя».

Несмотря на это, я надевала симпатичные кружевные комплекты каждый раз, когда знала, что мы будем вместе. Я хотела чувствовать себя привлекательной для него.

Я смотрю вниз на простые белые трусики, в которых была сегодня. Они хороши для пробежки – не врезаются между ягодицами – но, вне всякого сомнения, они не заставляют меня чувствовать себя привлекательной. В них я чувствую себя отвратительно. И я отвратительна. Сегодня я поступила безнравственно и эгоистично.

Я хотела почувствовать что-то новое, связанное с кем-то, но все, что я чувствую – замешательство. И страх. Усталость. Еще большее одиночество, чем когда одна отправляюсь в автомобильный кинотеатр.

Я включаю ледяную воду и забираюсь в душ. Вода стекает по мне, и я молюсь, чтобы она смогла очистить меня.

– Прости меня, – шепчу я.

С возрастом чувство вины видоизменяется. Когда мне было восемь, я списала тест по правописанию и целый месяц гнобила себя за это. И как бы старательно я не мыла руки, все равно продолжала представлять, что правильный ответ до сих пор написан на моей ладони черными чернилами. Затем, в девятом классе, Кайл впервые прикоснулся ко мне в школьном автобусе, когда мы возвращались с экскурсии в Музей Науки Камберленда. Он накинул свой пиджак на мои колени, расстегнул молнию на джинсах и заставил меня почувствовать себя совершенно другой девушкой. Это было восхитительно, до тех пор, пока я не вышла из автобуса и мысленно не распсиховалась. Келси как-то странно на меня смотрела? Что, если кто-то видел нас? Что, если поползут слухи, и надо мной начнут смеяться? Что, если они дойдут до Ника? Что, если он скажет маме? И что это говорит обо мне, если я позволила своему парню прикасаться к себе в общественном месте? Я была распутной?

Это были разные уровни вины, но сегодня я вступила в высшую лигу.

Я наклоняю голову, чтобы вода била по спине.

Сомневаюсь, что останусь одинокой навечно. Имею в виду, я хочу однажды завести детей, а это, как правило, предусматривает необходимость партнера, но я и подумать не могла, что практически займусь сексом с незнакомцем. А именно это я чуть не сделала рядом с беговой тропой, на которой тренируюсь в честь своего парня.

Переключаю воду на максимально горячую, обжигая свою кожу до ярко-красного цвета.

Сегодняшний бег вытеснил мысли из моей головы, но теперь они, вернувшись, пронзительно вопили в ней. Джереми. Кайл. Хотела бы я вернуться обратно в тот воскресный вечер. Беззвучные рыдания начинают сотрясать мое тело.

Когда я впервые услышала об этом, то не находила себе места. Мыла посуду. Насыпала сладости для Хэллоуина на блюдо. Но через час, когда шок прошел, я забилась в истерике. Мама и Ник по очереди держали меня, убаюкивая. Но сон все не приходил.

Чтобы я могла выдержать похороны, Ник дал мне маленькую белую таблетку. Она успокоила меня достаточно, чтобы высидеть службу, держа миссис Крокер за руку, когда на стене мелькали фотографии Кайла. Я никогда не забуду, как его шестилетний брат, Исаак, спросил своего отца, почему я так горько плачу, и он с трудом выдавил: «Потому что она никогда больше не увидит Кайла». Он был слишком маленьким, чтобы понимать, что случилось, но когда я думала об этом, то точно так же этого не понимала.