О нет, нет! Ты потерял бдительность. Снова пропущен страшный удар в переносицу. Какая боль, я готов завопить от нее. Почему, боги, вы избрали мне в противники этого Байбуса?

Ну, так получай же! Удар, и тут же еще один удар — в подбородок. Слышно было, как хрустнула его челюсть. Я убью тебя! Размозжу тебе череп! Тебе все мало? Так получи же еще!

Ты хотел сражаться с Вителлием, так покажи, на что способен. Ах, у тебя нет больше сил! Теперь я постараюсь поскорее покончить с тобой. Еще удар в подбородок, а затем в висок.

Что же это? Он пошатнулся! Он падает! Байбус! Он больше не движется! Вителлий, ты победил! Победа! Победа!

Крик на трибунах на мгновение умолк. Зрители пытались понять, сумеет ли Байбус подняться на ноги. Он, однако, не шевелился, и двухсоттысячная толпа разразилась аплодисментами и криками: «Вителлий! Вителлий!» Победитель, вскинув руки вверх, приветствовал трибуны. «Я добился своего! — снова и снова повторял про себя Вителлий. — Я все-таки добился своего!»

Голова его раскалывалась от боли. Когда он прищурил ослепленные солнцем глаза, от переносицы куда-то вглубь ударила острая, пронизывающая боль. Вителлий не решался прикоснуться к ране. Казалось, что между глазами появилась глубокая дыра. Несколько мгновений он приветственно махал публике рукой, а затем начал спускаться по ступенькам, неуверенно цепляясь за перила, потому что все впереди расплывалось, словно очертания уходящего под воду камня. Когда под ногами заскрипел песок арены, Вителлий, все еще опьяненный бурным восторгом зрителей, посмотрел в сторону красного занавеса на выходе, но различил только большое темно-багровое пятно. К этому пятну и направился, гордо выпрямившись, Вителлий.

Никто из орущих во всю глотку зрителей не заметил, как неуверенно передвигается гладиатор, с каким искаженным от боли лицом трет глаза и насколько трудно ему ориентироваться. «Вителлий! Вителлий!» — продолжали кричать римляне, а их кумир отчаянно старался не потерять из виду мутное цветное пятно, которое становилось то больше, то меньше и каждое мгновение готово было раствориться в молочно-белом тумане.

Еще тридцать шагов отделяло гладиатора от цели. Тридцать шагов, которые необходимо пройти так, чтобы никто в Большом цирке не догадался, что он делает их вслепую. Вителлий знал, что сумеет это сделать, но им все более овладевало страшное предчувствие. «Божественная Минерва, откуда взялась окружившая меня тьма?»

Гладиатор начал инстинктивно отсчитывать шаги. Поликлит встретит его у выхода, чтобы поздравить с победой, многие станут подходить, чтобы похлопать его по плечу. Он, Вителлий, сделает все, чтобы никто ничего не заметил. Никто не должен знать, что Байбус едва его не прикончил, что все вокруг него затянуто сейчас мутной темно-серой пеленой. Как бы то ни было, он возвращается победителем, а труп Байбуса рабы волокут крюками с арены. Нет, он не может, не должен хоть чем-то выдать свое состояние! И Вителлий продолжал идти, выпрямившись и с напряженной улыбкой глядя в сторону, где должен находиться красный занавес.

А что, если никто не выйдет ему навстречу? Что, если в победном угаре там, за занавесом, о нем просто забыли? Что, если он, словно запертое в темном стойле животное, неуклюже врежется в стену? Вителлий остановился и, склонив свою изуродованную голову, попытался уловить какой-нибудь звук, чтобы сориентироваться. Безрезультатно. Охваченный отчаянием, он выкрикнул: «Поликлит, мы победили!» — и тотчас почувствовал опустившуюся на плечо руку ланисты.

— Вителлий, — восторженно произнес Поликлит, — ты был великолепен!

Последние шаги к выходу с арены они прошли рядом. Поликлит вытирал платком лоб гладиатора, Вителлий же, сцепив зубы, старался скрыть терзающую его боль. Со всех сторон к нему проталкивались, хлопали по плечу и дружески тыкали кулаками в ребра. «Слава тебе, Вителлий! Ты величайший из гладиаторов!» Он вертел головой из стороны в сторону, отвечая на приветствия вымученной улыбкой, и почувствовал настоящее облегчение, лишь когда Поликлит вывел его в ведущий к раздевалке коридор.

— Этот бой стоил тебе дороже, чем все предыдущие поединки, — проговорил Поликлит, обратив внимание на то, как неуверенно движется его подопечный.

— Байбус был силен, как медведь, и бил с силой молота, — ответил Вителлий. — Чтобы его победить, мне пришлось выложиться до конца.

Он положил руку на плечо ланисты. Когда они вошли в раздевалку, Вителлий опустился на ложе и попросил Поликлита убрать из комнаты рабов, секундантов и массажистов.

— Я хочу пару минут побыть с тобой наедине!

Кивнув, Поликлит отослал всех из комнаты и приложил влажный платок к лицу гладиатора. Вителлий крепко сжал руку наставника и спросил:

— Мы одни?

— Да, — ответил Поликлит.

Убрав платок с лица, Вителлий сказал:

— Посмотри на меня, Поликлит, и скажи, что ты видишь.

Молчание.

— Что ты видишь, Поликлит? — настойчиво повторил гладиатор.

— Глядеться в зеркало тебе сейчас не стоит, — сказал ланиста. — Нос он тебе сломал, и сломал основательно. Но мы вызовем лучших греческих врачей и принесем быка в жертву Юпитеру Капитолийскому. Я уверен, что ты сможешь снова выйти на арену.

— Я не могу посмотреть в зеркало, — тихо проговорил Вителлий, с отчаянием сжав руку наставника. — Поликлит, я ослеп. Вокруг меня сплошная тьма.

Поликлит посмотрел в лицо гладиатору. Только сейчас он заметил, что взгляд Вителлия направлен мимо него, куда-то в пустоту. Осторожно проведя рукой перед лицом гладиатора, он с надеждой и болью спросил:

— Можешь ты различить хоть что-нибудь?

Покачав головой, Вителлий полным отчаяния голосом ответил:

— Сплошная тьма…

— О боги! — со слезами на глазах воскликнул Поликлит. — Не может быть, чтобы такой храбрец по вашей воле лишился зрения!

Схватив кружку с водой, он в приступе отчаяния выплеснул ее содержимое в лицо ничего не подозревающему Вителлию.

— Различаешь ты хоть что-нибудь? — крикнул он, склонившись над гладиатором. — Видишь ты меня?

Вителлий отрицательно покачал головой, затем протянул руку и, схватив Поликлита за бороду, притянул его к себе.

— Поликлит, — очень тихо проговорил он, — никто — ты слышишь меня, никто! — не должен узнать о случившемся. Иначе, если зрение вернется ко мне и я смогу снова выйти на арену, римляне станут говорить, что я стар и уязвим, а потому мне следует подобрать противника послабее. Если же по воле богов мне суждено остаться в ночи, пусть меня запомнят как мужественного победителя, а не как чудом уцелевшего калеку.

— Ты будешь видеть! — успокоил ланиста своего подопечного. — Боги не допустят, чтобы такого храброго гладиатора постигла столь жалкая участь.

Вителлий глубоко вздохнул и невесело проговорил:

— Детство я провел в темноте, но потом сумел вырваться к свету. Почему бы судьбе в зрелости не вернуть меня снова в темноту?

Кто-то позвал Поликлита, и ланиста вышел. Через пару минут он вернулся и сказал, что с Вителлием хочет увидеться греческий скульптор, отослать которого ни с чем не представляется возможным. Ему необходимо увидеть гладиатора непосредственно после окончания схватки. Поликлита прервал сам ворвавшийся в комнату скульптор.

— Вителлий, величайший из гладиаторов Рима! — воскликнул экзальтированный грек. — Приветствую тебя и поздравляю с неслыханной победой!

С этими словами он схватил Вителлия за руку и усадил на мраморный цоколь. Гладиатор все еще был обнажен, и руки по-прежнему затянуты до локтя ремнями.

— Расслабься, расслабься! — проговорил грек, поворачивая немного в сторону жутко изуродованную голову своей модели. Затем вывалил на принесенную с собой доску ком желтовато-серой глины и приступил к работе.

Вителлий сидел, слегка раздвинув колени и скрестив ноги. Чуть наклонив вперед массивное туловище, он опирался локтями на колени. Голову его грек повернул немного неестественно вправо — так, чтобы она выглядела как бы продолжением грудной клетки. Лицо гладиатора было слегка приподнято, словно он смотрел на трибуны цирка.