— За мной нет никакой вины! — воскликнула Валерия. — Ни один мужчина не прикоснулся ко мне с нечистыми намерениями. Я клянусь в этом Вестой, нашей божественной матерью!

— Не клянись, Валерия, потому что для весталки ложная клятва — такое же тяжкое преступление, как и распутство. Сознайся! Сознайся, и да падет позор на твою голову!

— Я никогда не сознаюсь в том, чего не делала! — выкрикнула Валерия дрожащим от готовых прорваться рыданий голосом.

— Тогда мы передадим тебя в руки понтифика, — непреклонно проговорила Вибидия. — Быть может, удары бича заставят тебя рассказать, что же произошло в тот вечер.

— Нет! — разнесся по всему атриуму крик Туллии. Вскочив на ноги, она схватила Валерию за руку и, всхлипнув, опустила голову на ее плечо. — Валерия ни в чем не повинна. Это на мне лежит вина.

— Туллия! — в один голос изумленно воскликнули весталки, глядя на самую младшую из жриц.

— Оставьте Валерию в покое и обратите свой гнев на меня! — крикнула девушка. — Это я забылась в час страшной катастрофы. Я отдалась мужчине и была застигнута при этом. Это не может остаться тайной.

Вибидия первой взяла себя в руки.

— Туллия, — сказала она, — надеюсь, ты понимаешь, что это означает?

Туллия закрыла лицо руками. Голова ее поникла, а стройное тело вздрагивало от рыданий.

— Кто это был? — резко спросила Вибидия, но Туллия только мотнула головой. — Кто совершил над тобой насилие?

— Это не было насилием, — всхлипнув, ответила Туллия. — Я сама отдалась ему, я хотела этого, хотела хоть раз испытать, что такое любовь, хоть раз почувствовать в себе мужчину…

— О божественная Веста! — Жрица Элия молитвенно сложила руки и устремила взгляд к потолку.

— Я никогда не стала бы безупречной весталкой, — продолжала Туллия, — потому что хранительницей священного огня стала не по своей воле, а по воле родителей. Им хотелось, чтобы мое тридцатилетнее служение храму принесло семье почет и уважение. А теперь им придется примириться с моей смертью.

Вибидия все еще пыталась узнать имя мужчины, навлекшего на них такое несчастье, а остальные весталки молились, воздев руки к небу, когда в комнату вошел один из ликторов. Вибидия спросила, что ему нужно.

— Послание жрице Весты Туллии, — по-военному отрывисто и четко ответил ликтор. Сейчас уже все с напряжением смотрели на него.

— Говори! — приказала Вибидия.

— Гладиатор Вителлий поручил передать, что Туллии не о чем больше беспокоиться. Он уплатил требуемую сумму.

— О нет! — вскрикнула юная жрица и в беспамятстве опустилась на пол.

Заложив руки за спину, Ферорас расхаживал по своей рабочей комнате. Его секретарь Фабий записывал на свитке папируса поручения хозяина.

Ткнув пальцем в Фабия, Ферорас проговорил:

— Мне нужны три тысячи клакеров. Найти их проще всего у складов с продуктами. Послезавтра безработным будут раздавать бесплатные пайки, так что там будет достаточно людей, готовых пойти в цирк и рукоплескать Вителлию. Десять сестерциев за каждое выступление при условии, что аплодисменты будут и впрямь хорошие.

— Понял, — ревностно кивнул Фабий и поспешно сделал соответствующую пометку. Фабий хорошо владел «письмом Тирона» — своеобразной формой скорописи, изобретенной Тироном, секретарем и другом Цицерона. В те времена, когда большинство людей и вовсе не умело писать, пользоваться услугами стенографиста было чем-то совершенно необычным и доступным лишь очень богатым или влиятельным особам.

— Лучше всего будет, — продолжал Ферорас, — если ты наймешь старших для каждой из трех групп клакеров. Одного для Bombus, возгласов одобрения, одного для Testa, аплодисментов плоской ладонью, и еще одного для Imbrex, хлопков сложенными лодочкой ладонями. Каждому ты вручишь по одиннадцать тысяч сестерциев: десять тысяч на оплату клакеров и тысячу как вознаграждение за руководство ими.

— Господин мой, — позволил себе возразить Фабий, — разве не достаточно было бы просто нанять крикунов и клакеров? Никакого обучения им не требуется, они просто восторженно выкрикивали бы имя Вителлия, а стоили бы, я думаю, вдвое меньше.

Ферорас взглянул на своего секретаря и рассмеялся.

— Фабий, — проговорил он, кладя руку ему на плечо, — разве я когда-нибудь тратил зря хоть один сестерций? Для богатых людей деньги не проблема, в них упирается все только для скупцов и скаред. Я знаю, что делаю, нанимая опытных, профессиональных клакеров. Каждый римлянин любит выражать одобрение на свой лад. Когда к его вкусу подстраиваются, он чувствует себя польщенным и склонен одобрить даже то, что иначе пришлось бы ему не по нраву. Только так и можно манипулировать одобрением толпы, а ведь на нем держится все в Риме. Толпы многих затравили, но многих и возвеличили. Если ты научился руководить чувствами толпы, то можешь решать, кому принести позор и смерть, а кому — богатство и славу.

— Да осуществятся твои замыслы, господин, — благоразумно кивнув, проговорил Фабий.

— Осуществятся, Фабий, обязательно осуществятся, — сказал Ферорас и после короткого раздумья добавил: — Заметь еще, что клакеры должны быть чистыми и хорошо выбритыми!

— Записано, — ответил Фабий.

— Тогда займемся посланием квестору Фламинию.

Расхаживая по комнате, Ферорас начал диктовать:

— Ферорас, банкир и заимодавец, приветствует квестора Фламиния. Ты знаешь, что я и по сей день занимаюсь тем, что одалживаю деньги попавшим в затруднительное положение людям, приобретаю земельные участки, дома и морские суда, используя их затем на благо обществу. Проценты, которые я беру, в рамках закона, а потому ко мне обращаются многие и доход мой достаточно велик. Грекам принадлежит мудрое изречение, гласящее, что все течет и все изменяется. Оно относится и к Ферорасу, банкиру и заимодавцу. Вопреки своим пятидесяти пяти годам он не чувствует себя слишком старым для того, чтобы взяться за что-то новое. А потому я довожу до твоего сведения, что стал теперь ментором, наставником гладиатора Вителлия. Вителлий поступил ко мне на службу, получает от меня жалованье и готовится к новым схваткам. В последнем бою он получил освобождение от всех обязательств и волен теперь сам распоряжаться своей судьбой. Как нельзя более убедительной и зрелищной победой над Пугнаксом, а также предшествующим помилованием на пути к месту казни Вителлий завоевал популярность, позволяющую причислить его, несмотря на молодость, к самым знаменитым гладиаторам. По этой причине я прошу включить Вителлия в число участников главных боев на трех ближайших крупных играх. Мой подопечный будет выступать только против первоклассных противников. За каждый бой я требую сто тысяч сестерциев, в случае победы Вителлия эта сумма должна быть удвоена. Поскольку я не раз убеждался в твоих способностях организатора игр и чрезвычайно высоко ценю их, я уверен, что ты примешь мое предложение и свяжешься со мной для уточнения всех подробностей. Salve! Post scriptum: Пусть то, что в мои руки попали твои долговые обязательства, срок которых истекает к началу нового года, не причиняет тебе ни малейших забот.

Фабий поднялся с места.

— Я немедленно отошлю это письмо.

— Солнце уже взошло, господин. Проснитесь! — вежливо поклонившись, произнес подошедший к ложу Вителлия раб. Слегка ошалевший от сна Вителлий протер глаза и взглянул на большую, полную фруктов вазу, которую поставил перед ним слуга. Как это он сказал — «господин»? Первый раз в жизни кто-то назвал его господином. Сон мгновенно улетучился.

— Как тебя зовут? — спросил Вителлий.

— Пиктор. Я передан в ваше личное распоряжение. Меня обучали в доме Ферораса, и мой господин всегда бывал мною доволен.

— Хорошо, — сказал Вителлий, стараясь выглядеть свободно и независимо, как и подобает Homo novus, человеку, внезапно достигшему успеха. — Значит, и я буду доволен тобой.

Пиктор с дружелюбной улыбкой склонил голову.

— Кроме того, в вашем распоряжении Минуций, Цений и Глафира. Не хотите ли увидеть их?