— Можно и три, — равнодушно соглашается ТТ, — но сомневаюсь, что ваши чрезмерные амбиции будут удовлетворены.

— Кто знает, — возражает Донев. — Мой девиз: будь готов и к программе минимум и к программе максимум. Все на этом свете — вопрос торга.

— В моем случае какая из двух программ была реализована?

— Это будет ясно по результатам сделки с Гауптманом, — отвечает страховщик.

Разница между двумя программами всего в одной детали: в первом случае капитал замороженной фирмы делится поровну между договаривающимися сторонами. Во втором случае Табаков (подразумевается Донев) получает две трети капитала — обстоятельство, которое мотивируется сложными и туманными аргументами, связанными с якобы понесенными убытками и упущенной выгодой.

— Вы говорили, что племянник Гауптмана живет в Линце, — в который уже раз любопытствует вождь краснокожих, постоянно питающий опасение как бы его не надули.

— Да, говорил, — подтверждает Табаков. — И повторил то же самое дважды и трижды. Но, если вы настаиваете, повторю еще раз.

— Я это к тому, что незачем заставлять человека приезжать на своей машине и тратиться на бензин. Не лучше ли было бы поехать к нему на своей машине и привезти его сюда.

— И это возможно, — сговорчиво кивает ТТ. — Существует сто различных способов сорвать сделку. И это — один из них.

И, заметив кислую физиономию оппонента, поясняет:

— Догадываюсь, что очень приятно смотреть на мир, полагая, что все вокруг идиоты; но есть случаи, когда такое самомнение может сыграть с тобой злую шутку…

— Держите свою язвительность при себе, — обрывает его Донев. — Я тоже имею право на сомнение.

То же самое твердит и Табаков. Трения возникают и по вопросу о составе аудитории при подписании документа. Вождь настаивает на том, чтобы ему ассистировали все его помощники, к которым он прибавляет и некоего герра Петера.

В ходе операции выясняется, что упомянутого Ганса Петера в детстве звали Иваном Пе́тровым, что он бывший болгарин, чей отец подался некогда в окрестности Вены, чтобы заняться овощеводством. Оказалось также, что герр Петер — дядя одного из придурков, организовавших мое похищение. Об этом с улыбкой сообщил мне по дороге к нотариусу сам Петер, называя проделку племянника «детской шалостью».

«Знаете ведь, какие сейчас пошли подростки — такие предприимчивые и агрессивные, что дальше некуда. Но, в сущности, они неплохие ребята».

Именно эта настойчивость Донева пропихнуть в свой эскорт указанного Петера переполнила чашу терпения ТТ.

«Извините, господин, но ваши претензии воистину беспредельны. Мало того что против меня и моего секретаря вы выставляете всю свою банду, так теперь еще и навязываете мне какую-то темную личность под явно вымышленным именем».

«Никакого вымысла; выдумки — это ваш товар, — раздражается в ответ Донев. — Петер будет присутствовать в качестве моего советника-юриста. Кроме того, он необходим как переводчик».

«Я в переводчике не нуждаюсь».

«А я — нуждаюсь. Я патриот. У меня не было возможности, как у вас, сколотить состояние заграницей, торгуя метрами и килограммами национальных интересов».

Поскольку спор коснулся политики, можно было не удивляться, если бы вся операция провалилась, не начавшись. К счастью, железный принцип Маркса о том, что бытие определяет сознание, еще раз доказал свою справедливость — в том смысле что материальные интересы возобладали над политическими страстями. Было достигнуто компромиссное решение: Петер входит в команду за счет выбывающих из нее дантиста и паяльщика.

«Вот видите, — замечает Донев, — я готов идти на уступки. Советую и вам быть более уступчивым. Нам ведь надо довести дело до успешного конца».

«После чего вы меня пришьете», — мрачно дополняет ТТ.

«Вы это всерьез? — недоумевает оппонент. — Зачем нам вас пришивать? Вы же нам еще понадобитесь».

«Откуда мне знать? — отступает Табаков от наметившегося перемирия. — Придумаете какую-нибудь комбинацию».

Отношения тем не менее нормализовываются, подготовительные мероприятия завершаются и наступает судьбоносный День X, когда Успех призван увенчать Дело. Утром мне велено отнести проекты договоров нотариусу, чтобы он предварительно ознакомился с ними. Сопровождающим со мной отправлен Слон — чтобы я вдруг не стал искать встреч с субъектами иного вида. Под субъектами «иного вида» разумеются, конечно же, не инопланетяне, а вполне земные полицейские.

Езда с таким водителем, как Слон, сама по себе рискованна, а особенно когда едешь по такому густонаселенному городу, как Вена.

— Постарайся ехать так, чтобы не передавить прохожих, — советую я животному, занимающему место за рулем.

— Ты меня не учи, — бормочет редкий зоологический экземпляр. — Надоели мне всякие интеллигенты вроде тебя: только и могут, что поучать.

Как бы враждебно не относился Слон к моим поучениям, он все же следует моим указаниям: по какой улице ехать и где свернуть. В противном случае шансов добраться до места назначения у него нет.

Уже конец зимы. День мрачный и холодный. Окраины, в которые мы углубляемся, кажутся от этого еще более мрачными. Доезжаем до какой-то широкой невзрачной улицы с безликими зданиями, которые могут быть и жилыми домами, но больше походят на промышленные постройки. Здание, находящееся по интересующему нас адресу, иного рода. Этот невысокий, но очень массивный бетонно-монолитный дом с узкими, наподобие бойниц, оконными проемами и еще неубранными строительными лесами выглядит суперсовременно. Стройка еще не завершена, и не удивлюсь, если это та самая цитадель, о которой говорил Табаков.

Двор, огороженный бетонным забором, обширен, но пуст, если не считать грязных сугробов еще не растаявшего снега. На двери со стороны фасада имеется алюминиевая табличка с текстом: «Доктор Людвиг Мозер, невропатолог». Когда-то ТТ рассказывал мне о каком-то докторе Мозере, но в данный момент цель нашей поездки не невропатолог, хотя мы все в нем остро нуждаемся. Выясняется, что вход к нотариусу — с тыльной стороны здания, о чем на двери свидетельствует другая табличка:

— Жди меня здесь, — приказываю Слону.

— Не вздумай сбежать.

Поднимаюсь по грубой бетонной лестнице на второй этаж, следуя указанию прикрепленной к стене стрелки. Заблудиться трудно, поскольку второй этаж здесь последний.

Герр Фукс отзывается лишь после моего продолжительного звонка, предварительно, вероятно, хорошенько изучив меня через вмонтированный в дверь глазок. Это невысокого роста господин с объемистым животом, чей внушительный вид говорит о положительном отношении к толстым венским шницелям и большим порциям мюнхенского пива. Похоже, ему уже за шестьдесят, но в его жизнерадостном добродушном облике нет и намека на увядание.

— Замечательно, — говорит он, небрежно бросая конверт с договорами на массивный стол. — Я их должен изучить, но, как вы понимаете, это простая формальность. Когда есть хорошие отношения и добрая воля, все остальное — формальность.

На этом моя миссия заканчивается. Мы прощаемся, и нотариус не забывает напомнить, что встреча в 17.00.

И вот — 17.00. И без того тесный коридорчик перед кабинетом нотариуса стал еще теснее от притока знакомых и незнакомых лиц. Незнакомое, правда, только одно — Петера, которого Донев представляет нам как директора австрийского отделения их страховой фирмы. Воспитанный и любезный человек.

— Так это вы поколотили моего племянника, — замечает он, когда я представляюсь ему. — Наверное, заслужил, так что будет ему на пользу.

— Я настаиваю, чтобы с вашей стороны были только вы и Петер, — напоминает Табаков, когда нотариус открывает дверь кабинета.

— Ну, хорошо, договорились ведь уже, — бормочет страховщик.

Что не мешает ему заодно втащить в кабинет и Слона. Остальные, и в числе их близнецы, отправляются ждать вниз.

Учитель музыки в прошлом и наследник Гауптмана в настоящем уже находится в кабинете, сидя перед столом на скромном венском стуле.