Политический акт обретал черты волшебной мистерии. Осевшие в России мальтийцы с чисто иезуитской сметкой поспешили воспользоваться благоприятной конъюнктурой. Павлу был поднесен странноватый для России титул «протектора религии мальтийских рыцарей», то есть католической, и православный государь принял его. Великий магистр Гомпеш тут же отблагодарил ценнейшими, в символическом смысле, дарами: крестом Л а Валет и мощами святого Иоанна.

После того как по пути в Египет Бонапарт взял Мальту, без боя сданную предводителем военного ордена, капитул, собравшийся в России, вынес решение сместить злополучного Гомпеша. Тем более что кандидатура его вероятного преемника была оценена со всех сторон. И здесь история вновь обретает почти анекдотические черты. Граф Лита, великий приор, точно знал, с кем ему предстоит иметь дело. Несмотря на то, что уже несколько лет он жил в Петербурге, явился ко двору в запыленной карете, словно паломник из дальних стран. Та же печать странствий лежала и на экипажах свиты, въехавших в гостеприимно распахнутые ворота Гатчинского дворца.

Преклонив колени, кавалеры в черных иоаннитских плащах смиренно попросили приюта у владельца «замка». «Владелец», превосходно осведомленный обо всех тонкостях ритуала, повелел препроводить депутацию в парадные покои.

В записках Н. К. Шильдера сей трогательный эпизод передан следующим образом: Павел, «увидев измученных лошадей в каретах, послал узнать, кто приехал; флигель-адъютант доложил, что рыцари ордена св. Иоанна Иерусалимского просят гостеприимства. «Пустить их!» Лита вошел и сказал, что «странствуя по Аравийской пустыне и увидя замок, узнали, кто тут живет...».

Приятно взволнованный император, всласть поигравший в молодости в масонские тайны, растрогался и принял предложенный ему почти опереточный титул.

— Русский Дон Кихот! — воскликнул Наполеон, узнав, кто стал великим магистром.

Поддержав гонимых, буквально подвешенных в воздухе рыцарей, Павел и вправду продемонстрировал классический донкихотский комплекс. Благородно, трогательно, но ведь и смешно.

Высадившись на острове, Наполеон едва ли надеялся удержать его надолго. Англичане, чей перевес на море был очевиден, вскоре отвоевали Мальту, бросив тем самым вызов новоиспеченному гроссмейстеру.

Действо коронования было совершено с подобающей пышностью в тронной зале Зимнего дворца, где собрались сенат, синод и вся придворная камарилья. Мальтийский крест осенил двуглавого императорского орла. Салютовали пушки. Парадировали войска, ночные небеса полыхали фейерверком.

Число командорств в империи разрослось чуть ли не до сотни, появилось ни с чем не сообразное «российско-православное» приорство, кавалергарды надели малиновые суперверсы с восьмиконечным крестом, на дверцы императорского экипажа спешно наляпали тот же роковой знак.

Бывший дворен графа Воронцова на Садовой, где разместился капитул, переименовали в «замок», на Каменном острове построили странноприимный дом с церковью Иоанна Крестителя, где всеми цветами радуги заблистали торжественные одеяния католического духовенства. Дальше — больше. Зашевелились иезуиты, открыли монастыри трапписты, прибыл папский нунций, и сам великий понтифик получил приглашение посетить Петербург. Невольно создавалось впечатление, что гигантская держава стала заморской территорией маленького островка, занятого к тому же чужеземным войском, и готовится переменить веру. Злые языки даже уверяли, будто сам Павел нацелился на ватиканский престол и только ждет удобного момента, чтобы сменить Пия Седьмого.

В атмосфере недоброго экзальтированного ожидания растворились границы возможного. Разве не сам папа освятил избрание в католические магистры православного государя? Суть в том, что одна мысль о Бонапарте вгоняла понтифика в дрожь.

Ирония судьбы: насквозь прогнившая, развращенная беззаконием верхушка провоцировала политическое мельтешение, в равной мере циничное и слепое.

Павел, которому оставалось менее двух лет жизни, предчувствуя, как сожмется роковое кольцо заговоров, вдруг истово поверил, что восьмиконечный крест защитит от измены и злонамеренных умыслов. Он слепо бил наотмашь, сражался с духами, не отличая преданности от измены.

Новый 1798 год ознаменовался великими событиями. «Вождю вождей» Суворову разрешено было покинуть Кончанское имение и прибыть в столицу.

Карта Российской империи 1739 -1740 гг.

«Сейчас получил я, граф Александр Васильевич, известие о настоятельном желании Венского двора, чтобы вы предводительствовали армиями его в Италии, куда и мои корпуса идут», — последовало высочайшее повеление.

Император возложил на Суворова большой крест ордена святого Иоанна, а малые кресты посыпались как из рога изобилия.

Изумленная Европа взирала на этот мальтийский апофеоз. Но еще большее удивление вызвал скоропалительный союзный и оборонительный договор с недавним противником — турецкой Портой. Корабли черноморского флота вошли в Босфор.

В императорском манифесте от 16 июня 1799 года значится: «Восприняв с союзниками нашими намерение искоренить беззаконное правление, во Франции существующее, восстали на оное всеми силами».

Силы поначалу складывались мо- 1учие: Англия с ее лучшим в мире флотом, Австрия, именуемая Священной Римской империей, Османская порта.

Пока Наполеон одерживал победы в Египте и Сирии, Суворов вытеснил французские войска из Италии. Австрия готовилась к походу на Рейн, но прусский король в любой момент готов был нарушить нейтралитет.

По сути, каждая держава преследовала свои узкие интересы. Существенно изменить сложившуюся на европейском театре ситуацию не смогли ни британский флот, ни стойкость русских солдат, ни военный гений главнокомандующего союзными силами генералиссимуса Суворова. Александр Васильевич откровенно высказал убеждение, что французы возвращаться к старой монархии не хотят. Павел тут же отправил его назад в родовое имение, затерявшееся среди новгородских лесов и болот.

Недвусмысленное замечание Суворова о «разглагольствованиях эмигрантов-проходимцев» и политических «мечтателей» больно задело государя. Он и сам питал рыцарские мечты о восстановлении в легитимной Франции белых бурбонских лилий.

Но все почти в одночасье переменилось. В битве при Маренго Австрия потерпела поражение. Бегство «цесарцев» поставило в безвыходное положение корпус генерала Корсакова. Шесть тысяч русских оказались в плену. Однако больнее всего ударила по самолюбию Павла оккупация англичанами Мальты. Это и привело к окончательному разрыву коалиции.

Аллегорическая фигура, составленная из инструментов каменщика

Одержав микроскопическую победу в тактике, Англия совершила стратегический просчет, разом утратив сильнейшего из союзников.

Французская дипломатия отреагировала молниеносно. Гениальный циник князь Талейран-Перигор получил великолепный повод диаметрально изменить ситуацию.

Одаренный ясным умом и выдающимся дипломатическим талантом, наполеоновский министр иностранных дел отличался величайшим презрением к людям и полным равнодушием к моральным ценностям. Карьерист, корыстолюбец, беззастенчивый лжец и лицемер, он при любых обстоятельствах умел выступить в роли величественного сеньора. Сиятельный взяточник, значившийся в русской разведке под псевдонимом «Анны Ивановны», он продавал тайны сначала своего короля, затем директории и, наконец, первого консула. Это не мешало ему снабжать той же информацией Берлин и Вену Добытые французскими шпионами секреты России, Австрии и Пруссии тоже шли в финансовый оборот.

«Талейран самый умный из министров, каких я имел», — говорил к концу жизни Наполеон.

Друзья и враги, войны и союзы — все переменчиво в мировом муравейнике. Отсутствие каких бы то ни было принципов дает свободу маневра.