О целесообразности всего в природе говорится еще в философии Аристотеля. Рассуждая о целесообразности, древние ученые считали, что не может быть в организме двух сосудистых систем — венозной и артериальной, — несущих одну и ту же функцию: распространение крови. Потому и поселили они в артерии «дух», потому и не искали истинных путей крови и не подозревали о ее круговороте.

Гарвей пренебрег такими утверждениями и рассуждениями. Для него целесообразным было то, что есть на самом деле, что он мог видеть и увидел своими глазами или до чего дошел своим умом, делая выводы на основании многочисленных собранных фактов. Кровообращение было открыто им вопреки философии древних и вопреки его собственной религиозно-философской доктрине.

Эта доктрина была наследием древнего мира, она развилась на развалинах классической религии, но Гарвей умел строго отделять ее от научных изысканий, и книга его о кровообращении яркое подтверждение тому.

В этом трактате тоже попадаются слова о разумной и совершенной природе, но они только литературная манера, общепринятый прием яркого и красочного изложения мысли. На этих словах и фразах Гарвей решительно ничего не строит, не придавая им серьезного значения, не относясь к ним как к научным положениям.

Его метод был методом опыта и строгой проверки. Гарвей сумел заменить науку рассуждений наукой исследований. Недаром новое поколение физиологов и анатомов видело в нем своего вождя.

С этим поколением молодых ученых Гарвею довелось познакомиться еще при жизни. И это принесло ему, наконец, заслуженную награду за проделанный гигантский научный труд.

Жизнь подходила к концу. 3 июня 1657 года утром Гарвей потерял речь и почувствовал приближение смерти. Вокруг него собрались родные и друзья. Он знаками показал, что хотел бы видеть своих племянников, чтобы раздать им на память подарки. Спокойно распорядился своими вещами, распределив их между близкими людьми, и к вечеру скончался, тихо и без страданий.

«Говорили потом, — пишет Энгельгардт, — что он отравился, желая избежать предсмертных мучений. Действительно, еще задолго до смерти он приготовил препарат опия и просил одного из своих друзей дать ему это лекарство, в случае если болезнь будет мучительна. Тот обещал, но надобности в этом не оказалось».

Хоронили Гарвея с большим почетом. За гробом шло множество людей, вся Лондонская коллегия врачей сопровождала его останки в графство Эссекс. Здесь, в Гемпстенде, в склепе, построенном Элиабом, похоронен Вильям Гарвей — один из величайших ученых, «даровавший крови движение, а животным зарождение».

В 1681 году, на двадцать пятый год со дня его смерти, на родине Гарвея, в Фолькстоне, был поставлен ему памятник.

После открытия Гарвея, на основании этого открытия и при помощи гарвеевского метода, было сделано множество открытий в области анатомии и физиологии. Сначала это были отдельные добавления к уже известным вещам, потом самостоятельные открытия и, наконец, все это вместе взятое подняло физиологию, особенно за последние сто лет, на уровень точной самостоятельной науки.

Трудно говорить об успехах физиологии вообще — это предмет особого разговора. Скажем только коротко о том, как использовали ученые открытия Гарвея в области кровообращения.

С течением времени физиология кровообращения дает все больше и больше плодов, охватывает огромный по своему богатству материал, продолжая развивать взгляды, высказанные Вильямом Гарвеем.

И, как это ни покажется странным, чем дальше идет жизнь, чем значительней успехи, сделанные наукой, тем ближе и ясней становятся идеи Гарвея.

Впрочем, странного тут ничего нет. Гарвея потому и причисляют к гениям, что идеи его не стареют со временем; напротив, с общим развитием науки они становятся нужней и значительней.

Как же были использованы открытия Вильяма Гарвея в физиологии кровообращения в послегарвеевский период?

Можно говорить только о некоторых методах, о некоторых вопросах, о некоторых взглядах, потому что сказать обо всем, что сделано даже в такой, сравнительно узкой области, как физиология кровообращения, здесь не представляется возможным.

В 1918 году была сделана попытка подвести итог всему, чего достигла одна только эта отрасль физиологии — физиология кровообращения: ученый Р. Тигерштедт (Финляндия) выпустил компилятивное сочинение по этому вопросу. Сочинение заняло четыре толстых тома, в нем было приведено около шести тысяч цитат трех тысяч авторов. Но и этот капитальный труд не претендовал на исчерпывающую полноту освещаемого материала.

Так велико значение одной только ветви физиологии животных и человека!

Вы помните, как Гарвей накладывал на руку давящую повязку, чтобы установить движение крови, и наблюдал набухание сосудов под давлением этой крови? Помните, как он отметил, что из вскрытой артерии кровь бьет сильной струей и сила этой струи соответствует сокращениям и ослаблениям сердечной мышцы?

Эти опыты, равно как и сам метод, получили большое распространение: ученые начали искать путей для определения артериального давления. Через сто лет после Гарвея один из ученых проделал такой эксперимент: он надрезал артерию и соединил ее со стеклянной трубкой, поставленной вертикально. И увидел — кровь то поднимается по трубке, то опускается, в зависимости от момента биения сердца, от того, сжато оно или расслаблено. Правда, в трубке кровь очень быстро свертывалась от соприкосновения со стенками стеклянного сосуда, так что долго продолжать наблюдения оказалось невозможным. Но все же это была первая, а потому очень важная попытка измерить у человека давление артериальной крови.

Еще через сто лет этот примитивный аппаратик был усовершенствован другим ученым: к нему прикрепили манометр. Промежуток между артерией и ртутью манометра заполнили раствором хлористого натрия. Уровень давления крови можно было уже не просто видеть — его можно было измерить в определенных единицах.

Еще через двадцать лет был завершен первый период в истории измерения кровяного давления — физиологи ввели метод графической регистрации, имеющий теперь в этой науке большое значение. На манометр насадили поплавок, к нему прикрепили «перо», которое оставляло след в виде кривой на вращающейся поверхности барабана. Давление вырисовывалось отчетливо, со всеми его колебаниями и изменениями, и могло свободно, вполне наглядно, изучаться.

Одновременно научились измерять артериальное давление бескровным путем, хорошо известным теперь всем способом — при помощи аппарата Рива-Роччи, с наложением на руку резиновой манжетки.

Измерение кровяного давления совершенствовалось в течение всех трех столетий, пока, наконец, не появились сложнейшие аппараты, при помощи которых можно предельно точно изучить всю деятельность сердечно-сосудистой системы. И деятельность сердечной мышцы, и ее клапанов, и малейшие изменения в артериях. Можно одновременно записывать давление во всех полостях сердца и фотографировать внутрисердечную деятельность. Можно наблюдать ток крови от левого желудочка до левого предсердия на всем пути следования крови. И еще многое другое.

Гарвей доказал, что сердце — давящий насос. Ученые позднейшего времени изучили роль сердца во всех ее возможных деталях.

Всем известно, какую огромную роль в диагностике сердечно-сосудистых заболеваний играет измерение кровяного давления и определение изменений в сердце и сосудах, наступивших в результате какого-либо заболевания. Например, гипертоническую болезнь просто невозможно было бы диагностировать, если бы врачи не имели аппаратов для измерения кровяного давления. И не только при этой болезни — в очень многих случаях нарушения равновесия в организме, при многих страданиях человека кровяное давление играет большую роль.

Ну, а состояние сердца и его деятельность? Понятно, какое значение имеет для врачей правильное определение этого состояния. Как бы могла, например, существовать и развиваться сердечная хирургия, если бы медики не имели возможности в точности знать, что делается в больном сердце человека, как происходит кровоток в отделах сердца, измененных болезненным процессом? С помощью этой новой отрасли хирургии врачи уже научились избавлять человека от многих страданий, причиняемых ему заболеваниями сердца; у этой отрасли медицины большое будущее. Между тем сердечная хирургия не могла бы даже возникнуть, если бы на помощь ей не пришли те самые методы изучения состояния больного сердца, о которых мы только что говорили: различные измерения и фотографирования внутри сердечной мышцы, наблюдения за ее деятельностью, прослеживание тока крови на всем его пути и т. д. и т. п.