Жуков и Орлов, стоя на высоком берегу, наблюдали за Сашкой. Вот он остановил «Чайку», высвободил из сети небольшую рыбешку и пустил ее в море.

— Чтобы мартыну не досталась, — пояснил Жуков. — Пускай растет на приволье.

— Разве мартыны могут таскать рыбу из сети? — удивился Орлов.

— Эти морские разбойники выхватывают леща и судака, если те запутаются в сети вблизи поверхности, и тут же в воздухе раздирают в клочья свою жертву. Поганая птица.

Над побережьем промчалась стая мартынов. Они дико вскрикивали, зорко высматривая добычу.

— А это что за установка? — указал Орлов на ловушку.

— Ну, это примитив…

— Но все же рыбаки берут рыбку?

— Именно — рыбку, — горько усмехнулся Жуков. — Что можно взять такими орудиями пассивного лова, как прибрежные вентери и ловушки? Мелкоту. А настоящая рыба там, в глуби моря…

Они подошли к тому месту, где раньше размещалась моторо-рыболовецкая станция. В помещении конторы хоть шаром покати — ни стола, ни стула. Окна выбиты, двери сорваны с петель, деревянная ограда снесена. Все, что могло гореть и давать тепло, уничтожили гитлеровцы. Немного поодаль, на берегу залива, зияли провалами пустых оконных и дверных проемов закопченные кирпичные стены бывших мастерских моторорыболовецкой станции.

— Когда-то здесь кипела жизнь, а теперь… Настоящее кладбище, — Орлов грустно покачал головой.

— Оживим! — уверенно сказал Жуков. — Еще как закипит здесь жизнь, Яков Макарович. Скоро приедет Кавун, — есть письмо от него, на днях выписывается из госпиталя. И МРС поднимем, и колхоз возродим. Вот только… — он покачал головой, — с людьми у нас туговато.

— Съедутся. Да и война, по всему видно, идет к концу.

— Съедутся те, кто уцелеет на фронте… С Каспия вот пришло уже подкрепление. Домой возвратился Краснов, а с ним и четырнадцать наших рыбаков. И все же людей не хватает. Колхоз должен давать стране рыбу. Море свободно… — Жуков посмотрел в морскую даль и будто невзначай спросил: — Так, говорите, у вас третья группа?

— Третья.

— И где же вы думаете приземлиться?

— Да здесь же, на Бронзовой Косе.

Жуков повернул голову и встретился с улыбающимися глазами собеседника.

— Это хорошо. Превосходно! — оживился он. — Должен вам сказать, Яков Макарович, что судьба наградила вас замечательной женой и чудесной дочкой… — он помолчал. — Ну, а чем думаете заняться?

— В воздух тянет, Андрей Андреевич, да вот… — вздохнул он, — по милости врачебной комиссии, чтоб ей пусто было, стал бескрылым.

— Забудьте о том «потолке», — Жуков показал на небо.— На воде не хуже, чем в воздухе. Даже лучше, уверяю вас! Стоит только один раз выйти вам с рыбаками на лов, и вы на всю жизнь полюбите море… — он помолчал и с хитринкой взглянул на Орлова. — А у меня для вас уже есть на примете интересная работа.

— Именно?

— Заместителя директора МРС по политчасти. Уверен, что с Юхимом Тарасовичем вы сработаетесь.

— Но я же не моряк, — вскинул плечами Орлов.

— Пустяки. Мотор знаете?

— Мотор-то знаю. А с рыбацким делом не знаком.

— Как так? — удивился Жуков. — А кто до войны был первым помощником рыбаков?

— Так то была помощь с воздуха, а рыбу ведь я не ловил.

— Было бы желание, постигнете и рыболовецкую науку. Правда, будут трудности…

— Я коммунист, Андрей Андреевич, — сказал Орлов, — и легкой работы никогда не искал.

— Правильно… Вот взгляните, — Жуков повел рукой. — Все разбито и разрушено. Но мы в первые годы Советской власти и не такую разруху одолели. Да еще одновременно приходилось отбиваться от наседавших врагов. И теперь врага на фронтах сокрушим и разрушенное хозяйство восстановим. Все равно наша возьмет. Ну, так как же, Яков Макарович, согласны с моим предложением?

Орлов провел ладонью правой руки от кисти до локтя левой, будто засучил рукав, готовясь приняться за работу, вдохнул полной грудью живительный морской воздух и утвердительно кивнул головой:

— Согласен.

— Ну, спасибо. Другого ответа, Макарович, я от вас и не ожидал. Приедет товарищ Кавун — и в добрый час! Начинайте с малого, шагайте к большому. Главное — не пугаться трудностей. Все равно наша возьмет.

— Не сомневаюсь, Андрей Андреевич.

В конце улицы, у тропинки, сбегающей по косогору к пирсу МРС, показался райкомовский «газик». Шофер подавал частые сигналы.

— Меня зовут, — сказал Жуков. — Идемте, — и они поднялись по тропинке наверх.

Анка вышла из машины, пожала руку Глафире Спиридоновне, сидевшей позади шофера, еще раз напомнила ей:

— Не забывайте нас, Глафира Спиридоновна. Приезжайте.

— Обязательно, Аннушка… — и позвала мужа: — Андрюша, нам пора в дорогу. Солнце садится, а тебе надо еще в сельхозартель заехать.

— Сейчас, Глаша, сейчас.

— Что это ты ушел молчком да и запропастился?

— Мы тут с Макаровичем об одном важном деле толковали, — Жуков попрощался с Анкой и Орловым и, садясь рядом с шофером, спросил: — А когда же будем справлять свадьбу?

— Мы, женщины, уже решили этот вопрос, — сказала Глафира Спиридоновна. — В следующее воскресенье.

— Прекрасно. А нам, Глаша, как посаженым Макаровича, надо будет проявить максимум заботы…

— Никаких забот, — запротестовала Анка.

— Ну уж, — поднял руку Жуков, — это отцу с матерью виднее, — и обернулся к жене: — Верно, Глаша?

— Да, придется вам покориться родительской воле, — засмеялась она и тронула шофера за плечо: — Поехали.

«Газик» фыркнул и бойко побежал по улице к центру хутора, сопровождаемый шумной стайкой босоногих ребятишек.

Оставшись вдвоем, Анка заглянула Орлову в глаза:

— Зачем он тебя из куреня увел?

— Чтобы наедине поговорить.

— Понятно. Я спрашиваю — о чем?

— Работу предложил.

— В районе?

— Нет, здесь, Аня.

— Что ж это за работа?

— Замполит директора МРС. Скоро приезжает Юхим Тарасович и надо будет восстанавливать моторо-рыболовецкую станцию.

— И что же ты ответил ему?

— А как ты думаешь? — улыбнулся Орлов, обнимая Анку. — Конечно согласился… Правда, работа предстоит нелегкая… к тому же для меня новая… Но, как сказал секретарь райкома, все равно наша возьмет! И МРС восстановим, и колхоз возродим…

Анка посмотрела на Орлова счастливыми глазами и молча прижалась к нему. Они долго стояли на высоком берегу, освещенные полыхавшим на небе вечерним заревом и в глубоком безмолвии наслаждались светлыми минутами начинавшейся для них большой радостной жизни.

Шел тысяча девятьсот сорок пятый год…

Фронт продвигался все дальше и дальше на запад. За дивизиями и корпусами Советской Армии следовали санбаты и полевые армейские госпитали. На восток уже не мчались завьюженные зимой и запыленные летом, как в первые годы войны, санитарные поезда, надобность в них постепенно отпадала, и в глубоком тылу один за другим свертывали свою работу военные госпитали.

Каждый день с фронта приходили радостные вести. Лаконичные сводки Совинформбюро о великих победах Советской Армии предвещали скорый конец войны. Уже в январе гремели ожесточенные бои на немецкой земле…

Военный госпиталь, в котором работала старшей медицинской сестрой Ирина Снежкович, тоже готовился к расформированию. Солдаты и офицеры по излечении покидали госпиталь, новые раненые воины не поступали, палаты пустели, сокращался штат медицинских работников.

Госпиталь был развернут в бывшем родильном доме еще с осени сорок первого года и постоянно был переполнен. Теперь же больные воины занимали в нем только третий этаж, первый и второй ремонтировали, готовили палаты к приему рожениц.

Начальник госпиталя профессор Золотарев после врачебного обхода медленно прогуливался по коридору, о чем-то размышляя. Время от времени он заглядывал в палаты, обменивался двумя-тремя фразами с больными, ласково кивал им и неслышно удалялся. Потом он подходил к карте, висевшей в коридоре, пристально всматривался в нее, передвигал в сторону запада флажки, мысленно произносил: