Орлов поздоровался с Евгенушкой, Акимовной, Дарьей. Увидев его через плечо матери, Валя воскликнула:

— Дядя Яша!

Орлов подхватил ее на руки, поцеловал в голову:

— Ну, здравствуй, рыбка!

— Здравствуйте, дядя Яша. Вот вы и снова с нами.

— Теперь уже навсегда, Валюша.

Вдруг на его лицо легла тень. Он пристально посмотрел на повзрослевшую, не по годам серьезную девочку. Сердце его сжалось, и он тихо проговорил:

— Бедные дети, и на вас наложила свой отпечаток война… — он бережно поцеловал девочку в лоб.

Лицо Вали осветилось ясной детской улыбкой. Она порывисто обняла Орлова и доверчиво припала к его небритой жесткой щеке своей смуглой щечкой.

— Моя славная девочка… родная… — и Орлов прижал к себе Валю.

Толпа заколыхалась. Кто-то облегченно вздохнул, кто-то тихо всхлипнул, кто-то зашептал:

— Приютил Вальку…

— За родную признал…

— Дай-то бог счастье нашей Аннушке…

— Дай бог…

В эту минуту послышался знакомый с хрипотцой голос:

— Допустите к дочке! Ах, бабы окаянные! Да вы ее своими слезами всю размочите! Допустите, говорю вам!..

Панюхай, работая локтями, пробивался сквозь плотное кольцо толпы к Анке.

Анка, Евгенушка, Акимовна и Дарья сидели в горнице. Орлов, Васильев и Панюхай вели свой разговор в передней комнате. Акимовна поведала о всех страшных бедах, причиненных бронзокосцам гитлеровцами и Павлом, о бесславном конце бесноватого атамана и теперь, слушая горькое повествование Анки, качала головой, вздыхала:

— Голубонька моя, да сколько же тебе пришлось мук мученических принять!..

Евгенушка, обняв Анку, не сводила глаз с ее усталого, сурового лица, тонких, как паутинки, морщин, наметившихся на лбу и у глаз. Дарья время от времени, когда Анка рассказывала о злодеяниях Бирюка, гневно шептала:

— Раздавить бы эту гадюку ядовитую… там же-таки, в самом этом трибунале, и растоптать бы его.

Из прихожей доносились возгласы удивления.

— Каменюкой по голове? Больного? Лежачего?.. — возмущался Панюхай. — Сукин сын! А потом еще и стрельнул. В свово человека? Ах, живодер!.. И Анку на суде опутывал! Не бирюк он, а павук… Скорпиён… Июда искариотский…

На улице зарокотал мотор и заглох у ворот. Хлопнула калитка. Евгенушка обернулась к окну. По двору шли Жуков и Глафира Спиридоновна. На ней был серый костюм. Из-под темно-синего фетрового берета выбивались короткие каштановые с проседью волосы.

— Наши приехали! — радостно воскликнула Анка, подбегая к окну. — А это, наверно, Глафира Спиридоновна. Такая же, как на фотографии. Даже моложе…

Встреча была шумная. Жуков обнял Орлова и, представив летчику свою жену, обернулся к Анке:

— Софроновна, дай же я тебя расцелую…

Подошла Глафира Спиридоновна, обняла Анку и поцеловала.

— Так вот ты какая, Аннушка.

— Здравствуйте, дорогая Глафира Спиридоновна…

— Слыхала я, Васильев рассказывал, как ты встретилась в горах со своим Яшенькой. Что значит — судьба.

— Первые дни мне казалось, что это сон, — улыбнулась Анка, и лицо ее посветлело.

Глафира Спиридоновна рассказала Анке о том, как разыскал ее муж, как потом встретились они в приволжском городе…

Стол был накрыт до приезда Жуковых, и Анка пригласила всех к столу. Ели мясные консервы, вяленую рыбу, пили чай. За столом ни на минуту не смолкал оживленный разговор. И только Васильев сидел с опущенной головой. Анка тронула его за плечо:

— Григорий Афанасьевич, чего это вы заскучали?

— Да вот, думаю…

— О чем?

— Ныне передать тебе дела и печать сельсовета или до завтра отложить? Печать-то ведь Дарьюшка сохранила. А то трудновато мне. Предколхоза — я. Предсельсовета — я. Парторг — я…

— Аня, никаких дел и печатей от него не принимай, — сказал Орлов.

— Это почему же? — удивился Васильев, поглаживая ладонью залысину на голове.

— Когда он зарегистрирует нас, выдаст на руки брачное свидетельство, тогда и принимай дела сельсовета.

— Правильно, — засмеялся Жуков. — А так как у Якова Макаровича нет родителей, я и Глаша будем на свадьбе у него посажеными отцом и матерью.

— Я буду очень рад иметь таких, как вы, отца и мать, — сказал Орлов.

— Брак мы можем и нынче оформить, — предложил Васильев. — Сейчас я принесу сюда и книгу, и бланк, и печать, и…

— Погодь, погодь, — осадил его Панюхай. — А мово согласу на то ты спрашивал?

— Кузьмич… — укоризненно посмотрела на него Акимовна. — Да чем же зять тебе не по сердцу? А уж если по справедливости говорить, — рассердилась она, — то в расчет здесь Анкино сердце, а не твое принимается. Это тебе не старый режим!

— Ну вот, сказано — баба. Уже и старый прижим мне присобачила. А ить у меня на уме совсем иное. Слов нет, зятек у меня будет желанный. Но пущай он переходит на наше фамилие. А то что ж выходит с моей смертью порода Бегунковых кончится? Нет на то мово согласу.

— Это уж, Кузьмич, — развела руками Глафира Спиридоновна, — дело их, молодоженов. На какую фамилию пожелают, на ту и запишутся.

Между Панюхаем и женщинами завязался спор. Жуков шепнул Орлову:

— Пока тут будут решать вопрос — чью породу продолжать, — давайте выйдем. Поговорить надобно.

Жуков и Орлов незаметно вышли.

На улице им встретилась группа рыбаков. Впереди шагал Краснов. Он остановился, снял шапку, поприветствовал Жукова и Орлова.

— А мы к вам, Андрей Андреевич… — Краснов повел вокруг взглядом, задержал его на одиноко маячившем в море баркасе, вздохнул: — Море зовет, а выходить не на чем. Проклятый фашист разорил колхоз дочиста. За советом к вам… Не знаем, право, с чего начинать?

— За этим и я приехал к вам, друзья мои, чтобы посоветоваться с вами, с чего начинать восстанавливать колхоз… — Жуков помолчал немного и продолжал: — Я уже думал над этим. Давайте начнем с самих себя.

Краснов с недоумением посмотрел на Жукова.

— Да, да! С самих себя, — улыбнулся Жуков. — Война еще продолжается, и государство сейчас еще не в состоянии оказать нам большой помощи. Но и мы сложа руки сидеть не можем.

— Понятно, не можем, — отозвались рыбаки.

— То-то, друзья. А начнем мы вот с чего… У кого есть нитки или старые сети?

Рыбаки переглянулись, пошептались между собой, и один из них выступил вперед:

— Нитки, товарищ секретарь райкома, понемногу соберем.

— Хорошо.

— Да и две-три стареньких сети найдется.

— Прекрасно! — оживился Жуков. — Вон какое богатство у вас!

Рыбаки засмеялись, а Жуков продолжал:

— Вот и будем вязать сети, чинить старые. А как обстоит дело с баркасами?

— Четыре на весь хутор, — сказал Краснов. — И те дырявые, в сараях валяются.

— Починим и баркасы, проконопатим их, просмолим и — в море. Всякое дело начинается с малого.

— А что, дело говорит Андрей Андреевич…

— И кость не сразу обрастает мясом… — одобрительно зашумели рыбаки.

— А вы, товарищ бригадир, — обратился Жуков к Краснову, — сегодня же берите за бока председателя колхоза. Пускай созывает общее собрание. Решите сообща этот вопрос и — за дело.

— Это мы сделаем, — кивнул головой Краснов.

Рыбаки стали расходиться. Жуков, вспомнив что-то, задержал их.

— Минутку, товарищи… Вчера я был в рыбаксоюзе. Там мне сказали, что скоро на Азовское побережье приедет из Москвы работник наркомата пищевой промышленности. Будет знакомиться с положением дел в рыболовецких колхозах. И уж поверьте мне, помощи рыбакам недолго придется ждать. Товарищ Микоян очень уважает людей, у которых настоящая морская душа.

— Знаем, — отозвался седоусый старик, — Анастас Иванович всегда помогал рыбакам.

— И теперь поможет. А мы со своей стороны приналяжем, и дела пойдут на лад, — Жуков тепло попрощался с бронзокосскими рыбаками.

Шел октябрь, а погода все еще держалась теплая. Полуденное солнце светило ярко, и море сверкало серебристой рыбьей чешуей. Сашка Сазонов медленно вел «Чайку» вдоль вбитых в песчаное дно кольев, проверял их устойчивость. Между кольями над водой виднелась верхняя основа сети — ловушки.