Колосов Ещё раз попрощался и пошёл к толпе, окружившей автобус, А на повороте к посёлку уже показался второй, третий, четвертый…

На стену клуба комсомольцы мастерских прибивали Ещё одно полотнище:

«Да здравствует Советская Колыма! Привет вам, посланцы Ленинского комсомола! Счастливо вам жить и трудиться!»

Радостно пели трубы оркестра. Новосёлы выходили из автобусов.

Вот уже несколько дней подряд/ в одно и то же время в сквере появляется высокий, сухощавый мужчина в простеньком летнем костюме/ с огромной кипой газет. Он устраивается на последней парковой скамейке и сидит до вечера. Со скамейки видны все подъезды здания Центрального Комитета партии. Тут всё точно в фокусе. В двери то входят, то выходят разные люди.

Солнце склонилось на запад, косые лучи легли на дорожку, на скамейку и мужчину. Он поднялся, собрал газеты и направился на другую скамейку в тень, и вдруг удивлённо остановился. Из четвёртого подъезда Центрального Комитета/ вышел седой громадного роста человек в расстёгнутой генеральской шинели без погон, в простых армейских сапогах. Не обращая внимания на мчавшиеся машины, он пересёк улицу.

— Карп Александрович?

— Краснов? Ты! Жив! Хорош… — прогудел Павлов низким басом и до боли сжал руку. — Ждёшь решения?

Краснов обрадовался встрече. Он знал, что Павлов всю войну строил стратегические дороги, оборонительные укрепления. Его приметную фигуру не раз видели под обстрелом на «Дороге жизни».

— Решение, Карп Александрович, состоялось. Осталось получить на руки выписку. Чист я перед партией. А вы чего тут?

— Каждый ждёт своего. Вот так-то, Краснов, — хмуро ответил Павлов, — Вот так-то! — повторил он и знакомо шевельнул мохнатыми седыми бровями, — А счастливый ты человек, Краснов. Тебе, брат, не за что краснеть, нечего стыдиться.

— Счастье, наверное, та самая жар-птица, которую не удаётся ухватить за хвост, — засмеялся Краснов. — И вам не на что жаловаться, Карп Александрович.

Павлов помрачнел.

— Тяжёлый путь я прошёл. Тут не расскажешь, да и к чему? — Он свёл брови, спросил: — Ты помнишь того начальника прииска на Западе?.. Краевский, кажется. Где он теперь? -

— Погиб под Ленинградом.

— Жаль. Честный был юноша, мужественный. Жаль. — Он опустил седую голову. — А прав был он, ох как прав.

По Его лицу пробежала мучительная судорога. Павлов протянул руку.

— Ну прощай, брат. — Он крепко стиснул пальцы Краснова и, повернувшись, сминая песок тяжёлыми сапогами, решительно зашагал.

Краснов долго смотрел Ему вслед. Захотелось увидеть Зорина и Никишова. Что сделало время с ними? И он пошёл на улицу Горького, где жил Никишов.

Вот он дом. Краснов вошёл во двор. За столом в тени деревьев сидели пенсионеры и колотили костяшками домино. В седеньком старичке в полосатой пижаме он узнал грозного начальника Дальстроя, чьё имя заставляло трепетать самые смелые сердца. Кто-то уронил костяшку, старичок услужливо поднял. Постоял Краснов, посмотрел и вышел со двора. Разговаривать было не о чем.

Зорину он решил позвонить. Тот сразу узнал Его по голосу. В трубке раздался долгий старческий кашель.

— Вам Зорина? Нет, Его, милейший, нет, — ответил совсем дряхлый старичок. — Больной он, сейчас в санатории. Позвоните через месяц, два.

Испугался, подлец. Так до самой смерти будет менять голос, бегать по глухим переулкам, оглядываться, прятаться.

А Павлов в это время сидел у себя в квартире за письменным столом и заканчивал второе письмо. Свет настольной лампы освещал Его большие руки и хмурое бледное лицо. В Его небольшой комнате стояли диван, кровать, заправленная по-армейски, письменный стол, этажерка с книгами, а на ней гипсовый бюст Сталина. На спинке стула, отсвечивая золотом правительственных наград, висел генеральский мундир. В квартире было тихо. Едва слышны из соседней комнаты, шаги жены, убирающей квартиру.

Павлов заклеил конверт, брызгая чернилами, написал адрес: Москва, ЦК КПСС. Взгляд Его остановился на этажерке. Он снял бюст, поставил рядом на стол. Звон часов нарушил тишину. Павлов заторопился. Надел мундир, на миг задумался — и, сняв с груди орден Ленина, спрятал в стол. Так же деловито достал партийный билет, просмотрел листочки и положил в левый карман на груди.

Вошла жена с тряпкой в руке и удивилась.

— Ты куда это собрался? — спросила она робко.

— На приём. На большой приём, — ответил он, поправляя воротник.

— Неужто в Кремль? — всплеснула она руками. — Сходи-сходи, а то вроде и людей сторонишься.

— Давай, мать, присядем на счастье, — мягко сказал он и сел.

— Да ты чего это? — вскинула она испуганно глаза, но покорно села. Теперь она казалась совсем маленькой.

Павлов наклонился к ней, взял Её лицо в свои большие руки, поцеловал.

— Ну, ладно! А теперь принеси стакан холодной воды, — попросил он с грубоватой властностью. Жена торопливо вышла.

Павлов Ещё раз скользнул взглядом по комнате, вынул из стола пистолет. Первым выстрелом разбил бюст. Вторую пулю пустил себе в сердце.

Первые две книги романа Виктор Вяткина «Человек рождается дважды» вышли в Магаданском книжном издательстве в 1963–1964 годах. Это значит, те, кто прочитал тогда роман, исключая тогдашних школьников, ныне уже собираются на пенсию.

Роман был хорошо принят читательской публикой, быстро разошёлся, осев в домашних библиотеках, и больше не переиздавался. Интерес к книге рос, это и понятно. Долгое время тема Колымы была под запретом. А тут автор писал о Колыме, приоткрывая завесу над этим легендарно страшным названием, писал не только о комсомольцах-добровольцах, но правдиво рассказывал об исправительно-трудовых лагерях Колымы, о заключённых. И мало кто понимал, что книга вышла на последней волне оттепели.

Автор работал, он спешил, Ему надо было закончить исповедь, завершить третью книгу. (Если б он знал, что Ему придётся ждать 25 лет!)

Рукопись была написана и легла в стол.

А наивный читатель всё ожидал третьей книги романа Виктора Вяткина. Почти на всех читательских конференциях, встречах писателей и издателей, независимо от конкретной повестки дня, неизменно задавался один и тот же вопрос: «Когда выйдет третья книга романа Виктора Вяткина?»

Сначала ответы были уклончивы. Не знаем, мол, работа идёт, время покажет, мы планируем и т. п.

Затем терпение иссякло, и однажды директор издательства ответил прямо: «Никогда!»

Но рукопись ходила в списках, не Единожды вынималась на свет из издательского портфеля, даже однажды была отредактирована. Издательство не торопилось возвращать Её автору. Как видим, долготерпение вознаградилось.

Роман во многом автобиографичен. Автор пишет, не мудрствуя лукаво, о том, что видел сам, что знает точно. Он приехал на Колыму в составе первого комсомольского набора в 1932 году. Работал электротехником в Среднекане, начальником механического городка Южного горнопромышленного управления в Оротукане, позднее директором Оротуканского механического завода. Прожил в наших краях 28 лет, сейчас в Москве.

Автору можно доверять, он знает события тех лет не понаслышке. В этом одна из причин неугасающего читательского интереса к Его книге. У автора точны детали, точны реалии того времени, того быта и стиля жизни, хотя оборотной стороной этой точности подчас Является заметный ущерб, наносимый произведению в части художественной. И вообще, что касается художественности, то мы погрешили бы против истины, Если б утверждали, что с ней здесь всё в порядке. Роман вторично отредактирован, но даже и это не спасает Его от недостатков, свойственных любому произведению, написанному человеком, впервые взявшимся за перо.

Читатель-гурман не будет здесь упиваться изысками стиля, смаковать Яркую метафору, постигать глубину ассоциаций, удивляться неожиданному сюжетному ходу, скорее, он обнаружит недостаточный психологизм в лепке образов либо отсутствие многогранности в созданных характерах.