Пусть врач к спине
прикладывает ухо,
Там ухает и ухает
кирка.
Я спать хочу... А там не слышат больше,
Там все стучат, все чаще, сгоряча:
Какой-то
обезумевший
забойщик
Все рубит, между ребрами,
сплеча!
Не жилы, то проходят коридоры,
Где гул один, где темноты потоп...
Трещат с натуги
ребровы
распоры.
А он все рубит,
чертов углекоп!
И мыслей, мыслей там лишь вереница,
Закравшееся, пасмурное, там
Под сводами
отчаянье
таится.
Как взрывом угрожающий
метан...
Пусть не пройдет подземного грозою,
Кладя молчанья вечную печать.
Пусть не зальет — грунтовою слезою;
Потом попробуй помпой откачать!
Пускай идет — из глубины — все чаще —
Горючий уголь песни настоящей.
Чтобы над ним, над рдеющим от муки,
Над черным, раскаленным добела,
Ты обогрела
зябнущие руки,
Когда Россию
вьюга
замела.
1946.
СОЛДАТСКАЯ КУХНЯ
Я солдатская кухня
В развалинах города.
Я в пути, я в пути!
И года, чтобы спас их
От словесного голода,
С котелками ждут очереди впереди.
Я иду, как еда,
За штандартами красными.
А годов череда: исхудалые граждане.
В строй обратно зовет меня командир,
Только как бы в штрафбат я
Не угодил!
Пусть сдерут с меня лычки и снимут ремень
(Ну и что ж... отдохну,
Подождем перемен).
Пусть оставят лишь спички, да горсть табака,
Чтобы дым сквозь решетку
Пускать в облака.
Не хвалою, не лестью,
Только листьями радуем.
Только женщина истинная, если есть,
Будет рядом.
Я солдатская кухня, я им повар и бог!
Все раздам населенью,
До дна и до корки...
А когда, под конец,
У дороги на взгорке.
Ночь осыпет росой железо двуколки,
Будет сон мой,
Как затяжка махорки, глубок.
1947.
В ДВАДЦАТЬ ЛЕТ
Мои стихи!
Наверное, они
Служили мне защитою
в те дни.
Ведь к жизни из немых своих потемок
Они рвались,
храня мой каждый шаг.
В беременной
удваивает так
Ее живучесть
будущий ребенок,
Порой на корточках, накоротке
Со смертью, в спешке,
При папиросной вспышке
Я их набрасывал
на коробке
Не авторучкой —
обгорелой спичкой.
О чем? О звездах, о людской отваге.
На переписыванье сил не трать:
В тылу врага не пишут на бумаге.
Здесь память —
вот и вся твоя тетрадь
А лес — чужак, он весь насторожен,
И звезд раздумие над головою...
Но как писалось
жадно и свежо!
И строчки пахли
потом и смолою!
И строчки пахли телом неусталым,
Где взмокла шея, а шаги легки,
И злобой жить
во что бы то ни стало.
Что скулы стискивает,
как кулаки!
Когда, как волк,
неуловим и чуток,
Когда один,
когда кругом сосна,
А женщина —
невиданное чудо,
Как выдумка, как озаренье сна,
И жизнь
все напряженней, все дороже,
И блеск в глазах,
И сердце ждать не может,
И гул боев ты слышишь наконец,
Твой каждый мускул
полон жаркой дрожи!
Дрожит, как сдерживаемый жеребец,
От крови в жилах
злобного излишка
Иль оттого,
что ты еще мальчишка,
А лес — в рассвете —
так алмазно рыж.
Ведь в двадцать лет —
когда вот-вот и крышка -
Ты весь —
до жилки на виске —
горишь!
Сейчас бы мне
той жадности кусок,
Чтоб впитывать
все, что я вижу,
снова,
Как впитывает
пористый песок
Дождя неудержимость
проливного!
В любви, в работе, даже и в беде,
Дышать вот так,
как в тех лесах, в походе!..
Стихи мои военные!
Вы где?
Ведь я вас не записывал
в блокноте.
Ведь это вы меня спасли.
А сами?
Забылись? В белый дым, под небесами?
Но разве вы развеялись навеки?
Еще бурней ко мне, я убежден,
Вернетесь вы.
Так высохшие реки
На землю
возвращаются
дождем!
1949.
СТИМУЛ
Абхазец с ишаком
По узкому пути
Взбираются гуськом...
"Дай, дорогой, пройти!"
Копытцами стучит
Мимо меня, туп-туп,
Ишак: тюки влачит
С уступа на уступ.
А над башкой, у губ,
Чтоб пахло ишаку, —
На палке сена пук
Качается в шагу.
Бредет за ишаком
Хозяин с посошком.
Абхазец и ишак,
Они похожи так!
Мохнат на шапке ворс,
Как у осла бока.
Навис горбато нос,
Как храп у ишака.
Он то рванет, от мух,
То пятится опять...
А то велят ему
Шаганье: ускорять!
Как врастопыр портки
У бритых казаков,
Набитые мешки
Свисают с двух боков.
Бока от них — в поту,
В паху — сто оводов...
Пук сена на виду
Качается зато!
Пучок осла томит...
Вот так манит ослов
Посмертной славы миф,
Звон лозунгов и слов.
Пылища, хлябь дорог,
Впотьмах взвопит шакал.
На палке сена клок,
Чтобы ишак — шагал.
1977, 85.
FORTE
Громче
города
Грайворона
Строк сверкаю дождем,
Видно, баяли правильно.
Что в рубашке рожден.
Дождь шипучими щетками
