В Стамбуле ты, дорогая, производила впечатление гораздо более потерянной, чем обычно. Ты не захотела посидеть на лавочке вечером перед Святой Софией, ты предпочла бродить в поисках банкомата, чтобы снять деньги на покупки, которых не собиралась делать, потому что продавцы везде оказывались нахальными, и ты от них убегала, правда, каждый раз после того, как они тебя об… Прости, что не могу забыть. После той самой куртки тебе уже ничего не хотелось покупать. Разительный контраст с моими последующими женщинами: не скрою, немного их было, я встречался с ними в целях профилактики и чтобы приглушить тоску после «пёсика». Эти обожали и шопинг, и мою кредитную карточку. А тебе дает кто-нибудь свою кредитную карточку? Или ты всё так же избегаешь посещать восточные базары? Шикарные бутики? Супермаркеты? Пассажи? Может, уже и пин-код забыла? Кто тебя спонсирует, когда ты покупаешь пакет молока?

Вынужден заканчивать, готовлю лекцию. О Словацком в Стамбуле.

P. S. А ты помнишь городок, в котором родился Бенёвский? Не хочу умножать претензии, и всё же: ты не вышла из машины, тебе показалось, что слишком жарко и грязно. А как бы теперь тебе пригодилось реальное знание о том месте, где рос герой Словацкого. Да, что было, то прошло, теперь уж туда не поедешь, дорогая. Два раза в одну и ту же провинцию не ездят.

Пёсик,

ладно уж, пусть ты у меня будешь Пёсиком. Даже приятно вернуться в прошлое. Я совсем уж было позабыла эти наши прозвища. А ты можешь представить А. З. в виде пуделька? Не слишком ли инфантильно для нее, как считаешь? Розовый свитерок. Красный поводок. В то лето на улицах было ужасно много людей с маленькими собачками, какой-то всплеск моды. Бычьи шеи и йоркширские терьерчики – прекрасное сочетание. Даже если там и была усадебка семейства Бенёвских, я была не в состоянии пройти дальше, чем от одного помещения с кондиционером до другого помещения с кондиционером, от машины до единственного кафе. Такое вот очарование домашних девушек. «Нога рядом с ногою на мягком асфальте» – читаю я и думаю, что нас не должна вводить в заблуждение климатическая зона. Помнишь, как мы путешествовали по Центральной Европе, а было жарче, чем в тропиках? Вот так. Может, А. З. на самом деле писала тому, кто был далеко? Ведь провела же она несколько сезонов на стипендиях, а еще в Штатах. Надо будет повнимательнее прочесть биографию, скучно, но придется. Рассмотреть вариант путешествия внутрь себя, без выезда из квартиры на Мариенштате.

Помнишь, как я в последний раз приехала к тебе в гости? Шел дождь, а тут вдруг (это когда мы сидели на углу китайского и итальянского кварталов) наше тирамису – десерт после «утки – четыре вкуса» – освещает яркое солнце, мы наблюдаем, как киношники готовят площадку для съемки: устанавливают красный лимузин, бесконечно полируют металлические части. Ты говоришь уже только по-английски, иногда даже со мной. Пойми, меня уже достало всё не наше, я больше не могла оставаться там. Мой хлеб – метафоры, а метафоры можно ощутить только собственным языком, только собственным ртом разжевать их в кашицу, напитать слюной.

Образ Нью-Йорка за стеклом итальянской кофейни, последний десерт, съеденный вместе. Высокая кровать в квартире, оставленной нам знакомыми, я влезала на нее, словно всходила на эшафот. Я знала, что здесь я не смогу спрятаться в сон, притвориться. Знала, что мне придется оставаться с тобой до последней минуты, до самого вылета. Давай еще раз уточним ситуацию. Не я одна приняла это решение. Я хотела вернуться, хотела работать по своей никому не нужной специальности здесь, где она хоть кому-то могла пригодиться. Я не умела устраиваться на краешке дивана. Может, так же, как и А. З.? Или как тот, кто пытался отделаться фотографией?

Заканчиваю, я не в состоянии думать. Надо еще просмотреть биографию.

P. S. А может, пересечемся на какой-нибудь конференции?

Дорогая,

климат в мире меняется, так что плавящийся асфальт (или холодное сердце) перестают обозначать азимуты наших исследований. Ты помнишь Будапешт? Прогулка – точная копия прежних, ПНР-овских, когда ты пробовала продавать поддельные «левисы» (а я – кремы «Нивея»), а всего-то бизнеса и хватило что на ночную пьянку. В моей и твоей памяти есть похожие сценки: из Восточного Берлина, с Золотых Песков, Белграда и Варны. Мы в гостинице, что рядом с базиликой, мы в термах Геллерт. А ведь и А. З. тоже там бывала. Интересно, ее так же, как и тебя, забавляли надписи на вывесках? Помнишь, ты велела сфотографировать тебя под вывеской “cipoklinika”[1], что означает всего лишь сапожник. Вот такое, Пёсик, у тебя чувство юмора. Вот как тонко ты чувствуешь язык, так что отдайся инстинкту. У меня такое впечатление, что упорное изучение биографии ничего не даст. А. З. поставила у входа поэтического цербера и не пускает нас.

Надо иметь в виду еще и вероятность того, что там ничего нет. Стихи возникают чаще всего из ничего, то есть – из вдохновения, как сказал бы поэт. А вдруг кто-то специально оставил тебе этот холостой снаряд, может, сама Мать-Основательница так запутала нить, чтобы отправить тебя в очередное путешествие? Создала случай для тебя, для меня, для нас? Что ж, можно и воспользоваться. Объездим все места, которые мы можем заподозрить в том, что они дарят нам вдохновенье. Пройти по следам каждого, кто мог бы оказаться адресатом, кто должен был прочесть стихи. Покинуть библиотеку. Или вообще, оторваться от текста, отдаться инстинкту жизни, нашей жизни.

Потому что, может быть, в конце концов, самое важное – это нить, которую поэтесса протягивает между нами? Можно еще попытаться примерить к ее тексту греческие острова, вид Дубровника со стороны моря, хорватский пляж в мертвый сезон, ларек с жареной рыбой в Нехоже. Где еще, Пёсик, ты была со мной? Могу послать тебе фотографию пустых мест, а их осталось много. Абсолютная пустота прекраснейших столиц и пейзажей, потому что ты не поправляешь прическу на их фоне, дорогая.

Если бы ты не наткнулась на эту поэтессу, между нами была бы тишина. Теперь я не могу делать вид, что она продолжается. Что тебя нет. Я не хочу оставлять после себя анонимных стихов. Пожалуйста, приезжай.

P. S. А когда ближайшая конференция?

Пёсик, Котик, Дорогой,

соберись, подумай, о чем ты говоришь? Где то место, в котором мне не придется воздвигать баррикаду? Расшифровывать знаки? Где ты, скажи мне, где ты, собственно говоря, находишься? Нет, адрес я знаю, и не только электронный. Вопрос касается иного. Я хочу знать, что меня ожидает, когда мы уже прочтем стихотворение, а я напишу монографию и принесу коробки со своим хозяйством. Я должна знать точный план, в противном случае я начну убегать еще до того, как куплю билет.

А. З. была знакома с таким состоянием, она сама была такая. В стихотворении она четко выразила убежденность, что место не важно, но что совместная жизнь требует каких-то определенностей, даже если жизнь порознь бессмысленна. Вот так читаю я это послание. То, что везде одно и то же, еще не означает, что за кем угодно можно пойти куда угодно. «Где угодно» меняется на «именно здесь» под влиянием присутствия любимого человека, который все же должен решиться на пространственный компромисс. Понимаешь? Расстояние между нами всё то же. Жду. Думаю. Пишу.

P. S. Как понимать «нет меня нет меня»?

Дражайшая,

от твоих слов мне снова стало жарко. Трудно поверить, что достаточно было всего нескольких писем после долгих лет молчания. Как ты примешь меня? Чем мы прикроем следы, оставленные временем на наших лицах? Купленными в Тунисе индийскими шалями, если правило «не присылать фотографии» было установлено между нами еще до прочтения стихотворения? Которому мы кое-чем обязаны, надеюсь, что многим.

Возвращаться к прежней любви, к прерванному роману – большой риск. Пишу честно. Меня радует, что у нас есть наши книги, наша поэтесса. Если не удастся сделать приятно, то всегда можно сделать полезно – что-нибудь поизучать. Вот он, плюс любви с коллегой – это я, дорогая, цитирую твои слова. А еще я читаю всё, что ты публикуешь.