Все знали, как легко Саид выходит из себя, а в этом состоянии он мог уложить любого голыми руками.

На стене над стойкой огромными буквами было выведено: "How do you do when you can't take it anymore?"[2] Матье написал это, когда еще работал на Организацию. Кривые яркие буквы можно было разобрать, только сильно постаравшись. На первый взгляд фраза выглядела как взрыв, как внутреннее кровотечение. Потом глаз привыкал к нервному разбросу букв и приходило понимание.

Жюльен встал, положил десять франков на край бильярдного стола, чтобы сыграть с победителем. Он досматривал конец партии стоя — сигарета в углу рта, прищуренные глаза, нервный тик парня-бунтаря.

Я пошла к стойке вызвать такси — Чекинг-Пойнт находился за пределами квартала.

Лора терпеливо ждала — у Матье с Масео был день великого согласия. Она стояла у двери, глядя вниз, на свои ноги, и не выказывала ни малейших признаков нетерпения. Я подошла.

Она подняла на меня огромные голубые глаза навыкате в обрамлении густых неправдоподобно длинных ресниц. Черные зрачки тревожно метались в центре радужки. Лора говорила так тихо, что я не поняла ни одного слова из того, что она пробурчала. Я улыбнулась с понимающим видом, надеясь, что она ни о чем не спросила.

Матье отпустил наконец пса, и Лора подозвала его к себе властным строгим голосом — она всегда так разговаривала с гигантом — и вышла, ни с кем не прощаясь. Я проводила ее взглядом через стекло витрины: они медленно удалялись, огромная собака жалась к ногам хозяйки, та что-то говорила, наклоняясь, как будто интересовалась мнением Масео.

Кто-то рявкнул:

— Дверь!

Лора не дала себе труда закрыть ее, и с улицы потянуло холодом.

Снаружи посигналило такси, я махнула рукой, сделав общий привет, и вышла.

Я успела как раз вовремя: машина, остановившаяся за моим такси, бибикнула всего раз.

На другой стороне улицы, на тротуаре, стояла Соня с клиентом, красивым парнем в темных очках. Я извинилась, открывая дверцу:

— Прости, Соня, я тороплюсь, увидимся позже.

Она кинулась к машине, придержала дверь:

— Ты куда?

— В Чек.

Она плюхнулась рядом со мной, бросив мужика на улице.

Такси тронулось с места. Соня шумно выдохнула:

— Мудозвон несчастный, думала, никогда не отвяжется… Так куда едем?

— У меня встреча с Королевой-Матерью.

Едва захлопнув дверцу такси, Соня наклонилась к шоферу:

— Поезжайте через Пар-Дьё!

— Пар-Дьё? Да-а, милочка, видать, вы любите объездные пути!

Соня сидела на переднем сиденье, задумчиво глядя прямо перед собой. Потом завопила, как с цепи сорвалась:

— "Милочка", как ты сказал, может себе позволить хоть весь город объехать! Кстати, в Пар-Дьё поедете через Перраш. "Милочка" кое-что заберет, и она не нуждается в ваших комментариях! Я тебе не подружка и трепаться не намерена.

Меня понесло, и я сорвалась:

— Иди в задницу, Соня, я еду прямо и не хочу опоздать, потом, если тебе надо, катайся по Лиону хоть до усрачки, дело твое!

Ее это совсем не впечатлило.

— Брось, Луиза, всего две минуты, "милок" постарается побыстрее.

Я совсем завелась и рявкнула шоферу, который уже переехал мост, чтобы развернуться на набережной в обратном направлении:

— Не слушайте ее, мы едем прямо на набережную Пьер-Сиз.

И поставила точку, раздраженно прикрикнув на Соню:

— А ты заткнись!

Я любила встречаться с Соней, но она каждый раз в рекордно короткие сроки выводила меня из себя. Вообще-то мне нравилось с ней собачиться — хорошая разрядка, если приходится всегда быть на стреме, чтобы никого не обидеть.

Она была странная девка — всегда возбужденная, наэлектризованная, с королевскими замашками. Ее во всем было слишком много, она была порочна и энергична — как двигатель, работающий на полных оборотах, но вхолостую, ничего не приводя в действие.

А еще Соня была профессионалкой экстра-класса — Королева-Мать хорошо обучила ее выставлять клиентов на деньги.

Она много зарабатывала и тут же все тратила. Ездила только на такси, жила только в гостинице, являлась в бары, тряся пачкой денег, командовала, раздавала бабки тем, кого считала близкими дружбанами, — в список ее друзей легко попадали и так же легко с треском вылетали из него. Соня обожала собирать вокруг себя всякий сброд и водить это отребье за собой в шикарные места, чтобы устроить скандал на входе, если их не пускали. Она бранилась с официантами в ресторанах, потому что те якобы не тем тоном ответили члену ее свиты, харкала на пол и давала волю рукам. С каким-то больным любопытством она проверяла, как далеко ей позволят зайти с кучей бабок в кармане.

Ее лицо было то багровым от ярости, то пунцовым от смеха, легко переходившего в рыдания и икоту, так что ей приходилось присаживаться, чтобы не сдохнуть в страшных судорогах.

Она очень быстро успокоилась и пробурчала:

— Ладно, раз у тебя и пяти минут нет, чтобы я купила газету и забрала кое-что в гостинице, так и скажи… Нечего так заводиться из-за ерунды…

Достав сигарету, Соня закурила, не спрашивая разрешения. Шофер сказал, что у него в машине не курят — вполне мирным тоном, — потому что она была классная ведьма и все в конце концов попадались к ней на удочку. Она не упустила возможности побазлать:

— Это что еще за фигня? Кто может запретить мне пару затяжек?

Шофера не испугал ее грозный тон.

— В моем такси никто не курит.

— Я открою окно, это-то хоть разрешается? Я плачу — так что уж позволь мне нарушить правила.

Парень не хотел ввязываться в спор, понимая всю его бесполезность. Он просто остановился на первом же светофоре, выключил счетчик и потребовал плату. Соня обрушила на него град оскорблений, но он стоически сохранял вежливость. Соня, царственная, презрительно улыбающаяся, кинула ему двадцать франков и прошипела:

— Запомни, дружок, завтра, если я захочу, ты выкрасишь свое такси под леопарда, а сам напялишь беретку с помпоном. Так что не выступай, а то пожалеешь.

И мы отправились на своих двоих к мосту Терро — надо было пройти несколько сот метров, чтобы попасть в штаб-квартиру Королевы-Матери.

Мне нравилось смотреть на Соню, когда она злилась, но ходить пешком я не любила и лезть на рожон тоже, так что я дулась. Но ей было плевать — она произносила очередной монолог в режиме "нон-стоп". В ее репертуаре оказалось штук пятнадцать историй о схватках с таксистами.

— Мерзкие твари, с ними надо построже, правда…

Я слушала и не слышала, глядя на реку. Черная вода, маслянистый блеск, мягкие объятия сумерек… Ледяной воздух прочищал бронхи, пешая прогулка выветрила дозу алкоголя, принятую на грудь в баре. Мне хотелось побыстрее добраться до моста, а Соня никак не могла заткнуться.

Ледяной ветер мгновенно забрался под куртку. Я шла сгорбившись, прижав локти к телу, лицо морщилось от холода.

Генеральный штаб Королевы-Матери светился голубыми огнями в конце улицы. Квадратное бетонное здание было снаружи таким обычным, что больше всего напоминало заброшенную ткацкую фабрику.

Мы позвонили в высоченную черную бронированную дверь, подняли головы: охрана проверяла всех входящих. Услышав щелчок замка, нужно было немедленно отступить на шаг назад: дверь открывалась наружу и могла запросто пришибить, что и случалось с завидной регулярностью с непосвященными. Остальные очень веселились…

Девушки на входе посторонились, пропуская нас, поклонились сухо и сдержанно, почти по-военному: торс чуть вперед в точно отмеренном элегантном движении. Обе были одеты в темно-синие костюмы, на ногах — туфли на шпильках, прическа — безупречный, волосок к волоску, пучок. Я всегда с трудом различала девиц Королевы-Матери, заведение кишело ими, и все они были похожи, как близнецы: брюнетки с телосложением пловчих из команды ГДР, ноги от подмышек, квадратные подбородки, смуглая кожа. Они следили за порядком, практически не разговаривая между собой, очень вежливые, но почти никогда не улыбающиеся. В Чекинг-Пойнте о них ходили легенды.