– Окно! – Баг, опрокинув ширму, ринулся за котом не разбирая дороги. Богдан торопился следом. Грохот сапог наполнил гулкое, почти пустое помещение.
Решетчатая створка среднего окна была приоткрыта, и когда забывший о сообразных для гостей приличиях Баг широко распахнул ее и зажмурился от яркого света, то выяснилось, что окна этой стороны выходят в маленький садик – по-зимнему пустой и явно запущенный, посреди которого вздымало к небу черные тонкие ветви одинокое дерево.
– Между прочим, – пробормотал над ухом Богдан, – я не удивлюсь, если это, драг еч, окажется именно груша.
Еще какое-то время спустя
– А что это за покои такие, драгоценный преждерожденный? – приветливо улыбаясь, поинтересовался Богдан у пожилого дворцового служителя – ханьца лет без малого шестидесяти, невысокого и плотного, с круглым морщинистым простоватым лицом и в круглых очках; он появился во дворике буквально через минуту после того, как Баг, выбежав в сад с одиноким деревом, предположительно грушевым, довольно легко изловил хвостатого нарушителя, пристегнул к ошейнику поводок и, все равно не решаясь отпустить кота, сунул Судью Ди под мышку, откуда тот и свисал спокойно, привычно: морда и передние лапы с одной стороны, а зад и хвост с другой. Фувэйбин, впрочем, больше и не пытался куда-то бежать и как будто, по крайней мере внешне, даже стыдился стихийно прорвавшейся самобытности буйного природного нрава, крывшегося до поры до времени в неких глубинах его кошачьего существа. Правда, когда Баг уже хватал его и тянул из-за пазухи поводок, Судья Ди как раз самозабвенно рылся всеми четырьмя лапами в старых листьях и, откопав какую-то бумажку – ланчжун так и не разглядел, что это было: то ли просто некий обрывок, то ли целый скомканный лист, – схватил ее в пасть. Не зная, что теперь и думать, – а вдруг сожрет? – Баг хотел было выдрать добычу из зубов Судьи Ди, но тот сжал челюсти изо всех сил да вдобавок несильно, но вполне выразительно заехал хозяину пару раз лапой по руке: хорошо, что когти не выпустил, а то пришлось бы руку перевязывать – когтищи-то у хвостатого человекоохранителя такие, что дай Будда каждому; однако предупреждение выглядело совершенно недвусмысленным, не помогли даже “тридцать три Яньло”, и Баг оставил попытки до поры до времени – или сам выплюнет, или позднее с этим разберемся, когда кот пива захочет, а пока что не проглотит: большая бумажка-то, не разжеванная, никак в глотку не пролезет. Тем более что совсем рядом послышались шаркающие шаги того самого служителя. Так Судья Ди и торчал себе у Бага под мышкой.
– А это, изволите ли видеть, драгоценные преждерожденные, – часто кланяясь при виде важных особ, заговорил служитель, – изволите ли видеть, “Зал любимой груши”. Бывшие покои младшей супруги драгоценного преждерожденного Тайюаньского хоу по имени Цинь-гуй, небесной фамилии Чжу, что приходится родным племянником ныне здравствующего Сына Неба.
– А, так яшмовая супруга Тайюаньского хоу тут более не живет? То-то мы смотрим, что здесь такое запустение…
– Увы! – Старик почтительно сложил руки на груди и покачал горестно головой. – Нефритовая преждерожденная, а имя ей было Цюн-ну, почитай, как полгода изволила отправиться к Девяти источникам!<Одна из традиционных китайских метафор, означающих переход в иной мир, смерть. > Теперь здесь никто не живет.
– Отчего же так? – удивленно поднял брови Богдан. – Ну если не жить, так хотя бы работать здесь вполне было бы возможно.
– То верно, – склонил голову дворцовый служитель. – Но… – Он замялся. – Негоже мне говорить всякие глупости таким блестящим и просвещенным преждерожденным, уж увольте старика…
– Да отчего же? – наклонился к нему минфа. Оглянулся на Бага. Тот, равномерно поглаживая кота по башке, чуть заметно прикрыл глаза: хотелось бы знать, хотелось бы. – Что в том такого, чего вы не решаетесь сказать гостям Сына Неба? Нет, если речь идет о каких-то вещах, связанных с личной жизнью нефритовой особы Тайюаньского хоу, тогда, конечно, выспрашивать вас о них было бы верхом несообразности…
– Что вы, что вы! – Старичок всплеснул руками: очень живой, подвижный, охочий до жестов оказался дедушка. – Я, почитай, тридцать пять лет незаслуженно ем рис из дворцовых котлов, свое место и дело хорошо знаю. Какое там!..
– Тогда скажите! – постаравшись придать лицу самое дружелюбное выражение, какое только мог, попросил Баг. – Вы поймите, драгоценный преждерожденный, мы ведь не просто так спрашиваем, у нас есть причина, и серьезная.
– Да какой я драгоценный… Не смею, не смею! Вы по первости-то одарили меня, ничтожного, такой небесной милостью, а уж дальше прошу вас изволить еще раз явить милость и снисхождение и звать меня просто Янь… – Старичок опять принялся кланяться.
– Так вот, преждерожденный Янь… – улыбнулся Богдан. – Каждый человек драгоценен, но если вам так будет удобнее… Мы почему этими покоями заинтересовались – странности с нами тут случились некоторые. Может, вы поможете, проясните, в чем тут дело?
– А не изволит ли драгоценный преждерожденный намекнуть, какого рода странности? – Старичок смотрел внимательно.
– Да видите ли… Наш кот, – Богдан указал за Судью Ди, – внезапно упал на землю и стал… как бы это… странно себя вести.
– Уху! – вытаращил глаза престарелый служитель. – Это она, она, душа горемычная! Не иначе как она!
– Да о чем вы толкуете?!
– А вот после того, как подошел час нефритовой супруге Тайюаньского хоу предстать пред ликом Яньло-вана<Яньло, или князь Яньло (Яньло-ван) – владыка ада в пантеоне богов китайского буддизма. >, – старичок быстро оглянулся, заговорил тише, – так вот, с тех самых пор в ее бывшем доме – нечисто. Слышали: будто бродит кто-то по ночам за закрытой дверью, плачет тихонько, а свет – не горит! Вошли с фонарями однажды – никого, только будто кто в углу вздохнул так горько-горько… Я самолично не раз и не два слышал: плачет. Переродиться мне мухой, драгоценные преждерожденные, если это не ее голос. Несчастной Цюн-ну. Она это! Дух ее там бродит, вот что. И еще разные чудеса случаются… – Престарелый Янь замолчал и снова оглянулся.
– Например? – подбодрил его Баг.
– Вы говорите “например”, драгоценный преждерожденный? И спрашиваете, отчего тут никто даже не работает? Так я вам скажу. Был и такой случай. Когда траур закончился, поступил милостивый указ от драгоценного преждерожденного цзайсяна<Обычно на европейские языки термин цзайсян переводится словами “канцлер”, “премьер”, “первый министр”. В “Деле незалежных дервишей”, например, Баг называет германским цзайсяном Бисмарка. > расположить в этих покоях одного из чжубу службы Храма Императорских Предков. И он пришел сюда осмотреться, составить список того, что ему потребно. Днем пришел, вот как сейчас мы с вами.
– И что?
– А то, драгоценные преждерожденные, что стоило ему свиток развернуть и кисть тушью напитать, чтобы начать список писать, как неведомая сила кисть и свиток из рук его вырвала, глядь – а кисть и свиток в воздухе висят и кисть быстро так по свитку бегает: чик-чик! Раз – и готово. Шлеп – и свиток на пол! – Служитель взмахнул рукой, показывая, как именно упал свиток. – Чжубу хоть и не из трусливых был, а бросился прочь опрометью. И свиток оставил, так он на сундуке и валяется… С тех пор никто сюда и не заходит. Очень страшно. Никто, кроме одного человека, милостивого Тайюаньского хоу. Да и тот лишь в сад зайдет, вокруг дерева круг сделает, а если тепло, так и под ним присядет, а в дом – ни ногой. Вот как. Очень она любила дерево это, нефритовая преждерожденная Цюн-ну… Под ним и скончалась в одночасье, сердечко схватило у бедняжки… Видно, письмо какое-то собиралась писать или стихотворение сложить, а может, в каллиграфии поупражняться – кисть в ее кабинете была в туши свежей… Вышла в сад, села под деревом, подумать, верно, а вечером служанки смотрят: уж отлетела ее душа.
– Какое несчастье! – печально сказал Богдан; Баг молча хмурился.
