— Ну вот, — сказала я сама себе. — Ну вот и пропала наша лодка.

И мне захотелось плакать. Но совсем не из-за того, что погибла наша мечта и не будем мы теперь плавать по морям и океанам, а отчего-то другого, непонятного и хорошего…

На заседание совета отряда пришла учительница второй группы Елена Константиновна.

— Ребята! — сказала она. — Мы организовали три октябрятских звёздочки. Нам нужен вожатый. Выделите, пожалуйста, хорошего пионера…

Мы задумались.

— Желательно, чтобы он умел петь и играть на каком-нибудь музыкальном инструменте, — продолжала Елена Константиновна. — И вообще, чтобы он был весёлым человеком.

— У нас есть такой, — нерешительно проговорил Дима. — Очень весёлый человек… На всех инструментах играет — на бутылке, свистульке, гребешке, в общем, на чём хотите…

Мы, члены совета, сразу поняли, кого имеет в виду наш председатель, и недоумевающе переглянулись.

— Кто же это? — спросила Елена Константиновна.

— Черепанов Владимир.

У Елены Константиновны сделалось испуганное лицо.

— Это Вовка, что ли? Тот, которого вы называете Черепком? Тот, который на руках ходит, учителям грубит и вообще самый недисциплинированный ученик?.. Да ты что, Дима, смеёшься?..

— Нет. Я вполне серьёзно. Я считаю, что, если мы дадим ему эту почётную нагрузку, он исправится.

— Что ж, возможно. Раз вы так считаете…

Елена Константиновна не ожидала, что дело примет такой оборот.

На другой день октябрята, не дождавшись, когда вожатый придёт к ним, сами прибежали в нашу группу после первого урока.

Вовка в это время ползал на четвереньках под партами. За ним с веником в руках гонялась дежурная по классу. Из-под парт доносился то собачий лай, то мяуканье. Октябрята с интересом наблюдали за этой сценой.

Наконец, Вовка, весь взъерошенный и растрёпанный, вылез.

— Это… Это ваш вожатый, ребята-октябрята, — отрекомендовала я и отошла в сторонку.

Ничуть не смутившись, Вовка поздоровался с каждым из октябрят за руку и сказал:

— Да, я ваш вожатый. Я вас буду воспитывать. И вы должны меня слушаться. Ясно? Иди сюда! — подозвал он мальчика Сашу. — Скажи, почему так гладко, а так нет? — И он провёл ладонью по его лицу от лба до подбородка и в обратном направлении.

Это была старая и не очень умная шутка, но Саша всё же вежливо улыбнулся и сказал:

— Не знаю.

— Тогда, может быть, дать вам, ребятушки, «солдатского хлеба»?

Это была ещё более старая и ещё более глупая шутка.

— Не надо! Не надо! — закричали октябрята и бросились наутёк.

— Это безобразие! — возмутилась я. — Разве мы для этого тебя назначили вожатым?

— Не вмешивайся, пожалуйста, — сказал Черепок. — Дети должны знать, что я не считаю себя вождём, я человек скромный, одним словом, «свой в доску», и вообще, это мой метод. Дальше всё пойдёт как по маслу.

И пошло как по маслу.

На другой день Черепок ушёл с последнего урока.

— Пойду организовывать младенцев, — сказал он старосте Вере.

Но не успел прозвенеть звонок с урока, как в класс к нам ворвались октябрята. И все вместе затараторили:

— Где наш вожатый?

— А мы его ждали-ждали целый урок.

— Он обещал нас на Владимирскую горку повести!

— Он сказал — будем на бутылках и на гребешках играть.

Мы не знали, как оправдаться. Когда на следующее утро Черепок явился в школу, его загорелое лицо красноречиво подтвердило наши подозрения.

— Я так и думал! — возмущённо вскричал Дима. — На Днепре был, на лодке катался?!

Ничего подобного! Я был с этими… с октябрятами… Так устал, так устал от этой ответственной нагрузки.

Чем ярче светило солнце и становилось теплее, тем Черепок стал чаще уходить на Днепр. Он пропускал уроки, хватал «неуды» и в ответ на упрёки учителей нахально оправдывался:

— Понимаете, у меня ответственная общественная нагрузка! Воспитание младшего поколения.

Мы возмущались Черепком, вызывали его на совет отряда, стыдили. И так мы были злы на него, что один случай, может быть не очень уж значительный, окончательно вывел нас из терпения. Черепок любил семечки. Он потихоньку щёлкал их на уроках, складывая шелуху в карман, на переменках, на улице, дома, — губы его постоянно были в движении. Как мы ни объясняли Вовке, что в стране объявлена культурная революция и щелкать семечки — это значит позорить пионерское звание — ничего не помогало. Вовка говорил, что это экономно и семечки заменяют ему обед, завтрак и ужин.

Как-то раз, на переменке, мы гуляли во дворе. По обыкновению, у Вовки карманы были набиты — в одном семечки, в другом — шелуха. Вовка прогуливался взад и вперёд, щелкая семечки и размышляя о том, под каким предлогом удрать с урока.

— Вова! — окликнула его октябрёнок Оля.

— Вова! — она стала перед ним, даже на цыпочки приподнялась, чтобы посмотреть ему в глаза, и тоненьким голоском пропищала:

— А разве пионеру можно есть семечки?

— Много будешь знать, скоро состаришься, катись отсюда, — рассердился Вовка.

Обиженная девочка убежала. Тогда Черепок сжалился, догнал её и насыпал полную горсть семечек.

— Видели, как она меня обожает? — спросил он нас.

— Да. Видели, — мрачно ответил Димка.

На этом педагогическая карьера Черепка закончилась. Мы освободили его от нагрузки вожатого октябрят и поставили ему на вид.

— Напрасно, — говорил Вовка. — У этих октябрят ни с кем не будет таких демократических отношений, как со мной. Лучшего вожатого вы не найдёте!

На экстренном совете отряда мы долго обдумывали вопрос: кого назначить вожатым октябрят?

Дима, наш суровый председатель, взял слово и, откашлявшись в кулак, сказал:

— Товарищи! Вы знаете, что международное положение сейчас очень напряжённое. Вы знаете, что Чемберлен послал нам ноту о разрыве дипломатических отношений. Капиталисты угрожают войной Советскому Союзу. Все свои силы и знания мы должны отдать укреплению обороноспособности нашей страны. Поэтому вожатым октябрят нужно назначить человека с военной подготовкой.

Мы все посмотрели на Сеню Линько. Он недавно начал заниматься в стрелковом кружке, кроме того, хорошо шагал в строю. Следовательно, именно его нужно было считать «человеком с военной подготовкой». Сеня покраснел от удовольствия, услыхав такую характеристику своей персоны, вскочил с места, и мы ещё не успели обмозговать это предложение, а он уже радостно кричал:

— Я согласен! Я начну военизацию. Я им покажу, этим октябрятам!

И начал. В отличие от Черепанова, Сеню обуревала жажда деятельности.

На другой день он созвал всех своих октябрят, повёл в зал и выстроил в ряд.

— Смир-ну-у! — оглушительно скомандовал Сеня, делая ударение на последнем слоге — «ну»… — Итак, я ваш вожатый! У нас должна быть железная дисциплина. Как в Красной Армии. Ясно?

— Ясно!.. — нестройно отозвалось несколько голосов.

— А теперь — направу! — снова загремел Сеня. — Раз-два, раз-два!

Ребятам это понравилось, и они весело шагали, потихонечку переговариваясь.

— Отставить разговорчики! — заорал Сеня. — На месте стой. Оля, выйди из строя!

— Я больше не буду, — бледнея, пролепетала Оля.

— На первый раз прощаю. Ну пошли, шагом марш.

Наконец, уставший от крика и вспотевший Сеня присел на низенькую скамейку. Ребята врассыпную бросились за ним.

— Кто нарушил строй? — гневно прокричал Сеня. — Встать на место и продолжать маршировку. Ать, два! Ать, два! — командовал он, сидя на скамейке, вытянув ноги. — Я уже закалённый, мне можно и отдохнуть немного. А вот вам нужно закаляться с детских лет.

На другой день Сеня с торжествующим видом сообщил нам: