Соседки высыпали во двор и расселись на скамейках. Худолеиха смотрела на мальчиков, катала перед собой взад и вперёд коляску. В коляске сидела её самая младшая дочка — Зоенька. Ей уже три года, но она ещё не ходит. Осложнение после скарлатины на ножки. Зоенька держала в руках Костиного клоуна. Собственно, ничего интересного в нём не было: туловище, кривые ноги, длинные руки, на голове — колпак, но когда клоуна дёргали за верёвочку, он начинал двигать руками и ногами. И Зоеньке это очень нравилось. Но вот появился Костя. В белой рубашке, аккуратно заправленной в брюки, в шёлковом пионерском галстуке, причёска на косой пробор.

Костя подошёл к Зоеньке и, взяв у неё из рук клоуна, снисходительно сказал:

— Поиграла и довольно. Мне его нужно на выставку самоделок отнести.

Минуту Зоенька испуганно смотрела на Костю, потом залилась плачем:

— Отдай клоуна!

— Отдай ей. Она же больное дитё! — робко попросила Худолеиха.

— Не могу… — вежливо улыбнулся Костя. — Я ведь объяснил: у нас выставка самоделок.

Зоенька заплакала ещё громче. Обескураженные соседки начали её утешать. На шум вышла бабушка Вера.

— Что здесь такое?

— Видите ли, — начал Костя, — я пионер второй ступеньки. По программе я должен уметь оказывать первую помощь, участвовать в однодневном походе и сделать несколько самоделок для младших братиков и сестричек… Может, я непонятно объясняю?.. — спохватился Костя.

— Чего там! Всё понятно… — кивнула головой бабушка Вера. — Только зачем ты у дитёнка игрушку забираешь — это непонятно.

— Так ведь выставка. Клоуна повесят на стенд. А внизу будет написано: самоделка Мищенко. Неужели непонятно? — раздражённо произнёс Костя и решительно направился к воротам.

В правой руке у него подпрыгивал на верёвочке деревянный клоун-самоделка для младших братиков и сестричек.

— Отдай клоуна! — захлёбывалась от плача Зоенька.

— Эй ты! — крикнула бабушка Вера вслед Косте. — Ступенька… выставка… наговорил тут. А для чего ступеньки придумали? Чтоб добро меньшеньким делал! А он себе славу пошёл добывать! Лёнька… Лёнька тебя на десять ступенек выше. Вот что! — гневно закончила свою короткую речь бабушка Вера.

Соседки молчали.

А молчание, как известно, знак согласия.

На окраине городка стоял дом. В нём жил Старый Человек. У него были седые волосы, седые брови, похожие на кустики, осыпанные снегом, и внимательные добрые глаза. Человек этот жил один, без семьи. Жена давно умерла, а детей у него не было.

Под окнами комнаты Старого Человека был садик. Зимой и летом с утра до вечера в нём толклись ребятишки; ссорились, мирились, обменивались пуговицами, железячками, играли в войну.

— Пли по фашистским гадам! Я тебя убил. А теперь ты меня убивай! — кричал приятелю рыжий быстроглазый второклассник Вовка.

Тогда в палисаднике появлялся Старый Человек.

— Нельзя убивать друг друга, — недовольно говорил он, сердито сдвигая седые брови-кустики. — Не нужно играть в войну.

— Хорошо, — мгновенно соглашался Вовка. — Мы лучше в космонавтов будем играть. Ладно, дядя Коля?

— Дядя Коля, — так называл Старого Человека Вовка. Так все его в городке называли.

Дядя Коля был пенсионером и нигде не работал. Но у него было очень много дел и забот. Всем он был нужен, все обращались к нему за советом.

— Какими обоями оклеить спальни для младших детей? — спрашивала заведующая детским садом.

А какие книги приобрести для заводской библиотеки? Что об этом думает дядя Коля?

— Приходите на собрание молодых рационализаторов! — приглашали комсомольцы.

— Мы ждём вас на сборе нашей дружины! — напоминали пионеры.

И дядя Коля всем давал хорошие советы и успевал быть всюду, куда его приглашали.

В свободное время он прогуливался по городу. Зимой в чёрном пальто, в сапогах и в смушковой шапке. Летом в сером парусиновом костюме. И всегда с палкой в руке.

Дядю Колю любил и уважал весь город, но некоторые люди считали его чудаком.

— Всё-таки за ним водятся странности, — говорили они. — Ходит по улице и сам с собой разговаривает.

— Ничего в этом странного нет! — решительно возражали другие. И, конечно, были правы. Дядя Коля разговаривал не сам с собой, а со своими невидимыми друзьями. Их у него было множество. Это были люди, деревья, цветы, травы… И носили они одно имя: Старые Воспоминания. Старые Воспоминания часто навещали дядю Колю. Если не заставали дома, то находили его на улице и вместе с ним гуляли. Иногда они ждали его за городом, на дороге, которая вела к лесу.

— Пришёл? — спрашивала старая сосна. — Садись на пенёк. Да подстели что-нибудь, а то, гляди, простудишься.

Голос у сосны был тихий, и говорила она не совсем разборчиво, как и полагается старенькой бабушке. Но дядя Коля слышал каждое её слово.

— Помню, вели тебя бедобандиты по этой дороге, босого по снегу, по пояс голого… На голове шлем с красной звездой. А они тебя шомполами, шомполами по телу… И кровь твоя на снег ручьями бежит.

— Было дело. В тысяча девятьсот восемнадцатом году, — тихо говорил дядя Коля, закуривая трубочку.

— А потом руки тебе скрутили и ко мне верёвками привязали.

— Было.

— А ты крикнул: «Да здравствуют Советы! Да здравствует Красная Армия!». И сознание потерял. А что я могла сделать?

— Ну да, я понимаю…

— Я плакала тогда всю ночь. И как ты только не замёрз, как выдержал?

— Выдержал, старушка. Наши ведь под утро пришли, неужели забыла? Отвязали меня, в чувство привели. А я немного отлежался и на фронт. На Деникина. Потом на Колчака. И под Царицыном пришлось хлебнуть. Всю гражданскую провоевал.

— Да, да, я знаю, — шелестела ветвями старая сосна.

Когда приходили Старые Воспоминания — люди, дядя Коля особенно радовался. Среди них больше всего любил он одного паренька лет восемнадцати. Звали его Гришей. Черноглазый, в полушубке и шапке-ушанке с красной полоской, он садился на стул и грустным голосом спрашивал:

— Ты меня ещё не нашёл?

— Я найду тебя, сынок. Ведь я поставил белый столбик на том месте, где ты… — И дядя Коля обрывал фразу, не желая произносить слово «погиб».

Два раза в неделю дядя Коля ходил на почту. Там он получал письма из одного города. Он прочитывал их тут же, на почте, а когда выходил на улицу, то начинал по обыкновению разговаривать «сам с собой». Однажды он получил толстое-претолстое письмо. Он долго читал его, а когда вышел из почты, вид у него был такой сердитый, что люди удивлённо смотрели на него. Даже Старые Воспоминания не решались подойти к нему и заговорить. Они понимали: дядя Коля занят другим. Зло нахмурив брови-кустики, он стучал палкой по панели и приговаривал:

— Раз так — не поеду! С одним Сенькой справиться не могут! Сегодня же ответ напишу. Зачем мне приезжать? Люди смеяться будут. С кем это, — скажут они. — Николай Иванович ходит? С двоечниками?

Прошло некоторое время, может быть, месяц, и дядя Коля снова получил толстое-претолстое письмо из того же города. И снова он долго читал его. Только на этот раз он не сердился и не ворчал. О, нет! Дядя Коля шагал по улицам, бодро постукивая палочкой, и громко говорил:

— Молодец, комиссар! Теперь я вижу, что ты настоящий комиссар!

И всем встречным он сообщал:

— Скоро уеду. Вот только телеграммки от комиссара дождусь и сейчас же поеду.

Но однажды дядя Коля не вышел на улицу. И люди, не услыхав знакомого стука палочки, сначала удивились, а потом встревожились. Когда же пришли к нему в дом, то увидели, что он сидит, опустив голову на стол, а из груди его вырываются тяжёлые хрипы. Врач послушал его через трубочку и испуганно проговорил: