— Мы не знаем… Ничего не происходит… Скучно…
— Скучно? — Она смотрит серьезно, но в глазах прыгают искры — как будто она чему-то радуется. — Это скверно, когда скучно. А как вы думаете, почему у вас одиннадцать неуспевающих?
Одиннадцать неуспевающих? Мы об этом ничего не думаем… Мы и не знали, что у нас одиннадцать неуспевающих… Мышка нам не объявляет.
— А какая пионерская работа проводится в отряде?
— Никакой…
— Я слышала, вы ставили пьесу. О событиях в Корее.
И это она знает? Откуда она все знает?..
— Ставили. Но давно, на Октябрьские праздники…
— Понятно… — Она опять смотрит на нас. Мы вздыхаем. — Я к вам зайду. А вы пока что подумайте, что нужно сделать, чтобы изменить положение. Договорились?
Договорились… Хотя, в общем-то, мы не знаем, о чем нам думать… Но она в самом деле мировая тетка. Пожалуй, даже больше чем мировая!
— Иди, тащи его, сволочь проклятую! — говорит мама. — Опять! Опять забился в этот чертов притон. Ничего не действует, ничего не помогает — хоть кол на голове теши. Каждый выплатной день — все сначала. Та же история. Чтобы они все сдохли!.. Господи, неужели не будет конца этому?! Что за муки такие?..
Я встаю и побыстрей одеваюсь — чтобы поменьше слушать ее. Тетя Дуся не обращает на меня внимания. Я выхожу на улицу. Тихо. Никого нет. Нет, кто-то есть. Кто-то идет со стороны Хорошевки. Но не грабители, нет… Просто какая-то женщина с ребенком… Кажется, девочкой…
— Ты куда это?.. Куда это ты направляешься?
Батюшки! Это Лера Сергеевна… С Инной… Ну конечно: возвращаются из театра. Лера Сергеевна недавно хвасталась маме, что Инна сейчас занята во многих спектаклях. В каком-то спектакле, кажется в «Щелкунчике», у нее есть даже сольный номер. Угораздило же меня их встретить!
— Ты куда идешь?
Если бы я сразу догадалась, что это они, я бы успела спрятаться… Почему я не догадалась!.. Теперь надо что-то придумать… Что-то сказать им…
Инна стоит — раскрыла рот и смотрит на меня. Стоит и смотрит. Что же им сказать?.. Надо что-то сказать…
— В магазин…
— В магазин?! Какой магазин? Ты что? Бог с тобой! Ты знаешь, который час?
Какая разница, который час! Мне все равно, который час!.. Я должна идти!
— Ну-ка, ну-ка, поди-ка сюда! — Я стараюсь отскочить, но Лера Сергеевна ловит меня за рукав. — А ну-ка пошли домой! Сию минуту домой!.. Новости — в магазин! Это надо ж такое придумать. Магазины давным-давно все закрыты, трамваи и те не ходят! Пошли, пошли… В такую пору… Нам вон пешком пришлось идти. Спектакль затянулся, последний трамвай упустили. А ты — в магазин!.. Во втором часу ночи в магазин! Пошли, пошли…
Нет, я не пойду с ней. Ни за что не пойду. Я пойду туда, куда я должна идти! Туда, где папа. Я изо всех сил дергаюсь, вырываюсь от нее и бегу, бегу, не оглядываясь.
— Ты что, ты куда?! — кричит Лера Сергеевна за моей спиной. — Вернись сейчас же! Вернись, я тебе говорю! Да что же это?.. Я все скажу твоей маме! Ты слышишь? Сейчас же пойду и скажу!.. Что же это такое?..
Пускай! Пускай идет, пускай говорит… Пускай говорит, что хочет.
— Павел, придется перевести маму обратно. — Мама поджимает губы и принимается передвигать посуду на столе.
— Что такое, Нинусенька? Драгоценная теща вновь исчерпала меру терпения своей очередной благодетельницы?
— Да, исчерпала!.. Здесь многие исчерпали меру всякого терпения. — Мама переставляет чайник на подоконник, поправляет занавеску, щупает землю в вазоне с олеандром — не слишком ли сухая. — Терпение, между прочим, тоже не беспредельно. Не мешало бы иногда иметь это в виду. — Возвращается к столу, топчется, ищет, что бы еще такое переставить и передвинуть. — Во всяком случае, я не собираюсь допускать, чтобы меня в моем возрасте поучали и воспитывали.
— Не можешь ли ты, мой любезный Кисик, выражаться понятнее… — папа вздыхает и закидывает ногу на ногу, — и объяснить, кто имеет дерзость тебя поучать и воспитывать.
— Понятнее, по-моему, некуда. Нет, это все-таки удивительно, как люди себя выдают: едва только почувствовала, что я в какой-то мере от нее завишу, тотчас на глазах переменила тон! Десять лет была куда как мила и любезна и вдруг, извольте радоваться, принялась читать мне нотации. Нашла себе дурочку для наставлений. Тонкие намеки при толстых обстоятельствах. Не важно…
— По-моему, Нинусенька, ты ошибаешься… — Папа вздыхает, приглаживает волосы. — В данном случае это чрезвычайно важно. Надеюсь, ты и сама понимаешь, что, если драгоценная теща вновь вселится сюда и будет денно и нощно торчать под носом, жизнь станет абсолютно невыносимой. Постарайся выяснить у своей строптивой Леры Сергеевны: может, она просто-напросто желает, чтобы ей больше платили?
— Нечего выяснять! Жизнь уже и так абсолютно невыносима! — перебивает мама. — Куда уж более — выдерживать все эти муки да еще выслушивать нарекания соседок! Вместо капли внимания и сочувствия… Слава богу, десять лет жила со всеми в мире и дружбе… — Она опускается на стул и всхлипывает. — Действительно, можно подумать, что я такой уж невыносимый склочник…
— Извини, Нинусенька… — Папа трет пальцами подбородок. — Какое это все имеет отношение к тещиному переселению?
— Прекрасно! Ты не понимаешь. Не понимай себе… Рассорил меня с близким и полезным мне человеком и теперь, видите ли, не понимает! Замечательно!
— Каким образом, Нинусенька, я рассорил тебя с близким и приятным тебе человеком?
— Я сказала: полезным! Своим проклятым пьянством довел дело до того, что стыдно людям в глаза посмотреть! Ночи напролет развлекается в этом притоне! Скажи мне как?.. Как еще на тебя воздействовать? Что еще можно сделать? Чтобы ты наконец понял, увидел, осознал, в какую пропасть ты катишься? Молчишь… Нечего сказать…
— Нинусенька, я молчу не потому, что мне нечего сказать, — папа вздыхает, — а потому, что не вижу ни малейшей связи между моим поведением и тещиным переселением.
— Не морочь мне голову и не прикидывайся идиотом! Ты полагаешь, что никто ничего не замечает. У людей есть глаза и уши. Не знаю, может, и не следовало ее посылать. Но это еще не причина… Если бы я видела хоть какую-то надежду, хоть какой-то выход!.. — Голос у нее дрожит и срывается. — Скажи мне, скажи — что делать?! Когда не осталось уже никаких сил!.. Можно подумать, что я для тебя вообще пустое место… Что я должна была — встать и идти сама? Скажи! Что ты молчишь? Молчит, как будто язык проглотил! Самой тащиться туда? Выставить себя на позор перед всеми этими мерзавцами? Жена, которая отправляется среди ночи на поиски загулявшего мужа. Прекрасная роль… Предел мечтаний! А эта дуреха, между прочим, тоже хороша — не смогла придумать ничего поумнее: во втором часу ночи она, видите ли, идет в магазин! От правды все равно не скроешься. Шила в мешке не утаишь. Рано или поздно вылезет. Да и было бы что скрывать! Скрыть можно нечаянную оплошность, случайный проступок, а не систематическое пьянство.
Папа смотрит в окно и постукивает кончиками пальцев по краю стола.
— Молчишь… Что ж, молчи. — Мама подымается из-за стола. — Видимо, единственное, что мне остается, это обратиться в партком. Может, там на тебя подействуют. Сумеют вразумить.
— Нинусенька, если ты обратишься в партком… — Лицо у него делается белое, даже губы белеют. — И вообще, если ты еще раз появишься со своим нытьем в Союзе писателей…
— Да! Очень интересно, — говорит мама, — что же ты тогда сделаешь?
— Я ничего не сделаю. Просто ты меня больше не увидишь.
— Прекрасно! Позволь узнать, куда же ты денешься? Отправишься к своей девке?
— Не отправлюсь к своей девке, а покончу с собой.
— Прекрасно.
— Не знаю, насколько это будет прекрасно, но именно так я и поступлю. Считаю своим долгом предупредить тебя об этом.
— Прекрасно, — повторяет мама. — Покончишь с собой. Допьешься до того, что сдохнешь!
— Не допьюсь до того, что сдохну, а брошусь под трамвай. Вот здесь, на углу, возле нашего дома. Возьму в охапку обожаемую тещу — чтобы в моей смерти был некий высший смысл — и брошусь под трамвай.
