Настал такой специальный, непростой, тягостный даже момент — нужно было искать строителей. «Кадры решают все» — при всей нелюбви к человеку в уме и опыте ему не откажешь. «А–а–а-а-а!!!» — так порой хочется заорать в голос, чуть вспомнишь о чудесных наших строителях. Да и о строителях вообще. Попался как–то один гагауз, тоже строитель. Но до него я еще дойду. А пока о наших. О своих. О родных до мозга костей и кожи на пятках. Как же порой мне ненавистны были их простые, улыбчивые лица, их натруженные широкие ладони… Их нарочитая глупость, лень, постоянное включение «дурака» и выпрашивание денег вперед. Их непредсказуемая, хуже женской, логика. Их действия во вред мне, себе, всем, всему миру. Лишь бы — не знаю чего лишь бы. Не понимаю. Вообще, при всей направленности этой профессии на созидание большая часть ее представителей — явные ставленники, подвижные деятели мировой энтропии. Разрушение мира, поражение мозга и повсеместное внедрение половецких плясок — их конечная цель.

Слава всевышнему, я раньше уже общался с ними. Я знал, что дело от цены зависит мало. Я ведал, что внимание к процессу, к мелочам, назойливая настойчивость и отсутствие даже зачатков жалости к исполнителям — основное в успехе, а вовсе не благорасположение, дружеское участие и понимание, что все мы люди. К строителям это не относится.

Для начала я стал обзванивать фирмы, предлагающие себя в качестве строителей всего и вся в газете. При этом знал из предыдущего, своего в том числе, опыта — в фирме есть директор, бухгалтер, диспетчер, и еще куча народу, который тоже хочет есть. В итоге цена вопроса возрастает как минимум вдвое. А мне нужна была бригада нормальных, ответственных мужиков, с опытом, с рекомендациями со стороны, знающих дело и желающих заработать денег. Заключение договоров, подписание смет и прочие бумажные радости — дело прекрасное, не исключающее, однако, печального исхода — вместо стройки ты можешь пару–тройку лет потратить на суды, то есть за собственные же деньги приобрести себе болезнь штангистов и беременных женщин.

Ломивших двойные цены я отметал сразу, пытавшихся хитрить на кубатуре — тоже, лысых, рыжых, усатых и слишком веселых — сторонился, пьющих — пытался вычислять тонкими расспросами. В итоге осталось три бригады из сорока. Вернее, три человека, а уж по человеку и помощники — рассуждал я. Первый — местный деревенский, по слухам иногда впадающий в запой, но хороший мастер — вдруг решил, что город виноват во всем. Посоветовавшись с родными и близкими, он вдруг поднял цену взамен предварительной в два с половиной раза. Его фраза о том, что, если несвоевременная оплата — углы у дома он отпилит, — решило дело в сторону удивленного, но твердого «нет». Второй — застенчивый молодой человек с хорошей улыбкой и большими руками совсем уж было подошел, но тут кто–то из знакомых случайно опознал его, отвез меня к новопостроенному им дому и показал удачно вписанное в свежие и нижние венцы полугнилое гадкое бревно. Мастер застенчиво улыбался на вопросы о смысле своих действий. Третий же подошел по всем параметрам — немногословный финн, родственник знакомых, имел и опыт вроде, который поленился я проверить, и отзывы, опять же, по его словам, и хмурый вид, и честное признание, что пьет — но на работе никогда. Эрик — с тех славных пор это имя стало для меня нарицательным. Я смело так зову всех самых гадких и бессмысленных трудяг. Они для меня эрики. Но тогда я взял его. Сам черт меня попутал. Скорее всего — купился на национальность, на надежную славу финских строителей. Но время настоящее, и прошлых лет творцы давно уж изменились.

Очень я рад был, когда наконец все завертелось, закрутилось и помчалось. Стояло начало июня. Я завез бригаду, состоящую из Эрика и его напарника Юры, на участок. Начать они должны были с бани, поставить сруб на бетонных столбах, крышу и потом перейти к дому. До готовности бани они должны были жить в палатке, позже перейти под крышу. Сруб дома тоже обещались подвести под крышу к октябрю–ноябрю. Времени было навалом — лето и осень, о деньгах мы договорились — тридцать за баню с крышей, пятьдесят — за дом с крышей же. Три года назад это были хорошие деньги, и я радовался — и мне дом, и люди заработают.

С собой эрики набрали продуктов, матрасов, инструментов — полная машина. Палатка была моя. Выпросили небольшой аванс на покупку бензопилы и провианта.

Отец, приехавший через пару дней с инспекцией, сразу направился к инструменту. Проверил жало топора на ногте. Тяжело вздохнул. «Посмотрим», — сказал.

Лес для бани я уже перетащил от него на лесовозе с фискарсом. Чудесная машина — месяц до того мы таскали бревна то вручную, то привязав к моей безотказной «девятке», а тут — полчаса — и весь штабель на платформе. Еще три часа — и он на месте.

Эрики начали работать активно и хорошо. Приезжая раза три в неделю, я издалека слышал звук пилы. За неделю они залили бетонные столбы, причем со знанием — почва глинистая, и каждый столб был острым концом вниз — чтобы не выпирало его по весне. «Чудесные строители, повезло», — радостно было видеть желтые кучи опилок, подписанные непонятными цифрами бревна, открытые загорелые лица. Я метался между городом и деревней, подвозил то скобы, то цемент, то хлеб.

— Слушай, дай рублей пятьсот, — каждый раз говорил Эрик, — консервы кончились.

Работа шла, и, не видя подвоха, я каждый раз давал приятелям какую–нибудь сумму.

Чтобы не скучали вечерами — привез резиновую лодку, сетки, и после работы они рыбачили, варили уху. Удивительно — к моему приезду были трезвые. Правда, я всегда предупреждал заранее.

Работа шла. Взяв черту, выпилив по ней треугольный паз, сделав на краях чашки, эрики клали венец. Правда, зачем–то они делали сруб сначала на площадке, а не на приготовленных столбах. Работа казалась мне двойной, но они убеждали, что так лучше. Сруб рос с каждым днем. Потом с каждой неделей.

— Слушай, дай рублей триста на сигареты, — говорили эрики. Хорошо, что я вел учет.

— А природа — класс, — главный Эрик умел порадовать. — Форель вчера в сеть попала, да налима большого я упустил. А рябчики так и свищут вокруг. И, слушай, вчера кто–то ночью пакетами продуктовыми шелестел, копался. Мы думали — ондатра, она каждый вечер тут плавает. А вчера в лес пошли посмотреть, недалеко след медвежий увидели. Небольшой правда, но медведь — пестун или муравейник. А мы думали — ондатра.

И все смеялись.

В июле Витя начал таскать лес для дома. Хлысты метров по пятнадцать, свежие, сочащиеся пахучей смолой. Некоторые у комля в обхват толщиной, другие потоньше. Правда, довольно сбежистые, как мне потом объяснили, но вполне пригодные для моего десятиметрового дома.

К этому моменту подоспели и братья Власики, как их называла вся деревня. Забыв про обещанный мох, они, словно коршуны на добычу, накинулись на возможность заработать на любом подхвате. Худые, загорелые, всегда пьяные, они с резвостью брались за любую работу, быстро начинали ее, потом замедлялись и совсем затухали в конце. Присмотр за ними нужен был постоянный, — взявшись корить хлысты, они быстро сделали все, получили договоренное и пропали на неделю в веселом загуле. Случайно я обнаружил, что хлысты окорены лишь с одной стороны, переворачивать их братья не сочли нужным.

Так же и со мхом: нарвав сорок, по их словам, мешков, они договорились с Витей, привезли мох кучей на тракторной тележке и быстренько исчезли с деньгами. Я поленился сразу посчитать мох мешками, потом оказалось, что его в два раза меньше. Было смешно и немного жалко их, они же считали меня, городского пришельца, своей законной добычей и чудесным источником законного опохмела. Постепенно в отношениях с ними установилось равновесие — они обманывали меня в два раза, но такая же работа в городе стоила бы в два, а то и в три раза дороже. Когда мха было уже довольно много, а хлысты все сияли свежей, солнечной, только что ошкуренной древесиной, старший Власик подошел ко мне:

— Давай фундамент подымем, дедушка.

Фундамент дома был действительно довольно низок, сантиметров пятьдесят над землей. Вся окрестность располагала к тому, чтобы дом был высоким, и я давно подумывал о фундаменте. Пугала цена тяжелых работ — в городе это стоило бы тысяч двадцать.