— Ты так умен, старик, — Де Вайле насмешливо подняла бровь. — Но сколько времени нам понадобится, чтобы найти разгадку?

Никса нетерпеливо заворочался в кресле.

— Не знаю, зачем я ему нужен, но я готов идти немедленно. Женщина права, мы можем сидеть здесь и думать хоть целый год. Предоставьте мне, Аркадий Степанович, вступить с ним в открытый бой, и, может быть, тогда, на месте, вам все и станет ясно!

— Может быть, тогда, на месте, он и прихлопнет нас всех троих, как мух! — возмущенно сказал старый колдун.

— Но вы же сами еще сегодня решились вступить с ним в противоборство! Вот только что опоздали немного…

— Тогда я не знал о нем того, что знаю теперь!

Аркадий Степанович насупился.

— Мне бы хоть один день, чтобы навести справки — я расспросил бы коллег, полистал книги… но время действительно не ждет. И зря вы меня уговариваете, у самого сердце не на месте — ведь там, у него в руках, совершенно беспомощные люди! Ладно уж, хватит сидеть, пойдемте. Коль так вышло, придется и вправду решать на месте. И да сохранит нас всех Господь!

Несмотря на поздний час, в эту ночь в крепости Хораса никто не спал.

Баламут Доркин, стоявший возле бойницы и безнадежно взиравший на лесной пейзаж, где ничего не происходило — даже листва не трепетала на ветру, — длинно вздохнул и сказал:

— Я потерял уже счет времени. Здесь что, всегда одно и то же время суток?

— Конечно, — сварливо отозвался из клетки чатури. — Одно и то же время суток, одно и то же время года, одна и та же погода!

— Но почему?

— Это искусственный мир, созданный Хорасом. Чему удивляться? Крохотный воздушный пузырь… иллюзия, висящая в пустоте между мирами, замкнутое пространство, где можно ходить только по кругу. Лопни этот пузырь — и мы тут же умрем, ибо окажемся в вакууме, в пограничной прослойке. Для начала задохнемся, а потом тела наши сожжет энергия, не терпящая органической материи…

— Ох, и весело тебя слушать, — поморщившись, сказал Баламут. — Не мог бы ты поговорить о чем-нибудь другом?

— Ну, извини, — саркастически сказал крылатый человечек. — Ты сам задал вопрос. А уж мы чем богаты, тем и рады. Что до меня, то я с большим удовольствием помолчу.

— Не молчи, — тут же взмолился Доркин. — А то я, кажется, скоро сойду с ума. Зачем он меня тут держит… все отдал бы, чтобы узнать!

Чатури ехидно захихикал и раскашлялся. Баламут бросил в его сторону ненавидящий взгляд. Проклятый всезнайка выдавал сведения по крохам, и то отнюдь не по доброте душевной, а единственно для поддержания разговора. К тому же более неприятного собеседника Доркин за всю свою жизнь не знавал ехидство и заносчивость вещей птицы переходили всякие разумные границы. Королевский шут наслушался до сего дня великого количества оскорблений, полезной же информации практически не получил никакой. Что толку ему было узнать, что Хорас принадлежит к племени голодных духов, если чатури отказывался ответить даже, здесь ли прячет сей мерзавец принцессу Маэлиналь! Однако Баламут не терял надежды. Чатури нуждался в слушателе и уж если начинал говорить, то говорил много…

— Знать бы хоть, сколько еще сидеть, — пробормотал Доркин себе под нос.

Чатури встрепенулся.

— Могу тебя порадовать. Ты выйдешь отсюда не позднее чем через двенадцать часов.

Баламут замер, боясь вспугнуть неожиданное откровение.

— Наступающий день решит многое, — небрежным тоном добавил чатури и умолк.

— Что именно?

— Узнаешь в свое время.

Баламут не выдержал. Он повернулся к клетке, готовый броситься на нее с кулаками, но в этот момент загремели замки, и дверь с гулким скрежетом начала отворяться. Так же резко Доркин повернулся к выходу.

Тупоумный стражник, приносивший им еду и похожий более на деревянного истукана, нежели на человека, показался на пороге, таща кого-то за собою. Новый пленник не сопротивлялся — просто не держали ноги, и стражник бесцеремонно бросил его, словно мешок с картошкой, на пол у стены. Затем, не сказавши ни слова, вышел и запер за собою дверь.

Баламут всмотрелся в пленника и ахнул, узнав белесые кудряшки и испуганный взгляд, преследовавшие его до сих пор с неотвязностью нечистой совести.

— Овечкин!

Тот вскинул голову и, в свою очередь узнав Доркина, удивленно вытаращился. Баламут бросился к нему и, присев на корточки, крепко схватил за плечи.

— Ты… ты же должен быть с принцессой! Где она?

— Принцесса? Откуда вы ее знаете? — Михаил Анатольевич сделал попытку высвободиться из его рук, но сил не хватило. — Не трясите меня!

— Буду трясти, ты, недоумок, собачье отродье! Что ты сделал с Тамротом? Он у тебя?

Овечкин только обалдело смотрел на него и ничего не отвечал.

— Нет у него Тамрота, — подал голос чатури, с интересом наблюдавший за этой сценой. — Не тряси его, Баламут, в самом деле, а то еще помрет со страху!

— Что он сделал с талисманом?

Баламут адресовал вопрос чатури, продолжая прожигать Овечкина яростным взором.

— Не мельтеши, дурак, — нетерпеливо сказала вещая птица. — Тамрот — у Хораса… не так ли, Овечкин?

Михаил Анатольевич с ужасом посмотрел на клетку.

— Куда я попал? — пролепетал он. — Кто вы такие?

Чатури разразился пронзительным клекочущим смехом, а Доркин снова крепко встряхнул Овечкина за плечи.

— Спрашивать будешь после! Ты видел принцессу Май? Говори же!

— Видел, — покорно отвечал Михаил Анатольевич.

— Когда? Где?

— Здесь, только что… да оставьте же меня наконец!

Кроткий Овечкин неожиданно для самого себя рассердился. Все произошло так стремительно — он не успел еще опомниться от пережитого потрясения, и душу его снедала сильнейшая тревога за принцессу Маэлиналь. Ведь едва они очутились в этом мрачном, похожем на каземат доме — а как это произошло, Михаил Анатольевич так и не понял, — его грубо оторвали от обеих девушек и поволокли куда-то вверх по винтовой лестнице. Перед глазами у него еще стояли бледное лицо принцессы и полный ужаса взгляд малышки Фирузы, которым она провожала его, ноги не держали, и вообще, все тело отказывалось слушаться… а тут накидывается этот носатый ястреб! Ему-то какое дело до принцессы?

Михаил Анатольевич сжал губы и решительным движением сбросил со своих плеч руки королевского шута. Доркин от неожиданности едва не опрокинулся на спину.

— Ого! — язвительно сказал у них над головами чатури. — Ягненок показывает когти… редкая порода!

Баламут не удержался от усмешки.

— Скажи ему, кто ты такой, — продолжал чатури. — Пусть поостынет, а то я прямо опасаюсь за твою жизнь, Баламут!

— Ладно, скажу. Только я очень хотел бы узнать сначала, кто он сам такой, этот Овечкин, подбирающий чужие талисманы и сующий нос не в свои дела!

— Он бедный маленький простачок, — ехидным карличьим голоском проговорил чатури, — и влез в эти дела по неведению. Но будь с ним повежливее, Баламут, он сделался ныне доверенным лицом твоей госпожи…

— Что?!

Михаил Анатольевич хмуро посмотрел на птичью клетку и сказал:

— Перестаньте. Это не предмет для шуток.

Затем он перевел полный неодобрения взгляд на Баламута.

— Я не знаю, какое вы имеете отношение к принцессе и по какому праву задаете мне вопросы о ней. Но если вы ей друг — знайте, она в беде! И сейчас совсем беззащитна. А вы бросаетесь тут на меня…

Волнение придало Овечкину сил, и он поднялся на ноги. Доркин тоже вскочил, сжав кулаки.

— Чатури, — глухо позвал он, не сводя с Овечкина глаз. — Этот человек говорит правду?

— Чистую правду, — с удовольствием подтвердил крылатый зануда. — Но как он тебя, а? Не в бровь, а в глаз! Я бы сказал, что из вас двоих он более заслуживает рыцарского звания.

Михаил Анатольевич коротко простонал и отвернулся. Баламут, немного поколебавшись, шагнул к нему и тронул за плечо.

— Извини. Расскажи мне все, — тихо попросил он. — Я — друг принцессы Май… шут и советник ее отца, Баламут Доркин. Можешь мне верить.