— Ну да, — с некоторой растерянностью произнес Овечкин. — Я так и думал… то есть…

Только сейчас он понял, что действительно так и думал все это время. Он понял, кого ему напоминала Елена Басуржицкая — своим достоинством, манерой держать себя, аристократизмом, ощущавшимся в каждом ее жесте и слове. Разумеется, Никсу Маколея! Бессознательная привычка к власти делала их обоих такими одинаково спокойными, непринужденными в любой обстановке и безупречно владеющими собой. И поняв это, в тот же миг сообразил Михаил Анатольевич, что он должен делать. Он посмотрел на обеих женщин, не без волнения ожидавших его реакции, и улыбнулся.

— Я знал это, принцесса, — сказал он. — И если мне удастся выбраться отсюда, мы обойдемся без милиции. Расскажите мне все. Как вы попали к этому негодяю?

— Меня усыпили каким-то снадобьем, — сказала Маэлиналь. — По-видимому, у меня было предчувствие… как было оно и у Баламута Доркина, любимого советника моего отца. За день до случившегося он приказал удвоить стражу у моих покоев, хотя ничто не предвещало несчастья. До свадьбы оставалось два месяца, все готовились к празднеству… я весь день примеряла наряды… но когда собиралась уже лечь спать, мне вдруг захотелось взглянуть на свой талисман. Меня как-то необычно клонило в сон, и пламя свечей казалось тусклым, а может, я почувствовала грусть при мысли, что скоро расстанусь с отчим домом, но я подумала, что Тамрот успокоит меня. Я вынула талисман из шкатулки, и в тот же миг рука моя ослабела, шкатулка упала на пол, и я едва успела зажать Тамрот в кулаке, как потеряла сознание. Больше я ничего не помню и не знаю. Очнулась уже здесь, в этом доме. Басуржицкий сказал мне, что я больна и лишь воображаю себя принцессой… в доказательство он провез меня на машине — так называется этот экипаж? — по вашему городу. Конечно, я была испугана… никогда прежде мне не приходилось бывать в других мирах. Но я поняла, в чем дело — ведь при мне, когда меня похищали, был Тамрот, который и помог похитителям уйти из Данелойна на Землю! Очнувшись, я, конечно, не нашла при себе талисмана. Басуржицкий заявил, что не знает о нем ничего, что это моя болезненная фантазия. Он стал поить меня какими-то лекарствами, от которых у меня мутилось в голове, и утверждал, что я его жена… возможно, он и вправду свел бы меня с ума. Но, на мое счастье, сиделка, которую он нанял для меня, Фируза, — она нежно прикоснулась к руке девушки, — поверила мне и встала на мою сторону. Она выбрасывала лекарства Басуржицкого и давала мне другие. Она же объяснила мне, насколько безнадежно мое положение. Но я спокойна — я уверена, что меня ищут. Без меня в Данелойне начнется война, и конечно, отец мой не станет сидеть сложа руки. Рано или поздно меня найдут.

Она доверчиво поглядела на Овечкина.

— Но я рада, Михаил Анатольевич, что и вы поверили мне. И благодарю вас за желание помочь, но, право же, это бесполезно.

У Михаила Анатольевича непривычно сжалось сердце. Бедный ребенок… может быть, она и права, может быть, ее действительно ищут. Но найдут ли? Он обменялся быстрым взглядом с Фирузой и заметил тревогу в глазах сиделки, из чего сделал вывод, что та вполне разделяет его сомнения.

— Значит, вы ничего не знаете, — задумчиво сказал он. — Ни того, кто именно вас похитил, ни того, зачем вы нужны Басуржицкому. Он ли главный распорядитель в этом темном деле или исполняет чью-то волю? Для чего вас похитили? И сколько времени продлится ваше пребывание здесь? Вы видите, сколько вопросов!

Глаза принцессы потемнели.

— Да. Я спрашивала себя об этом. Мне кажется, что единственной причиной может быть чье-то желание расстроить мою свадьбу с принцем Ковином и тем самым развязать новую войну между айрами и даморами. А в таком случае мне не причинят вреда. Меня продержат здесь ровно столько, сколько нужно… пока не начнется война. И Басуржицкий, скорей всего, только исполнитель.

— Однако он уже пытался причинить вам вред. Свести вас с ума…

— Да…

— Поэтому нельзя сидеть сложа руки.

Михаил Анатольевич поднялся со скамеечки возле фонтана, где они сидели втроем, и прошелся туда-сюда по дорожке.

— Я все-таки приложу все усилия, чтобы выйти отсюда, — сказал он, поворачиваясь к Маэлиналь. — Конечно, в милицию я не пойду… я пойду к своему другу. Если с ним все в порядке — вы будете спасены, принцесса. Он не только вытащит вас от Басуржицкого, он поможет вам и вернуться в Данелойн.

— Как?..

— У него тоже есть талисман. Никса Маколей и сам — не из этого мира и попал сюда благодаря этому… забыл, как он называется. Отражатель, кажется, и еще как-то. Так что самое главное — выйти отсюда. Очень я сомневаюсь, что Басуржицкий позволит мне просто взять и уволиться…

— А зачем он вообще нанял вас? — неожиданно спросила Фируза.

До этого она сидела молча, и временами Овечкин вовсе забывал о ее присутствии. Пока он глядел на принцессу Май, все казалось ему возможным. Трудным, но возможным. И побег отсюда, и освобождение царственной пленницы, и возвращение ее домой… Но вопрос, который задала Фируза, разом возвратил Михаила Анатольевича к реальности. Он вспомнил все, о чем думал накануне ночью, свою детективную версию и вопрос, который так и остался без ответа. Именно этот вопрос.

— Не знаю, — сказал он растерянно. — Все это очень странно…

Девушки смотрели на него и ждали объяснения. Но он ничего не мог им сказать. Что за важная персона такая этот Овечкин, если Басуржицкий затевает целую интригу, дабы нанять его на работу? Может, конечно, это его обычная манера…

— А как наняли вас, Фируза? — спросил он.

— Я увидела объявление в газете. Позвонила, встретилась с Даниилом Федоровичем, он задал мне обычные вопросы — образование, опыт работы и тому подобное. Сказал, что я подхожу. Вот и все. Назавтра мне было объявлено, что я не имею права выходить из дома, пока не уволюсь.

— Вас это удивило?

— Еще бы!

— Вы не пытались уволиться сразу?

— Нет… Честно признаться, мне очень нужны были деньги. Басуржицкий сулил много. Я подумала, что условия бывают всякие, в том числе и странные, и согласилась, тем более, что он сказал — это ненадолго. Месяца на три… Ну, а потом мы подружились с Май.

Овечкин задумался. Что ж, девушку наняли вполне обычным путем. Это с ним что-то не то… но стоит ли говорить об этом? Женщины и без того испуганы. И совершенно беспомощны. Пока не появился Овечкин какой-никакой, но все-таки мужчина — они и вовсе ничего не могли поделать в данной ситуации. Он хоть знает, к кому обратиться, если… Вот именно если! Сердце у него снова сжалось, но он постарался улыбнуться.

— Не знаю, зачем я понадобился Басуржицкому. Может, он решил, что вы заскучали?! Но как бы там ни было, я думаю, это скоро разъяснится. Пока же — давайте подумаем. Если меня не уволят, каким образом можно сбежать отсюда?

Ни до чего они не додумались. К вечеру у Михаила Анатольевича разболелась голова, и он почти рад был уединиться у себя в комнате в ожидании ужина. Ему чертовски не хотелось выглядеть перед женщинами таким же беспомощным, как и они. Но выхода и вправду не было. Все трое не могли выйти за пределы своей половины квартиры никуда, кроме как в оранжерею. Путь из окон на крышу был совершенно заказан — отсутствовал карниз, по которому можно было бы добраться до водосточной трубы, например, да и водосточных труб на их стене не наблюдалось. (Этому в глубине души Овечкин был даже рад, ибо при одной только мысли о подобном подвиге у него кружилась голова и подгибались коленки.) Так что выйти из квартиры можно было только одним способом — через входную дверь. А стало быть, нужно добиваться разговора с Басуржицким, хотя бы для того, чтобы оказаться поблизости от этой двери. А там — что Бог даст.

Овечкин не сомневался, что разговор об увольнении выйдет очень коротким. Басуржицкий скажет «нет» и отправит его восвояси. Подраться с ним Михаил Анатольевич был бы очень не прочь, да вот беда — он никогда в жизни не дрался, и в исходе боя можно было тоже не сомневаться.