Кроме матримониальных посланий встречались и чисто деловые, исходившие по большей части от представителей фирм. В них сухим деловым языком обговаривались условия, на которых моим последним словом с петлей на шее будет название их бренда. Неизвестно почему, но почти все были убеждены, что меня ждет именно виселица. В качестве вознаграждения за услугу можно было выбирать между финансовым обеспечением семьи, памятником на родине и вечной молитвой за упокой души в течение десяти лет. Предлагалось также взойти на эшафот в одежде от набирающего силу кутюрье и галстуке, пока еще не пеньковом, с логотипом производителя отечественных автомобилей. Награды в таком случае сулили помельче, но зато авансом, то есть наличными и при жизни.

Но по-настоящему удивил лишь обратившийся ко мне поп-расстрига. Он предлагал написать вдвоем книгу поучений, которая после моей мученической кончины станет новой Библией, при этом брал на себя, моего единственного ученика, составление и издание чего-то среднего между Евангелием и житием святых, то есть святого. По его расчетам, это должно было дать толчок созданию новой конфессии, моими же мощами он распорядится с умом и в соответствии с пожеланиями усопшего. Потенциальный апостол уверял, что именно так были основаны все мировые религии, а учитывая возрастающее в стране количество юродивых, в успехе можно было не сомневаться. И скорее всего, был прав. Радовало и то, что от человеческих жертвоприношений и ритуальных оргий расстрига обещал по возможности воздерживаться, хотя тут же замечал, что это отрицательно скажется на росте паствы.

Что тут скажешь, предложение льстило самолюбию, но с этой стороны я на себя как-то никогда не смотрел и отвечать бывшему попу не стал. Как и всем остальным, без разбора пола, социального положения и сексуальной ориентации. А попадались и такие. Единственное, что оставалось неясным, так это исход голосования. Результаты опросов общественного мнения были мутны и нестабильны и если о чем-то и свидетельствовали, то лишь о том, что шоу будет смотреть вся страна. Социологи предсказывали волну самоубийств, представители бизнес-сообщества, зная ситуацию в экономике, были уверены, что меня вздернут, и это правильно, маркетологи говорили о повышении спроса на предметы первой необходимости, но определенности это не прибавляло. Ограниченный оптимизм внушали лишь норовившие выскочить за меня замуж дамочки, да и те, скорее всего, набивались ко мне во вдовы.

Заодно проверил и свой старый почтовый ящик и обнаружил непрочитанным всего одно письмо от неизвестного мне Майского. Представившись главным режиссером шоу «Жребий фортуны», он ставил меня в известность, что первые репетиции начнутся в самое ближайшее время, а точнее он сообщит по телефону.

Зачем самоубийце репетиции и как они будут проходить, я не очень себе представлял, но и вступать с телевизионным деятелем в переписку не собирался. На дворе уже стояла глубокая ночь, но, несмотря на свинцовую усталость, я был уверен, что заснуть вряд ли удастся. Так часто случалось, когда я слишком много работал и внутреннее напряжение зашкаливало. Глушить себя водкой не хотелось, и, переместившись в кресло, я принялся смотреть в открытое окно. Там поначалу ничего не происходило. Пожары после ливня пошли на убыль, и в воздухе уже не чувствовалось гари. Разве что немного, да и то, скорее, работала обонятельная память. Осень подступила вплотную, по ящику говорили о надвигавшихся на Москву затяжных дождях, а пока ночи стояли ясные, и было щемяще жаль безвозвратно уходящего лета.

Что имеем, не храним, думал я отстраненно, потерявши, плачем. Мерно тикали на полке часы, высыпавшие на небо звезды начали мерцать, и в голове предвестницей забытья появилась приятная легкость. Перед глазами, сменяя друг друга, пошли смутные образы, выступили из полутьмы освещенные солнцем белые колонны портика…

Колонны портика храма сияли белым мрамором, над ним раскинулось ярко-синее безоблачное небо. Черты лица Синтии исказило выражение ужаса. Я обернулся. За моей спиной безумного вида малый тащил из-за пояса тесак, не уступавший размерами короткому мечу гладиаторов. Время остановилось. Я видел, как сантиметр за сантиметром показывается из ножен клинок. Блеск его завораживал. Стоял и смотрел, как убийца поднимает над головой кинжал. Черты его обожженного солнцем лица дышали ненавистью, на губах выступила пена.

В следующее мгновение все изменилось. Словно дикий зверь в момент смертельной опасности я превратился в сжатую до предела пружину, почувствовал каждую мышцу напрягшегося тела. А еще злую радость от предстоящей схватки, она меня переполняла. Последовавшие за этим события могли бы впечатлить любого из инструкторов рукопашного боя. Издав дикий крик, я оттолкнул от себя женщину, поднырнул одним движением под нападавшего и перехватил его занесенную руку. Вертанул наружу державшую оружие кисть. Широкий мясницкий нож со звоном ударился о землю. Попятился. Лицо безумца с белым шрамом через щеку оказалось очень близко. Его губы прыгали, глаза вылезали из орбит. Навалившись на меня всем телом, он обеими руками вцепился в мою тунику…

Ошибся!.. Искусство самообороны я постигал в институтские времена, когда записался по дурости в студенческий оперотряд. Состоял в нем в течение недели, на большее меня не хватило. Учил нас милицейский прапорщик, учил по-простому, показывая приемы на нас самих. Квадратный — что поставить, что положить — расшвыривал учеников, как котят, но кое-что, как оказалось, из его занятий я все-таки вынес. Если противник прет на тебя, как на собственный буфет, объяснял прапор более доходчивыми словами, проводишь прием «мельница». Ногу между его ног, рвешь гада на себя и одновременно падаешь на спину.

Именно это я в точности и проделал, и мой противник, светлая, должно быть, ему память, просвистел надо мной в полете, как выпущенный из пращи камень. С приземлением парню тоже не повезло, врубился головой в постамент статуи Юпитера. И это было бы еще терпимо, если бы мстительный супруг Юноны не рухнул на него всей своей каменной тяжестью.

Готовый продолжить схватку, я уже стоял на ногах, но поверженный противник не подавал признаков жизни. Зато пришедшая в себя Синтия была живее всех живых. Вцепившись мертвой хваткой в руку, она с неженской силой потянула меня в кусты, но вовсе не для того, о чем могла подумать начавшая собираться толпа. Стоило зеленой стене скрыть нас от глаз зевак, как со скоростью иноходца мы припустились к выходу из парка. Увидев свою госпожу участвующей в забеге, восьмерка рабов понеслась по улицам Рима так, что я едва мог за ними поспевать. Судя по тому, как разбегались встречные, они принимали нас за машину со спецсигналом или за стрит-рейсеров.

Не прошло и четверти часа, как, оказавшись у подножья холма, мы с Синти начали подниматься к сияющему белизной храму Весты. Сказать, что я тяжело дышал, значит ничего не сказать. Моя же спутница всходила по мрамору лестницы как истинная королева. Вступив под своды святилища, приблизилась с покорным видом к жертвеннику и замерла, беззвучно шевеля губами. Вокруг, поддерживая вечный огонь, сновали женщины в белом, но она вряд ли их замечала. Если во время марафона по Вечному городу я считал, что мы убегаем от ответственности, то теперь понимал: Синти спешила с мольбой к заступнице. Не посмев последовать за ней, я остался стоять у распахнутых в небо дверей храма. Произносимых ею слов слышать не мог, но мне казалось, что молитва каким-то образом касалась и меня.

Был уверен, что никогда не узнаю, о чем она просила покровительницу, однако стоило нам начать спускаться с холма, как Синти сама об этом сказала:

— Просила Весту тебе помочь! Заметил, наверное, как смотрят на тебя люди, а кое-кто и здоровается…

Наблюдений по части приветствий у меня не было, но что прохожие поглядывают с любопытством, отмечал. Природу его объяснял себе тем, что выгляжу не как все, хотя разномастная тусовка Вечного города была сравнима с лондонской толпой в час пик.