Эти бумаги, безусловно, тоже не следовало брать. Но опять умудрилась насвоевольничать Айгюль. Выяснилось, что пока Ким ходил в банк, девушка дождалась ухода из квартиры, где обитал Шварц, любовницы оборотня, вскрыла жилище, словно заправская домушница («Дура, а если бы в это время туда милиция нагрянула? Прямо по «горячим» следам?!»- Возмущению Кима не было предела), и учинила небольшой обыск.
Ничего, представляющего интерес, в квартире не нашлось. Напоследок Айгюль бегло просмотрела содержимое стоящего в прихожей «дипломата», обнаружив там кучу заявлений в милицию и прочих подобных бумаг. Ким, слушая об этом, хмыкнул про себя — подобные чемоданы были почти что у каждого оперативника, в них они хранили незарегистрированные заявления и прочие, скрываемые от статучета, документы. Если такой портфель и обнаруживали проверяющие в кабинете оперативника, то не вскрывали, в отличие от сейфов. Одно дело — государственное имущество, другое — личные вещи, досматривать которые без постановления, подписанного прокурором, никто не решался.
Так вот, в «дипломате» Шварца, кроме кучи казенных бумаг, лежала отдельная папка, на которой крупными буквами значилось «Операция Мстителя». Пролистнув несколько страниц, Айгюль увидела знакомую фамилию «Керимбаев» и поспешила забрать папку с собой.
Ознакомившись с содержимым документов, Ким направился к ближайшей конторе, где делали платные ксерокопии. Теперь один экземпляр содержимого папки должен был попасть на глаза Нертову. Наверное, это тоже не следовало бы делать, но бывший особист почему-то решил, что его знакомому не помешает почитать записки Шварца.
* * *
Хотя Алма-Ата, как обычно, встретила ярким солнцем, настроение у Кима не улучшилось. Несмотря на то, что за время полета он уже несколько раз мысленно просчитал все возможные варианты доклада руководству и последующие реакции, уверенности, что оно, руководство, по крайней мере, не укажет бывшему особисту на дверь, не было. Такие же мысли преследовали Кима и когда он вместе с Айгюль спустился с трапа самолета, и когда добрался до зала прилета.
Предчувствия, видимо, не обманули: господин Керимбаев, за спиной которого маячили несколько охранников, лично прибыл в аэропорт. Киму показалось, что его ноги наливаются свинцом, но, тем не менее, он шел вперед, на встречу своей судьбе. Керимбаев выглядел недружелюбно и смотрел куда-то мимо командированного, хотя тоже двинулся навстречу. И вдруг, совсем неожиданно для Кима, бизнесмен обнял Айгюль и, прижав ее к себе, как-то очень нежно прошептал: «Доченька, ты вернулась, наконец. Мы с мамой так за тебя волновались»…
Ким ошалело глядел на эту сцену. Все его планы относительно оправданий разрушились, словно карточный домик от неосторожного дуновения сквозняка.
Потом он ехал в личной машине почтенного Керимбаева к нему домой, где гостей ждал накрытый стол, во главе которого восседал древний старик с изборожденным морщинами лицом и редкими седыми волосками бороды. По почтительному обращению, Ким догадался — старик был отцом директора. Приехавшие некоторое время ожидали, пока Керимбаев что-то негромко говорил старику, слегка согнувшись перед ним. Потом аксакал неожиданно быстро для его возраста поднялся со своего места и, отрывисто позвав: «Айгюль!», вышел из комнаты. Девушка спешно последовала за ним. Следом, извинившись перед гостями, скрылся и ее отец.
Прошло около часа прежде, чем хозяева вернулись. О чем они столь долго беседовали, можно только догадываться. Айгюль же между тем решительно подошла к Киму и, что не вписывалось ни в какие правила домостроя, села рядом с ним. Бывший особист настороженно молчал, исподтишка наблюдая за главой семьи, но тот, казалось, ничего не замечал.
Затянувшуюся паузу, наконец, прервал Керимбаев. Он медленно поднялся и витиевато поблагодарил «уважаемого Ивана Анатольевича» за помощь, оказанную роду.
— Я успел ознакомиться с записями этого… — Керимбаев не произнес имени, но Ким и без того понял — речь шла о Шварце, — он сам обо всем рассказал. Имена в записях, думаю, вымышленные, но события описываются реальные. Во всяком случае, они совпадают с теми данными, которые нам достоверно известны. Единственный вымысел, пожалуй, лишь, что этот негодяй представляет себя этаким суперменом-мстителем.
Ким и сам пришел к подобному выводу, ознакомившись с записями, добытыми Айгюль. Бывший прапорщик, очевидно, описывал события, связанные с собственной службой, только попытался облечь все это в форму некоего романа. Читая это произведение, Ким то и дело ловил себя на мысли, что оно напоминает записки сумасшедшего маньяка. Одним из эпизодов книги был сюжет о том, что герой, профессиональный киллер, решил подчинить своей власти одного из первых лиц города. Поэтому, получив задание убить очередного бизнесмена, он заставляет стать исполнителем дочь этого «первого лица», рассчитывая впоследствии его шантажировать и заставить подчиниться своей воле. Этот-то эпизод вкупе с военными мемуарами Шварца и заставил Кима передать копию романа Алексею Нертову.
От раздумий бывшего особиста оторвал голос Керимбаева: «Иван Анатольевич, а проверить некоторые обстоятельства все же не мешало бы. Вы как, не будете возражать против небольшой поездки в Дивномайск, а? Глядишь, там, на месте бы и уточнили кое-какие детали…» — Керимбаев сделал паузу, а потом, чуть усмехнувшись, добавил: «Мы не будем также возражать, чтобы вас сопровождала Айгюль. Если, конечно, ее общество вам не неприятно». И Керимбаев снова усмехнулся одними уголками рта.
Ким лишь медленно кивнул. Он не мог разобраться в собственных чувствах, очередной раз меняя мнение об Айгюль. Теперь ее поступки не казались столь сумасбродными. Рядом с ним сидела загадочная молодая женщина, как могла отомстившая убийце собственного брата. Только этим и можно было объяснить поступки напарницы, в очень большой симпатии к которой Иван Анатольевич до сих пор боялся себе признаться…
Глава 4. Игра по правилам
Алексею Нертову, конечно, не помешало бы встретиться с Кимом, но в день разговора с Расковым он попросту закрутился на работе, а потом оказалось, что говорить поздно — казахский гость с корейской фамилией спешно улетел из Питера.
Шел уже пятый день со дня странного исчезновения Марины, поисками которой должны были заниматься люди из агентства Арчи. Только до сих пор никакие результаты этих поисков Алексею были неизвестны. Даже самого начальника агентства выловить было крайне сложно. В конторе Николая не было, а когда Нертов пытался звонить ему на трубу, то слышал лишь сухое «телефон выключен или находится вне зоны обслуживания». Ненадолго, правда, Арчи заскочил однажды в банк к Алексею, но потом вдруг спешно засобирался и убежал, так ничего толком и не рассказав о ходе работы сыскного агентства.
Ко всему прочему пришлось заниматься еще и похоронами Лишкова — бывшей жене Светлане, как говорится, легче было отдаться, расслабиться и получить максимум удовольствия, нежели объяснять, что не можешь и не хочешь. И действительно, едва Алексей попробовал заикнуться, что не имеет никакого желания организовывать проводы в последний путь чиновника, Светка тут же заныла о своем одиночестве, что ей никто не хочет помочь и так далее, и тому подобное… В общем, Нертов плюнул и, прервав вдовьи стенания, буркнул, что примет участие в ее жизни. «Но учти, это — в последний раз и то, только учитывая конкретную ситуацию». Светлана радостно чмокнула Алексея в щеку и упорхнула делать себе подобающую для торжественных похорон прическу.
Похороны заставили отложить и поездку к отцу, с которым Алексей рассчитывал поговорить по душам. А меж тем, сделать это следовало как можно быстрее — ведь сбежавшая Марина ездила именно к дому Нертова-старшего, которого ей «заказали» убить. Осмысление того, что пришлось пережить родителям, натолкнуло Алексея еще на одну неприятную мысль: в нынешнее тревожное время существовать легче в одиночку, потому, что даже, казалось бы, самый логичный в конкретной ситуации шаг, может поставить под угрозу близких людей под огонь на поражение. Нертов понял, что у него нет права приближать к себе людей, вовлекая их в игру по жестким правилам, в которых он сам еще до конца не разобрался. Теперь он знал: найдись сейчас Марина — от нее придется отказаться раз и навсегда. Ну, если и не навсегда, то, по крайней мере, до окончания этой сумасшедшей игры, напоминающей «Джуманджи».