Но куда он делся — пешком, в разгар метели?

— О боже, братишка, где же ты? — прошептала Колетт, и судорога страха пробежала по ее телу.

Она выключила воду и взъерошила руками волосы, стряхивая лишнюю влагу. Постояла немножко, глубоко вздохнула, стараясь успокоиться и отогнать тревогу. Но это ей не удалось. По крайней мере, полиция сейчас разыскивает Оливера не только потому, что он бросил свою невесту. Управление шерифа округа Уэссекс работает вместе с полицией Киттериджа и государственной полицией штата Мэн. Допросили даже бедного Фридла — интересовались, не известно ли ему что-либо об исчезновении Оливера. Смешно, конечно, но копы-то этого не знали. Колетт была очень рада, что они не стали тянуть с розыском.

Она отодвинула дверцу душевой кабинки и, достав полотенце, накрутила на голову, как тюрбан. Потом взяла второе полотенце, огромное, голубое и пушистое, и быстро вытерлась. Халат висел на двери ванной. Она скользнула в него и туго подпоясалась. Но стоило Колетт открыть дверь — яркий свет и горячий пар тут же хлынули в коридор, — как ее начала бить дрожь. В коридоре оказалось настолько холоднее, что соски у нее сразу затвердели, и она крепко обхватила себя руками, пытаясь унять озноб.

Ночью дом обычно отапливался по минимуму. Тем не менее бежавшие внутри стен трубы гудели жизнью, боролись за тепло. Дом трещал, он был слишком старым и слишком большим — почтенный пожилой дом, пустота которого казалась такой печальной, словно само здание скорбело о том, что этой ночью в доме не осталось ни единой живой души, кроме Колетт с отцом.

О, как бы ей хотелось, чтобы здесь жила настоящая семья! Родители и дети. Несколько поколений большой семьи. А не один лишь безразличный, разочарованный отец и его испуганная дочь.

Ступать босыми ногами по холодному деревянному полу было неприятно, и она заторопилась к себе в спальню. Но у самых дверей остановилась и нахмурилась. Ее опять пронзила дрожь, и виной тому был вовсе не термометр. В детские годы Колетт нередко чувствовала, что дом подавляет ее. Часто она не могла заснуть по ночам, и, дождавшись, когда заснут родители, отправлялась в жутковатое путешествие по дому. За каждым черным ночным окном кто-то таился. Пробираясь на кухню за вкусненьким, она всегда ощущала странное покалывание в нижней части затылка, спазм мышц между лопаток. В такие моменты она не сомневалась в том, что кто-то наблюдает за ней.

То же знакомое леденящее ощущение пронзило ее сейчас.

Но Колетт уже не была маленькой девочкой. Она сдвинула полотенце с уха и внимательно прислушалась к стенаниям старого дома. Ненавидя себя за колебания, обернулась через плечо. На верхней площадке лестницы горела лампа, тускло освещая коридор. Но ее света не хватало, и оба конца коридора уходили во тьму.

— Папа? — тихо сказала она.

Она знала, что это глупо. Отец в своей комнате. Читает или, может, уже спит. А если и вышел, то не стал бы молча бродить по дому. Макс Баскомб был, как сам он не раз выражался в ее присутствии, Хозяином Сей Треклятой Усадьбы.

Колетт насмешливо улыбнулась сама себе и вошла в комнату. Возле кровати горела старинная лампа. Стеклянные, расписанные вручную плафоны с изображением роз на морозном фоне окрашивали постель в розоватые тона. Рождественские фонарики на окне весело мигали, и уже само пребывание в комнате подействовало на Колетт успокаивающе. Возможно, ощущение, которое она испытала сегодня утром, перед тем как проснуться, — чувство возвращения в детство — повлияло на нее больше, чем она сознавала.

«Ты на грани срыва из-за Оливера», — подумала Колетт.

Она продолжала думать о брате, размотав полотенце и яростно вытирая волосы. Сегодня вечером ей не до фена. После такого дня было просто необходимо принять душ, согреться и расслабиться. А утром она опять примет душ. Тогда и займется волосами.

Колетт скинула халат, надела чистую фланелевую пижаму. Провела пальцами по прядям на голове и снова принялась вытирать их полотенцем. После этого взяла с комода расческу и запустила в волосы. Тело изнывало от беспокойства. Душ оказал свое магическое воздействие, но теперь, в комнате, тревоги начали возвращаться. Разве она сможет спать, не зная, что же случилось с Оливером? Как отцу удалось заснуть?

Отложив щетку, она подошла к постели и взяла с ночного столика книгу. Книга называлась «Разреженный воздух» и рассказывала о трагедии на Эвересте. Ее автором был Йон Кракауэр. Жутковатая история, но в то же время захватывающая. Колетт надеялась, что чтение отвлечет ее и она сумеет уснуть.

Она откинула покрывало и полезла в кровать, но тут ее охватило то же ощущение. Нахмурившись, Колетт бросила взгляд на приоткрытую дверь. Хотя коридор освещался, лампочка была такой слабой, что по контрасту с ярким светом пространство за дверью показалось ей сплошной тьмой. Колетт испытала сильнейшее желание встать и плотно закрыть дверь, но сдержалась, опять поворчав на себя.

И вдруг в коридоре что-то мелькнуло.

Колетт застыла на месте.

— Папа?

Веки ее дрогнули, и на женщину нахлынула внезапная сонливость, такая сильная, что она покачнулась. Стряхнув с себя сон и пытаясь разглядеть хоть что-нибудь сквозь приоткрытую дюймов на шесть дверь, Колетт потерла глаза и стерла с их уголков «песчинки», обычно появляющиеся лишь по утрам, после сна.

— Эй! — окликнула Колетт и двинулась к двери.

Сначала она шла медленно, но потом почувствовала гнев на себя, а заодно и на отца с Оливером, решительно подошла к двери и распахнула ее.

Свет из комнаты пролился в коридор.

Пусто.

Но кто-то там все-таки был. Кто-то прошел по коридору. Может, отец захотел поговорить с ней и вышел в коридор, а потом передумал? Или Фридлу что-то понадобилось, и он поднялся сюда из своего вагончика? Кто бы то ни был, он мог увидеть, как она переодевалась. Подумав об этом, Колетт сердито прикусила нижнюю губу.

Потом до нее дошло, что бродить ночью по дому мог и третий.

— Оливер?..

Колетт боялась, что с ним произошло нечто плохое. Поскольку брат не мог покинуть усадьбу на машине, вслух она рассуждала так: он позвонил другу, вышел на дорогу, тот приехал и подобрал его. Но на самом деле про себя она думала и о другой, ужасной, возможности: Оливер вышел из дому в метель, и потом что-то случилось. Тот утес над океаном был одним из его самых любимых на свете мест, и Колетт тысячу раз приходило в голову, что он мог оступиться и упасть… или спрыгнуть. Не то чтобы Оливер походил на самоубийцу, но временами он бывал таким несчастным и одиноким, что это беспокоило ее.

Колетт оглянулась. Дальше располагалась комната ее брата. Но там царила тишина. Ни движения, ни полоски света под дверью. Скорее всего, по коридору ходил отец. И как бы ей ни хотелось, чтобы это был Оливер, вернувшийся домой, она направилась к отцовской комнате. Прошла мимо ванной, потом прямо под лампой, освещавшей верхнюю площадку лестницы.

Следующая комната по правую руку и была спальней хозяина дома. Из-за дверей послышался шорох и скрип: похоже, отец ходил по комнате. Она вздохнула. До нее вдруг дошло, что отца так же, как и ее, могла сейчас одолевать бессонница. Колетт даже обрадовалась. По крайней мере, это показывало, что он настолько же обеспокоен, насколько зол. Должно быть, это он подошел к ее комнате, но потом передумал. Весь вечер отец не разговаривал с ней, если не считать нескольких формальных фраз об обеде и пожелания спокойной ночи.

— Папа? — позвала она, едва сознавая, что уже лет двадцать не называла своего отца так.

Колетт мягко постучала и открыла дверь. В тот же самый момент она почувствовала под босыми ступнями песок. Света от лампы в коридоре не хватало, но на окнах отцовской спальни, как и ее собственной, горели рождественские лампочки, и в их оранжевом свете глазам Колетт предстала жуткая картина.

Весь пол был усеян песком. Макс Баскомб лежал навзничь на персидском ковре, а над ним возвышалась завернутая в серый плащ фигура в капюшоне. Она волнами колыхалась в воздухе, словно рой из тысячи пчел. Кожа существа была грубая, цвета песка на полу. Черты лица — невероятно, нечеловечески тонкие, нос, скулы и подбородок резко заострены, а глаза светились желтым, лимонным светом. Существо повернулось к ней и ухмыльнулось, оскалив короткие острые зубы.