Он медленно кивнул и написал:

«Это утешает. Хотя очень странно быть богом, в которого не верит собственная жена».

«Жена», – подумала она. Иногда было трудно осознавать это.

– Ну, – пожала плечами Сири, – думаю, что каждому мужчине неплохо иметь жену, которая не боготворит его, как остальные. Кто-то должен поддерживать в тебе смирение.

«Полагаю, смирение – это нечто, противоположное божественности».

– Как и быть милым? – улыбнулась Сири.

Сезеброн рассмеялся.

«Да, именно так».

Он отложил доску. Затем нерешительно и робко обнял Сири за плечи и притянул ее чуть ближе. Они принялись смотреть в окно на огни города, которые даже ночью оставались разноцветными.

Трупов было четыре. Они лежали на земле, и кровь окрашивала траву в странный темный цвет.

На следующий день после встречи с мастерами подделок в саду Д’Денир Вивенна пришла сюда снова. Она стояла среди толпы зевак под палящим солнцем, которое напекло ей голову и шею. Позади выстроились молчаливые ряды Д’Денир, каменных солдат, которые никогда не выйдут на марш. Смерть этих четверых видели только они.

Люди приглушенно переговаривались, ожидая, пока стража закончит осмотр. Дент успел привести Вивенну сюда до того, как уберут тела. Она сама попросила, но сейчас пожалела об этом.

Для ее усиленного зрения цвет крови на траве был отчетливо различим. Красное и зеленое в сочетании казалось почти фиолетовым. Вивенна смотрела на трупы с ощущением какого-то несоответствия. Цвет. Так странно видеть побледневшую кожу. Вивенна могла определить разницу, причем существенную, между кожей живого человека и кожей мертвого.

Мертвая, обескровленная кожа была на десять оттенков белее. Будто… будто бы кровь и была цветом, и он покинул свое вместилище. Краску человеческой жизни беспечно пролили, оставив холст пустым.

Вивенна отвернулась.

– Видите? – спросил стоящий рядом Дент.

Она молча кивнула.

– Вы спрашивали о нем. Что ж, это его рук дело. Вот почему мы так беспокоимся. Взгляните на раны.

Она повернулась. В усиливающемся утреннем свете было легко различить то, что она пропустила раньше: кожа вокруг нанесенных мечом ран полностью лишилась цвета. Раны были густого черного оттенка, будто зараженные ужасной инфекцией.

Вивенна повернулась к Денту.

– Пойдемте, – сказал наемник, уводя ее подальше от толпы, которую начали разгонять городские стражники, раздраженные количеством зевак.

– Кем они были? – тихо спросила Вивенна.

Взгляд Дента застыл.

– Бандой воров. Мы работали с ними.

– Думаешь, он нацелился на нас?

– Не уверен, – ответил Дент. – Он нашел бы нас, если бы захотел. Не знаю.

Когда они шли между статуями Д’Денир, приблизился Тонк Фа.

– Золотце и Чурбан настороже, – сказал он. – Но никто из нас его не заметил.

– Что случилось с их кожей? – спросила Вивенна.

– Это его меч, – прорычал Дент. – Нужно разобраться с ним, Тонкс. Чую, в итоге мы столкнемся с ним.

– Что за меч такой? – поинтересовалась Вивенна. – И как он вытягивает из кожи цвет?

– Мы должны украсть эту штуку, Дент. – Тонк Фа потер подбородок.

Рядом с ними появились Золотце и Чурбан, замкнув защитный строй, и они влились в поток людей на улице.

– Украсть меч? – переспросил Дент. – Да я даже не прикоснусь к этой штуке! Нет, мы вынудим его им воспользоваться. Обнажить его. Он его долго не удержит, и мы легко сможем с ним справиться. Я сам его убью.

– Он одолел Арстила, – тихо напомнила Золотце.

Дент застыл.

– Он НЕ одолел Арстила! По крайней мере, не в поединке.

– Вашер не использовал меч, – напомнила Золотце. – Раны Арстила не почернели.

– Тогда он сжульничал! – бросил Дент. – Напал из засады. Привел сообщников. Сделал еще что-то. Вашер не поединщик.

Думая о трупах, Вивенна позволила увести себя. Когда наемники обсуждали смерти, виновником которых был Вашер, Вивенне захотелось на них посмотреть. Что ж, она их увидела. И это вызвало у нее тревогу. Выбило из колеи. И...

Она нахмурилась, ощутив слабое покалывание.

За ней наблюдал кто-то с большим количеством дыханий.

«Эй! – сказал Кровь Ночи. – Это Вара-Треледис! Надо подойти к нему поговорить. Он будет рад меня видеть».

Вашер открыто стоял на крыше здания, не заботясь о том, что его увидят. Его это редко волновало. По разноцветной улице двигался нескончаемый людской поток. В этом потоке шел Вара-Треледис, или Дент, как он сейчас называл себя, со своей командой. Женщина – Золотце. Как всегда, Тонк Фа. Бестолковая принцесса. И мерзость.

«А Шашара тут? – спросил Кровь Ночи с воодушевлением в призрачном голосе. – Надо и ее повидать! Она наверняка обо мне беспокоилась».

– Мы давно убили Шашару, Кровь Ночи, – проронил Вашер. – Как и Арстила.

«Как убьем и Дента в конце концов», – мысленно добавил он.

Как обычно, Кровь Ночи отказался признать смерть Шашары.

«Она же меня создала, знаешь ли, – сказал он. – Создала, чтобы я уничтожал зло, – и я отлично справляюсь. Думаю, она бы мной гордилась. Надо с ней поговорить, показать, как хорошо я работаю».

– Да уж, хорошо, – прошептал Вашер. – Слишком хорошо.

Кровь Ночи довольно загудел, восприняв это как похвалу. Однако Вашер сосредоточился на принцессе, разгуливавшей в совершенно экзотическом платье, выделяясь как снежинка посреди тропического зноя. С ней надо что-то делать, она создает столько помех. Планы рушатся с грохотом, как плохо сложенные ящики. Он не знал, где Дент нашел принцессу и как ему удавалось ее контролировать. Вашер испытывал сильное искушение спрыгнуть вниз и позволить Крови Ночи заняться ею.

Но смерти прошлой ночи привлекли слишком много внимания. Кровь Ночи был прав – Вашер не умел красться, и слухи о нем уже распространялись по городу. Это было и хорошо, и плохо.

«Позже, – подумал он, отворачиваясь от глупой девчонки и ее свиты наемников. – Позже». 

 – Гимн! – воскликнула Аврора, уперев руки в бедра. – Что, во имя Радужных Тонов, ты делаешь?

Проигнорировав ее, он положил руки на горку влажной глины перед собой. Окружившие его широким кольцом жрецы и слуги были так же озадачены, как и только что вошедшая в шатер Аврора.

Гончарный круг вращался, а Гимн сжимал глину, стараясь удержать ее на месте. Сквозь стенки шатра просачивался солнечный свет, а аккуратно подстриженная трава под столом была заляпана глиной. Гончарный круг ускорялся, и от глины во все стороны разлетались комочки. Руки Гимна уже покрылись липким слоем, и вскоре вся масса слетела с круга и плюхнулась на землю.

– Хм, – произнес он, оценивая результат.

– Ты что, спятил? – поинтересовалась Аврора.

Она была одета в своем обычном стиле, что означало отсутствие ткани по бокам, совсем немного на груди и чуть побольше спереди и на спине. Ее замысловатая прическа из переплетенных косичек и лент скорее всего была творением мастера стиля, приглашенного ко двору кем-то из богов.

Вскочив на ноги, Гимн развел руки в стороны, и слуги бросились отмывать с них глину и стряхивать с нарядной одежды комочки. Пока слуги убирали гончарный круг, Гимн стоял в задумчивости.

– Итак? – спросила Аврора. – Что это вообще было?

– Я только что выяснил, что не умею делать горшки, – ответил Гимн. – Собственно, не просто «не умею» – у меня это выходит жалко. Смехотворно. Я даже не могу заставить проклятую глину держаться на круге.

– А чего ты ожидал?

– Не знаю. – Гимн шагнул к длинному столу у стенки.

Аврора, раздраженная тем, что ее обделяют вниманием, последовала за ним. Вдруг Гимн схватил со стола пять лимонов, подбросил их в воздух и принялся жонглировать. Богиня наблюдала за ним, явно озадаченная.

– Гимн? – поинтересовалась она. – Дорогой… все в порядке?

– Я никогда раньше не жонглировал, – ответил он, не отрывая взгляда от лимонов. – Пожалуйста, возьми вон ту гуаву.