- Лев Михайлович, не колите, пожалуйста! Я же ничего такого не сделал. Мне главврач обещал, что месяц колоть не будут!
- А мне-то что? С какой радости мне голову ради тебя напрягать?
- А что могло бы освежить вашу память?
- Да что ты, сопля, можешь мне предложить? Оголяй пятую точку!
Когда свет погас, мы сразу накинулись на Женю.
- Лунатик хренов! - сердился Денис.
- А что я? Причём здесь я? Я, что ли, подушки кидал?
- А кто пел "Раскудрявый клён зелёный, лист резной"?
- Ничего я не пел! Хватит врать!
Так до утра мы и провалялись, мучаясь от сильно затянутых канатов. Я немного усмирил свой нрав и тихонечко проводил в психбольнице день за днём. Казалось, что пережитое делало меня сильнее. Может, пережившим опыт мировых катаклизмов, тиранических злодеяний, познавшим параноидальный ужас истребления и распада личности, обездоленным и ожесточённым, легче добиться поставленных целей? Хочу поскорее попасть домой! Пусть это лишь наивное вожделение прекрасного, но это единственное, о чём могу я лишь мечтать. Была, правда, ещё одна боязнь: я переживал, что, достигнув цели попасть домой, я потеряю мотивацию двигаться дальше. Это как собачка, что сидит на цепи и лает на всех, укусить не может, цепь держит. И собачка изо всех сил отчаянно рвётся с неё. И вдруг - цепь обрывается. А собака замирает. Она не знает, что делать. У неё была цель - сорваться с цепи. А когда сорвалась, поняла: цепи-то больше нет, а окружающий мир пугает.
Недели спустя обрисовавшиеся контуры моего пессимистического взгляда на мир не предвещали уже ничего хорошего. Надежда пропадала. Один день, проведённый там, приравнивался к трём дням, проведённым в А1666 или неделе на "гражданке". Новый год на носу, а я всё ещё не комиссован. Уж не наврали ли мне? Моя мечта комиссоваться - была нечто средним между безумием и самоубийством.
31 декабря 2008 года санитары выставили в коридоре чёрно-белый телевизор. Там некоторые ребята подставляли перед телевизором свои табуреточки и смотрели новогодние передачи. Вновь показывали любимые фильмы: "Бриллиантовая рука", "Карнавальная ночь", "Ирония судьбы или с лёгким паром". Вперемешку с рекламой лекарств и водки, приковывали взгляд бенефис Максима Галкина, новогодний огонёк и разные мюзиклы с участием знаменитостей. Но мне было особенно тоскливо. Новый год - мой самый любимый праздник. Я его люблю за душевность, некий мистицизм и внушение, что можно начать всё с чистого листа. И где я его вынужден встречать? Кошмар.
В разгар Нового года я поглядел в маленькое, углублённое в стену, окошко с массивными, рифлёными решётками, дотронулся до него ладонью и, произнеся со слезами "Мама, родная, с Новым годом!", лёг спать. Так и прошло празднование Нового 2009 года.
Утром перед завтраком, ко мне подошёл санитар и сказал, что в зале ожидания ко мне пришли гости.
"Только не это! - встрепенулся я. - Всё-таки меня обманули!"
Ноги будто ватными стали. Вспомнились слова прокурора: "Дима, смотри: если ты вернешься обратно в часть, я лично посажу тебя на 2 года в тюрьму! Не обижайся потом!"
Невольно слёзы наворачивались на глаза. Медленно и неповоротливо я зашёл в зал ожидания. Глаза, затянутые пеленой тихого остервенения, ещё раз глянули на кабинет главврача. "Обманул, сука!". Прелиминарно уже готовился к привычному оскалу старлея Казистого. А там уже конец: зашьют меня, казнённого в кожаный мешок вместе с живыми змеёй, обезьяной, петухом и собакой, и утопят в глубоком водоёме.
- Мама??? - удивился я, вглядываясь в полумрак зала ожидания, и горько заплакал. - Мамочка!!!
Передо мной стояла заплаканная мама, которая, только увидев меня, сразу бросилась в объятья.
- Димулька! Сыночек!
- Мамочка! - ещё крепче обнял её я, чтобы убедиться, что передо мной не мираж.
Я не мог поверить в то, что переживаю в эти минуты. Неужели я всё-таки с ней встретился? Вот это самый лучший подарок к Новому году. В зале ожидания мы просидели около двух часов.
- Дим, как же ты изменился! Тебя здесь совсем не кормят? - обеспокоенно говорила она.
- Мам, здесь еды не хватает. Я хлеб по карманам распихиваю! - честно признался я.
- А я тут тебе принесла немного. Вот! "Оливяшечка", "Селёдка под шубой"! Вот, курочку привезла, грибочки - всё как ты любишь. Кушай, сыночек, наедайся! Боже, что ж с тобой произошло?
- В смысле?
- У тебя даже щёки пропали! Ты сильно похудел!
- Мам! Неважно. Ты лучше скажи, почему только сейчас смогла приехать? Как ты?
- Да я почувствовала, что с тобой что-то произошло. Видишь? Материнское сердце никогда не обманывает! Позвонила к тебе в часть. Через справочную узнала номер. Поднял трубку, какой-то Орищук или Оминюк... не знаю.
- Орищук! Это наш командир роты.
- Он-то мне и сказал, что тебя отвезли в госпиталь города Хмельницкий.
- Подожди, мам, а Саша? Я просил его позвонить тебе и сказать, что меня в Киев увезли.
- Никто мне не звонил!
- Как не звонили? Блин, а я ниоткуда не мог позвонить тебе! Вот Саша... блин...
- А я вот тебе звонила. Трубку взяла какая-то женщина и в грубой форме сказала, чтоб я больше не звонила сюда! Где твой номер?
- Чёрт возьми. Это я одной девушке дал карточку, ну, позвонить ей надо было, вот она с ней и уехала.
- А мать названивает ему, да?
- Ну, мама...
- Так, ешь, давай! И курочку бери!
- Мам, ну а дальше что? Что в госпитале было?
- А, ну да! Мама ж у тебя не зря в облгосадминистрации работает. Я написала в тот же день письмо в Министерство Обороны и в госпиталь почти сразу выехала проверяющая комиссия.
- Ну, мама, зачем? Там на меня теперь косо смотрят!
- Да мне всё равно! Взбучку я им устроила хорошую. Мне никто не хотел говорить, где ты. Я перевернула весь Хмельницкий и мне сказали, что ты в Киеве, где-то в психиатрии. На работе, во время обеда, я нашла все адреса психбольниц в городе Киеве. Обзвонила. И хоть почти никто не хотел говорить мне, лежит ли у них рядовой Лавренёв, ведь это та информация, что не должна разглашаться, но я постаралась - и вот я здесь. Санитары у вас, конечно, звери! Меня вовсе пускать не хотели! Сказали, что встречи возможны только с 8 утра и до половины 11-ого. Ну а я разве виновата, что поезд из Днепропетровска прибыл в 6:15. Вот я и прождала тебя на морозе.
- Вот это да! Санитары здесь действительно сумасшедшие! - выдохнул я, уплетая привезенную из родного дома вкусную еду.
- Дима, ты не волнуйся! Я уже написала письмо в Министерство Обороны и скоро сюда приедет комиссия.
- Мам, зачем? Меня обещали и так комиссовать.
- Так комиссуют наверняка!
- Кстати, а где дядя Толя?
- Дома остался, с Андрюшей. А он, между прочим, написал тебе письмо. Вот оно!
Я взял в руки чистый конверт, на котором было разными ручками написано от Андрея. 29-30 ноября 2008 года.
- Он ещё в конце ноября написал?
- Да. Доставал меня по вечерам. Всё расспрашивал, как ты.
Я вгляделся в письмо. Писал он высокомерно, с нотациями в каждом слове. Странно было от братика читать это письмо, но факт написания этого письма меня уже радовал.
Письмо было такого содержания:
"Трагедия не что иное, как обучение тех, кто по-иному уже научиться не мог...
Жизнь каждого человека складывается так, чтобы он осознавал ошибки своего прошлого, исправлял их на будущее, развивался, обучался и устаивался в Добре. Когда, из-за страха, либо из-за своих убеждений, человек не внимает урока Жизни, ему преподаётся новый урок, цена которому гораздо выше прежнего..."
Особенно впечатлило одна из последних строчек письма:
"Вспомни, осознай это, и не пройдёт и два по семь, как вернёшься домой. Ведь всё материальное укоренено в духовном".
Что он хотел этим сказать? Два по семь - что это? Две недели? Почему такими загадками? В общем, от странного человека иного ожидать и не стоит. Но я его всё равно люблю! Мой братишка...
