- Само - чего? - округлил глаза я и посмотрел на свои руки. Левая и правая рука были перевязаны бинтом от кисти до локтя. Так и не поняв, что к чему, я мысленно представил то, что могло со мной случиться в эти дни, и вновь перевёл взгляд на Женю.

Я ждал от него более ясных объяснений по поводу моего прошлого, и он это сообразил.

- Дим. Санитары почти сразу заметили пропитанный в твоей крови пододеяльник и тебя, лежащего без сознания под ним. В тот день из-за тебя нас всех привязали и вкололи двойную дозу галоперидола, ведь считали, что мы поступим так же.

- Но ведь это бред.

- Я знаю. Но врачи были непреклонны. Вкололи, да и всё.

- А что дальше было? Сколько я пролежал? Тело так ноет...

- Ещё бы. Ты от ужина до ужина в отключке был. Удивительно ещё, что с голодухи я тебе сочной курицей не привиделся.

- Быть того не может. Сутки спал?

- Серьёзно! - настойчивей произнёс Ткаченко, и не верить ему причин у меня не было.

В возникшей паузе я оглянулся. Снова вечер, на улице падал большими снежинками снег. Демчук спал, укрывшись одеялом с головой, а Вася донимал своим присутствием Сашку Рыжего.

- Жень, а что за день сегодня?

- А хрен его знает. Сейчас спрошу. Рижук!

- Что? - оторвавшись от игры в шахматы с неизвестным мне человеком, недовольно спросил Ярослав.

- А что сегодня за день?

- 2 декабря. А что?

- Да ничего. Димка спрашивает.

- О! Он наконец-то очнулся? - подскочил с койки Ярик.

- Куда ты? Мы не доиграли! - развёл руками толстый парень с мешками под глазами.

- Да подожди ты! Не видишь, герой наш ожил?!

- Герой? - смутился я. - Это ещё почему?

- Ну, как тебе сказать? Ты и представить не можешь, как тебя здесь ценят. Понимаешь, вот тебе не понравилось, что тебя наркотой здесь колют, вот ты и продемонстрировал суицид. А другие - лишь только на словах.

- Точно. Теперь санитары не такие наглые, какими были раньше! - вмешался в разговор Вова Коломиец, который так часто спал, что и вовсе напоминал коалу.

- На твоих руках при перевязке было очень много порезов.

- Да. Ты вскрыл себе вены в 37 местах на правой руке и в 18-и на левой! Санитары, работающие в тот день, писали служебки. Штрафанули по-любому!

- Дим, больно было? - спросил Женя, ярко проявляя заботу, а в некоторые минуты, даже настойчивую тревогу и опеку к моей персоне.

- Не помню. Я был будто в тумане глупой ярости.

- Кстати, приходил Стовбурген, сказал, что выпишет тебя очень скоро.

- Да? - удивлённо хлопал глазами я, будто десять лет не присутствовал в собственной жизни.

- Та приходил-приходил, - уверил меня Симончук Денис, - он был таким злым, всех сметал со своего пути. Сказал, что тебе назначит теперь по 5 уколов в день. Димон, послушай меня! Я ж тебе врать не стану, сам знаешь! В общем, пора тебе сматывать удочки! Тучи сгущаются над тобой! Стовбурген общался с другими врачами - Чайковским, Мирошниченко и другими. Дим, мне кажется, тебя здесь сгноят!

- Брось, приятель! Хуже смерти не стоит от них ожидать!

- Этого-то я и боюсь...

- Та он ведь сказал, что выпишет его! - вмешался Дульский.

- Комиссуют? - улыбнулся я, понадеявшись на встречу с родным городом.

- Скорее всего. Ну, зачем армии такой солдат? По любому комиссуют! - предположил Демчук.

- Та ладно?! - улыбнулся я. - Помню, как сказал мне один подполковник в моей части: "Здесь мы не отпускаем, а делаем из таких, как ты - настоящих защитников Родины! И, попробуй только завтра ещё лежать в санчасти! Я лично сгною тебя здесь! Обещаю!"

- Ого! Строгий у тебя вояка!

- Вот так вот, ребята. Кстати, Серёга, а почему тебя до сих пор не комиссовали? Ты ведь здесь уж целую вечность.

- А мне откуда знать? Ну, думаю, ещё пару дней и на комиссацию.

- А сегодня ты какой день?

- 60-й день... - грустно вздохнул он и вышел из палаты.

- Ужас! Ну, прикиньте, два месяца здесь провёл. Кто ж выдержит?

- Так ты глянь на него! Он уже вообще никакой! Эти "витамины" его доконают!

- Да нам они тоже на пользу не идут.

- А тебе что? Ты здесь только первую неделю!

- Демчук! Не начинай! Сам же знаешь, что в этом помещении и дня хватит, чтобы понять, что дома лучше.

- Ой, ну это понятно.

Мы дружно рассмеялись и приготовились ко сну. Я, конечно, не спал, ведь уже тошнило даже от слова "сон". Я лежал и думал. Уверенность была лишь в одном: "Я жив!" Очень радовал тот факт, что ещё ближе моя нога стояла к комиссации. И наконец, я увижу мамочку и Юлечку, дядю Толю и братика. Подожди-ка... - вспомнился мне последний телефонный разговор с эмочкой... (я и вовсе сомневался, - быть может, мне это только приснилось?) - По-моему, Юлька ушла от меня... или нет? А вдруг всё это обычная ссора на почве даже не беременных капризов, а важных нехваток и безумной скуки по любимому человеку? В любом случае, я понимаю её! Понимаю всех, кроме себя.

В распахнутых дверях предстоящей комиссации я сладко прищурил глаза. Поддавшись нахлынувшей волне сонного эффекта, я ветром унёсся в сторону бескрайних мечтаний и многоликих фантазий.

Рано утром я бодро, как и прежде, отправился на укол. Опосля меня ждал очередной гадкий завтрак, в котором попадались даже тараканы и дохлые мыши. Меня это уже давно не удивляло. Эти грызуны каждую ночь скреблись где-то за тумбочкой и в застенках.

Раз в неделю был обход всех лечащих врачей и начальника 10-го отделения. Мы только этого и ждём, ведь у начальника можно было выпросить и телефон, и кратковременную прогулку с санитаром. А также узнать о дальнейшей своей судьбе. Вы же понимаете, просто так к главврачу никто не отпустит, даже если санитаров умолять или давать им взятку. Санитары в 10-м отделении были похожи на непреклонные и могучие горы Украины. В иной раз я даже сомневался, что эти люди вообще хоть что-то могут чувствовать. Обход врачей по палатам обычно происходил каждую пятницу, но по какой-то причине его провели сегодня, в среду, 3 декабря. О причинах мы не знали, но поговаривают, что всё из-за Серёжи Дульского, который с самого утра плохо себя чувствовал. Ему померяли температуру, и результат попросту пугал - 40,2. Друзей у него здесь было мало, только я и Женя Ткаченко.

Чуть не плача целый день провели у койки Серёжи. Я, естественно, отлучался, ведь мне довелось отвечать за свой поступок перед Ярославом Владимировичем и главврачом Анатолием Ивановичем. Последний даже фотографировал мои руки на цифровой фотоаппарат, прося успокоиться. Он также уверил меня, что через пару дней меня выпишут. Этот фактор поднял мне настроение до крайней точки эйфории. Но, уже через два часа я был повержен в гнев и слёзы до той же крайней точки, ведь на моих руках умер Дульский Серёжа, почти сразу после очередного укола. На ухо он сказал мне, что это был укол галоперидола. Этот укол и стал фатальным. Последние часы своей жизни Серёжа провёл в постели с огромной температурой. И мне совсем невдомёк, для чего понадобилось снова колоть галоперидол?!! После него и я стал чувствовать себя отвратительно. А самое ужасное, что после укола моё зрение стало притупляться, а память и вовсе удивляла. С огромной скоростью я забывал своё прошлое, а сегодня утром едва ли вспомнил про Юлю, которую так любил. У Серёжи, к сожалению, было всё намного хуже. Два санитара с гигантскими ручищами забрали Серёгу, и больше о нём мы не слышали. Сегодня просто таки день потрясений. Проводя собственное расследование, я был удивлён вот чем: когда меня звал к себе в кабинет главврач, он разговаривал по стационарному телефону, а потому попросил подождать в коридоре. Напротив его кабинета была расположена убогая столовая, где и кормили нас дохлыми тараканами вперемешку с гороховым супом. В том же коридоре, слева от кабинета, находился огромный зал ожидания. Там происходят встречи больных, как нас здесь называли, с родителями. Моей мамы, почему то, до сих пор не было. Может, Сашка и Лёшка забыли позвонить моей маме? Слева от двери зала ожидания висели в рамках около семи грамот за научные достижения!