Предаваясь, грусти, я снял пиджак, перевесив его на быльце кровати.

В белой футболке с коротким рукавом меня отвели в самый дальний от моей палаты кабинет, где моя пятая точка получила первый укол.

- Что вы мне вкололи? - спросил я, собираясь спать.

- Витамины! - улыбнулась медсестра, несколько удивившись заданным вопросом.

Унывая, я отправился в палату. Тут и услышал: "На обед стройсь!!!" Санитар прогорланил так, будто всю жизнь стоял на конечных остановках маршруток и кричал окружающим про наличие свободных мест.

- Мне тоже? - спросил я, поравнявшись с ним.

- Ну да. Или тебе обед в постель принести, милочка?

- Я же новенький. Мало ли...

- И что? - санитар меня явно не понимал и каждой своей фразой унижал перед остальными ребятами.

- Да просто спросил.

- Стройся! Только пиджак надень! В белухе не разрешено в столовую идти!

Ребята уже построились, а я, на ходу надевая синенький пиджачок, всунулся в середину шеренги.

И тут перед глазами всё поплыло, и я стал падать. Последнее, что помню, как ребята, стоявшие слева и справа, успели схватить меня за руки, и я не упал подбородком на пол. Вот и отключился. Сознание...

Высшая, свойственная лишь человеку форма отражения объективной действительности - способ его отношения к миру и самому себе, опосредствованный всеобщими формами общественно-исторической деятельности людей. В одночасье это пропало, просто растворилось.

В себя я пришёл через десять часов. Медленно открыл глаза. Ресницы с трудом отпустили своих собратьев. Тело затекло от долгого лежания. Желудок заурчал от сильного голода.

Свет в палате был включен. На улице темно. Я лежал в койке, аккуратно укрытый одеялом. Голова кружилась. Чувствовал слабовыраженную тошноту.

Сашка или, как я его успел прозвать - Алекс Голд, как только заметил, что я очнулся, сразу выбежал из палаты:

- Роза Ивановна, Лавренёв очнулся! Лавренёв очнулся!!!

В палате поднялся ажиотаж. На мгновение я превратился из пациента в музейный экспонат. Мне это было непонятно, но на тот момент не так уж важно.

Тут же подбежала невысокая, русая женщина с добрым и обеспокоенным выражением лица.

- Дима, ты очнулся? - заботливо спросила она.

- Похоже на то. А что со мной?

- Не сейчас. С тобой всё в порядке. Лучше ответь, - почему сознание потерял? Ведь всех врачей на уши поднял.

- Кажется, я припоминаю. Так ведь это всё ваши уколы! Я ведь говорил, что мой организм не воспринимает уколы, да ещё и с вашими, так скажем, витаминами. Но меня никто не слушал! Идиоты!

- Ну почему ты так? Мы ведь вылечить тебя хотим.

- От какой болезни??? - вскипел я.

- От душевного беспокойства.

- Что мне вкололи?

- Успокоительное.

- И как оно называется?

- Не имеет значения, - ответила тихонько она, пытаясь понижением тона диалога успокоить меня.

- Да вы в своём уме? - привстал я, - Что значит, не имеет значения? Это мой организм! И по какому праву вы смеете без моего на то согласия, колоть всякую дрянь??? Почему молчите? Нечего ответить?

- Дима, если не успокоишься - тебя привяжут!

- Что? Как вы сказали? Привяжут? Да я вижу, вы совсем съехали?!! По какому праву вы меня привяжете?

Женщина, померив температуру, забрала градусник и ушла.

Уже через минуту передо мной стояли двое санитаров. В руках у них были длинные белые ремни. Как я ни брыкался, но меня туго привязали к койке, а после пришла снова та женщина, Роза Ивановна, и вколола какую-то гадость.

- Ненавижу!!! - кричал я. - Козлы! Вы ещё не знаете, что будет вам за это!!!

Санитары снова ушли в коридор, улыбаясь над моими громогласными репликами. Напротив первой палаты находилась их комнатушка, где они всё свободное время и проводили.

Руки очень быстро затекли. Двигаться я и вовсе не мог. Со слезами на глазах я снова заснул.

Проснулся уже после обеда следующего дня. Руки побелевшие, голова страшно болит, усталость по всему телу, тошнота.

- Отвяжите меня!!! - заорал я.

Меня будто никто и не слышал. Все занимались привычными для этого заведения делами.

- Отвяжите!!! - ещё громче закричал я.

Я не мог успокоиться. Какие-то люди колют меня неизвестными препаратами, не кормят, привязывают, считают за психа. Да что здесь происходит?

Меня полностью оторвали от внешнего мира, закрыв в четырёх стенах. Мой характер бунтаря и борца за справедливость снова нарвался на укол в пятую точку и после того меня отвязали на условии, что я успокоюсь. Пришлось пообещать.

Ужин я всё же отведал. Пюре с чёрными точками и испорченная временем рыбная котлета. Я был поражён, ведь другие ребята это так спокойно ели, даже с жадностью. Видать, не кормили их несколько дней.

Поскольку уже не ел около двух суток, я с некой жадностью съел весь хлеб из поставленной на квадратный шатающийся стол тарелки, и несколько кусков даже спрятал в карман пиджачка. Самое интересное, что на всех столах налито было по полстакана чая.

"Почему именно полстакана? Этого ведь недостаточно для мужского организма".

Понадобился лишь день пребывания с открытыми глазами, чтобы понять суть. Туалет был под замком и открывался через каждые 2-3 часа. То есть, свой организм, у которого свой распорядок посещения туалета, нужно было в категоричной форме переучивать на регламент 10-го отделения. И это не единственный закон того заведения. Телефон не разрешали вовсе, на улицу выходить - и в помине. Попросту, ты оторван от внешнего мира. Зеркал в психбольнице не было, ведь считалось, что мы можем разбить их, и вскрыть себе вены. Бриться разрешали лишь в воскресенье и лишь под чутким присмотром санитаров. Коль захотел ты в туалет, так сказать, внезапно и срочно - терпи! Санитары были непреклонны к простым требованиям людей.

Четыре укола в день. Сибазон, димедрол, галоперидол и многое другое. Стоит ли говорить, что всё вышеперечисленное снесёт любой разум уже за неделю.

Разговаривал я с новоиспечённым товарищем, а звали его Дульский Серёжа, он находился здесь уже 57-ой день. Представляете? С сонливостью и подавленным настроением, Сергей пояснил мне, что за витамины нам колют.

- Сибазон колют чаще, чем другие препараты. Дим, и не удивляйся, если у тебя будет явная вялость, замедление психических и двигательных реакций, неустойчивость походки или головокружение. Скажу даже больше, от него может быть повышенная утомляемость, снижения способности к концентрации внимания, дезориентация, притупление эмоций, депрессия и даже антероградная амнезия. Понимаешь?

- Серёга, я, честно говоря, не очень понял, но отчего они тогда колют нас этим? - испуганно и ошеломлённо спросил я, очень переживая за своё здоровье.

А ведь половину из вышеупомянутых "послевкусий", я уже испытал.

- Они считают нас психами. Вот и колют ради испытаний над нами. А коль власти за жабры возьмут, так они умело аргументируют это тем, что у нас шизофренические психозы и маниакальные состояния.

- Да ты что?

- Да, Дим. И это только начало.

Я кивнул, а сам вспомнил две последние строчки из своего стихотворения: "Нормальный среди психов - психом скоро станет сам!"

Будто в воду глядел.

- Серёга, а что ещё они колют? Только сибазон? - допытывался я.

- Да какой там? Ещё много всякой дряни. Ну, например - галоперидол. Слыхал о таком?

- Нет. А что от него может быть?

- Оказывает мощное антипсихатическое действие. Депрессия с высоким риском самоубийства, снижение остроты зрения, сухость во рту... Что там ещё? Снижение аппетита, по-моему, тошнота и того рода противопоказания.

- Боже, Серёга. Да я уже всё это испытываю сейчас!!!

- Ну, вот. А я уже здесь 57-ой день. Представь, что довелось пережить мне!

- М-да. Представляю...

- Так вот. Ещё димедрол нам дают.

- Димедрол? А это разве не наркота?

- Ну да. В таблетках и уколах. После него могут быть спазмы, головокружение, кратковременное "онемение" слизистых оболочек полости рта и сонный эффект. Успокоительное по-киевски.