Отжался я без всяких усилий и, нагло ухмыльнувшись сержанту в лицо, мол: "и это всё?", принялся стоять так же, как и ранее. Митренко, лениво раскачиваясь на стуле, уже и не наблюдал ту картину, когда новенькие упражнялись по его первому требованию. Привык, наверное. Расслабившись, сержант принялся рассказывать о воинской части и её особенностях. Кто что должен делать и как посвящают в "слоны" с помощью армейской бляхи. Так разоткровенничался, что и вовсе не заметил приближающегося прапорщика. И лишь после услышанных: "Сержант, немедленно встать!", Митренко переполошился и поспешно выполнил столь неожиданный приказ. Прапорщик Кравчук оказался ещё более суровым, чем кто-либо из тех, кого довелось повстречать мне раньше. Говорил он быстро и очень неясно. Хотя, находясь в Западной Украине, этого и стоило ожидать. Но вот ведь незадача - ничего не понятно в его речи. Я пробовал читать по губам его слова, но безуспешно. Мало того, что суржик, так ещё и со странными словами провинциально-польского происхождения. Пока мною совершались очередные попытки, прапорщик объяснял нам, как стоит себя вести в воинской части и где наше место. Невесёлая перспектива - прямо скажу, хотя кроме слов "уроды" и "я вам устрою!", разобрать мне ничего не удалось.
"Вот это я попал!" - решил я тогда.
Прапорщик Кравчук повёл нас на улицу, оставив Митренко, застывшего в воинском чинопочитании у стенки. Рядом осталось две дюжины парней, для которых это здание осталось главным в их армейской жизни. Сероконев Андрюха печально глядел нам вслед.
ГЛАВА V: "А 1666"
Подполковника Гриневича я уже не видел. Прапорщик быстрым шагом повёл оставшихся ребят в неведомом направлении. Так уж сложилось, что кроме Димы Цыганкова, которого я ещё в автобусе не понимал и относился к нему высокомерно, у меня не осталось знакомых среди плаца и казарм. Нас, днепропетровских, всего-то 9 человек, остальные разбрелись по другим частям и ротам. И лишь я один прибыл из Красногвардейского военкомата (будь он неладен!).
В 16 часов нас привели к почти аналогичным воротам. Это и была воинская часть А1666. Да и числа что-то мрачноватые, прямо "Highway to Hell". В этом месте и придется мне стараться забыть угнетающие меня мрачные мироощущения и готовиться к самому сложному.
"Не подобрать предельней мата,
Не объяснить все чувства на душе,
И забрали из военкомата -
Мама, - я солдат уже".
(из стихотворения "Я в армии", 2008 год).
Огромная площадь, по которой мы шли за прапорщиком Кравчуком, вовсе сбила с толку своими размерами. Куда ни глянь - территория плаца. Вокруг него росли высокие ёлки и декоративные туи. Все бордюры побелены, а середина плаца расчерчена на клетки для разучивания правильного шага для марша. Подумать только, ещё вчера я был на распределительном пункте. Столько эмоций, столько событий и переживаний. К таким насыщенным информативным дням я не был готов. Теперь, всё что происходило некогда дома считалось мною как банальное "жрать - спать - срать".
Николай Семёнович привёл нас в небольшое, двухэтажное здание, где мы получили военную форму, хотя надевать её не велели. Нести одежду - дело нелёгкое: берцы, бушлат, комплект камуфляжной формы, комплект нательной формы, именуемой "белухой". А также шапку (те, кто служил более чем полгода, называли её почему-то "пидоркой"), несколько пар толстых носков, чёрные резиновые тапки и пара ремней. Ну, и скажите мне, сколько должно быть рук у человека, чтобы после фразы: "Быстрей! Шевелимся!", схватить всё это добро в охапку и выбежать на улицу, где и дожидаться прапорщика?
На улице начинались порывы зверского ветра, но при такой беготне - он ощущался лишь на горле, в виде першения и редкого сухого кашля. Казалось, вот-вот простужусь.
Я ожидал прапорщика и новых товарищей, а сам неустанно думал о Юле и нашем будущем ребёнке.
"Чёрт подери! Я должен быть сейчас рядом с ней! Быть 26 часов в сутки на работе (на час раньше приходить и на час задерживаться), копить деньги на ребёночка! Что ж она будет делать без меня?"
Тут из дома вышел Цыганок, оживив мёртвый антураж осеннего двора. Димка казался мне радостным. Ещё бы! Он полюбил армейскую жизнь всем сердцем. Ну, а я, так уж получилось - прямая ему противоположность. Получив форму, мы снова принялись шагать за Николаем Семёновичем, изрядно уставшие от пеших "прогулок" на морозе. Уже ни мыслей, ни эмоций. Рабское повиновение. И никакой идеи вольной жизни в рамках социальной обусловленности. И когда же я стал безмолвным исполнителем чьих-то желаний?
Наконец, отшагав вялым строем несколько тихих кварталов, просчитав подошвой истёртую индустрией брусчатку, мы пришли. Одноэтажное, длинное здание находилось где-то за центром города. На стареньком крыльце стоял чудаковатый мужчина в потёртой майке моряка и нервно оглядывал нас, будто имея определённые планы. Очень скоро я понял, что предчувствие меня и на сей раз не подвело.
Оказалось, что прапорщик привёл нас в баню. Похоже, все солдаты через это проходят - "Испытание баней". Грозно приказал нам раздеться и получить у сурового банщика хозяйственное мыло и полотенце, а затем - идти в душевую - комнатку с тёмно-синими стенами с вываливающимся из неё густым и тёплым паром. Что-то он ещё добавил, ах, да - вспомнил:
- Пошевеливайтесь, твари! Даю вам 5 минут! С наступлением шестой минуты - мы отправляемся обратно. Кто не успел - получает наряд, в лучшем случае!
Как я ненавижу спешку!!! А тут, в суете и сумасбродных мыслях пришлось поспешно раздеться и, сверкая достоинством, одним из первых направиться к толстому мужчине в потёртой полосатой майке, который стоял на выдаче полотенец и мыла. Сморщенными ручищами, облепленными татуировками старых лет, он выдал мне то, что полагается новобранцу. Только успел я отойти, как смотрю и вижу, что полотенце грязное, в чём-то желтоватом. Дальше шаги были приблизительно такими: изумился, вернулся, глянул в его пустые глаза, попросил заменить, услышал нецензурную брань, развернулся и направился к душу. Еле тёплая вода смыла лишь часть того негатива, что накопилась во мне ещё со времён распределительного пункта. Знаете ли вы, как под двумя душевыми лейками, свисающих с потолка на высоте четырёх метров, могут мыться девять голых ребят? А какие мысли при этом у каждого из нас? Слово "дискомфорт" - это райское слово, которое и близко не относилось к тому, что происходило сейчас.
Босым очень неприятно стоять под еле тёплой водой на холодном полу в нынешнее осеннее ненастье. Зная заранее, что нужно ещё бежать одеваться, я кое-как обтёрся выданным мне полотенцем, стараясь не дотрагиваться им до лица, и принялся надевать военную форму. Две пары "белухи" (летняя и зимняя) была натянуты сразу, ещё на мокрое тело. Времени катастрофически не хватало и меня это жутко бесило. С трудом расправив прилипшую к мокрой спине белую футболку, принялся надевать камуфляжную форму и берцы на тёплые носки. Со шнурками я провозился, чуть ли не две минуты, руки меня совсем не слушались, растерянность поглощала всякую скорость и надежду вложиться в указанное время. Также долго я провозился с бушлатом и ремнями. Один ремень подпоясывал штаны - небольшая продолговатая материя из мешковины. Ну, а второй подпоясывал бушлат. Я попросил помощи у рядом стоящего парня и он дрожащими руками застегнул пуговицы на бушлате и правильно затянул ремни. Так и началась моя дружба с Петросяном Женей.
Одессит Женя оделся быстрее всех и с радостью помог мне правильно надеть некоторые элементы военной формы. Благодаря ему я и вложился в указанные пять минут, а ещё шесть человек получили от прапорщика по первому наряду. Затем нас заставили оставить свои вещи в одном из углов и выметаться на улицу. Я нехотя кинул новенькие джинсы, шапку, пуховик, свитер и обувь в угол и, горько вздохнув, побежал на улицу. На узких джинсах с переливом, будто прощаясь со мной, сверкнули неформальные значки. Помню, в той бане разразился настоящий скандал. Один из призывников был из так называемой "золотой молодёжи" - сынок богатеньких родителей.
