Эльва знает, на что похоже это жалкое зрелище.
Он тоже знает.
Незнакомец присаживается и достаёт из-под стола, на котором она лежит, что-то угловатое, оснащённое серым зубчатым диском. За устройством тянется толстый провод.
- Пора, моя милая. Займёмся делом, да? Тебе должно понравиться, я уверен. Нигде, нигде такого не испытаешь.
Шаг.
Это не она.
Диск пилы приходит в движение
Это не она.
Жужжащий инструмент опускается к её колену.
Это не она.
Размытый край диска впивается в сустав. Кровяная пыль рисует узоры на белесом латексе хирургического костюма.
Это сон. Кошмар. Бред. Этого не может происходить с ней, потому что не может происходить никогда. Кадр из ужастика не может превратиться в реальность.
Точно! Это кино! Она же смотрит фильм, и сейчас...
Пила разгрызает кость, и страшная вибрация распространяется по всему телу.
Нет. Нет, нет, нет!..
Жужжание смолкает. Покрытая алой взвесью фигура бодро приподнимает отнятую ногу, обхватив её за ступню. Демонстрирует Эльве ровный срез. Нога кажется ненастоящей, восковым экспонатом, ужасной шуткой - но из среза сочится кровь, а внизу...
Она переводит взгляд на себя и видит перехваченный жгутами обрубок на дешёвых хирургических простынях. "Зелёненькие" - машинально думает Эльва, но якорь внимания соскальзывает в никуда и девушка пытается закричать...
...но не может. Связки не подчиняются командам мозга. Глаза не желают закрываться. Спасительное забвение захлопывает перед нищенкой свою дверь.
Пила жужжит, аккуратно взрезая плоть. Алая щель всё шире, инструмент плавно погружается вглубь. Её тело - как посторонний предмет, неодушевлённый, мёртвый, холодный. Вибрация - всё, что достигает её сознания.
Эльва видит руку. Свою руку - отдельно от тела. Чёрный человек прижимает её к щеке, поглаживает сам себя чужой ладонью, словно играет с куклой.
Крик, ещё не родившись, застревает в горле, разрывается прямо в нём резкими спазмами.
Он отпиливает конечности по частям - сперва ниже сустава, а потом - выше. Демонстрирует Эльве свои "трофеи", упиваясь безумием её взгляда. Под кровью уже не видно ни его одежды, ни простыней: чудовище несколько раз протирает маску салфеткой.
- Разве тебе не нравится? Это - было частью тебя, и это тоже. Было, - трясёт он обрубком руки, разбрызгивая алые капли, - а теперь - нет. Но ты - это по-прежнему ты. Я отсеку всё лишнее, ограню тебя, как дорогой камень, до тех пор, пока не останется никакой лишней плоти - только ты сама, лёгонькая, воздушная... такая, которая мне нужна.
Мясо в его руках когда-то ощущало чужие прикосновения. Оно было тёплым и живым, его гладили ласковые пальцы и согревали солнечные лучи. Больше этого не будет. Никогда, во все эпохи вселенной.
Больше не будет Эльвы. Красивой, счастливой Эльвы. Несчастной Эльвы. Поющей Эльвы. Её - не будет. Никакой. Нигде. Никогда. У неё нет уже ни рук и ни ног - остался сочащийся тёмной жижей обрубок, уродливый, чужой - не она. Кто-то другой, кукла, в которую засунули душу Эльвы.
Она пытается проснуться - но лишь бесплодно бьётся в стены реальности. Пытается рассыпаться на осколки - но химия в остатках её тела скрепляет их воедино.
- Та-а-ак. Тут у нас осталось кое-что постороннее. Много лишнего, всё ещё слишком много.
В руке он держит ложку. Обычную ложку, тускло блестящую в жёлтом свете.
- Теперь, когда ты увидела всё, что нужно... - он нежно проводит ладонью её по лицу, слегка сжимая и оттягивая пальцами губы - глаза тебе только мешают. Ничего лишнего. Ни-че-го.
Пальцы, внезапно ставшие жёсткими, как сталь, вцепляются в её правый глаз, оттягивая веко.
Боли почти нет. Только запредельный ужас, в котором корчится изолированное от спасительной тьмы сознание. Только безумный крик "Не хочу!", выродившийся в сдавленный хрип.
Она слышит каждый звук и чувствует каждое движение ложки в своей глазнице.
Чудовище показывает ей измазанное кровавой слизью глазное яблоко.
- Смотри, в тебе много всего интересного, - с тонкой улыбкой сообщает он, любознательно наклоняясь.
И снова пила - уже другая, длинная, с цепью. Кровь заливает оставшийся глаз, почти ничего не видно.
- Осталось совсем немного. Тебе понравится, я уве...
Голос тает и размывается, визг пилы глохнет, задавленный ватной тишиной. В совершенной тишине острые зубья вскрывают её живот, наматывая смутно различимые клочья, заляпывая всё вокруг, наконец-то лишая возможности видеть.
Она больше не будет жить.
Эта мысль не возникает в её сознании - она всё сознание продёргивает сквозь себя, сминая его, как грязную салфетку.
Это её тело распластано на столе. Это её конечности лежат вокруг окровавленными деталями. Это в её живот погрузились чьи-то липкие пальцы. Это она - обрубок, каким-то чудом задержавшийся на грани бытия.
Её расчленили, вспороли - как скот на бойне. Её. Эльву.
Под светом этого осознания не спрятаться - он проникает в самые тёмные уголки. Вколотое зелье лишило её последней надежды - шока, милосердного забытья. Она будет осознавать разрушение своего тела до самого конца, до предела ужаса, который способен испытывать человек.
Будущего нет.
Желание жить разбито на миллиарды осколков об чудовищную реальность.
Надежда оборачивается чёрным дымом, оставляя после себя лишь мрак - и в этом мраке остаётся только одна пульсирующая точка. Багрово-алая, такая вещественная, что её присутствие больно даже осознавать. Эльва хватается за эту точку - ведь больше в целом мире схватиться не за что - и вминает себя в неё, пытается запечатлеть и оставить от своей личности хоть что-то. Хотя бы пепел.
За один удар сердца до смерти, утратив каждую мысль и каждое чувство, кроме всепоглощающего отчаяния, она вспыхивает сверхновой звездой - и сжимается в чёрный шар.
Ненависть.
Алая точка рванулась во все стороны, вздрогнула от могучего удара, прогнулась в мучительном экстазе - и прорвалась ласковым потоком истинной тьмы.
Эльве уже нечем смеяться - но она смеётся, наблюдая этот процесс в пульсации бытия.
Ангел. Ангел отозвался на крик.
Кто-то с той стороны коснулся её останков и впитал последний привет проклятому миру.
А потом она перестала быть.
***
Кай вынырнул из глубин сна, словно из бездонной трясины. Несколько мгновений он продолжал бороться с её объятиями, пока не понял, что барахтается в собственном одеяле. Мокрая простыня смялась в жёсткий валик, надавивший спину, голос пропал и несколько жутких мгновений не хотел возвращаться.
Он лежал, наверное, с полчаса - приходя в себя, выпутывая сознание из остатков распадающейся паутины кошмара, успокаивая чувства и сердце. Потом, собравшись с силами, сбросил одеяло, и как был, голый, пошаркал в душ, ни о чём не думая и не глядя по сторонам. Холодная вода змеилась по липкой коже, но Кай даже не поморщился. Почистил зубы, понимая, что уже не заснёт, вытер волосы и посмотрел в зеркало.
С обратной стороны на него смотрела Эльва. Нет, не она - слишком хищная улыбка и тёмный взгляд...
Агния.
"Думал, я тебе снилась?"
У неё обычные зубы. Но в её глазах - тьма.
"Я - Тьма. Ты вкусил меня, и я навеки с тобой."
Он почти не сопротивлялся - но остатки прежнего, рационального Кая, попытались дать свой последний бой.
- Ты мне снишься...
"Думаешь, тьма - отсутствие света, да? Ты же думаешь?" - не обращает она внимания и нахально заглядывает в глаза.
"Неверно, неверно, неверно! Тьма - отсутствие зрения!"
Неуверенно, криво, Кай усмехнулся - и увидел в зеркале лишь свою бледную, перекошенную рожу.
Он вспомнил, что должен сделать. Вспомнил так легко, словно это желание всегда было неотъемлемой его частью.
Найти убийцу и сожрать его душу.
Кай снова улыбнулся своей незваной гостье, понимая, что улыбается сам себе.
