Холодная капля ударила по лицу. Потом ещё одна и ещё. Кай опустил глухие очки, защищая глаза от мокрого ветра, и почесал кончик носа. Вода щекотала кожу, а затемнённый пластик вмиг покрылся моросью.

Дождь и ветер затеяли старую игру: первый швырял вниз пригоршни невесомых капель, второй подхватывал их на лету и размазывал по пыльным окнам высоких зданий, а если повезёт - то и по бледным лицам прохожих. Прохожие поднимали воротники и раскрывали зонты.

Серость столичного неба превосходно сочеталась с ущельем Инженерного проспекта, прихлопнутого им, словно крышкой. Ясными летними днями это место казалось таким же несуразным, как помпезный лакированный шкаф посреди современной квартиры-студии, зато осенью чёрные и серые дома-параллелепипеды, уступами взметнувшиеся по обеим сторонам улицы, приходили в полное соответствие с окружением.

Зимой небо становилось молочно-белым, бездонно-мягким, чужим - и проспект засыпал, убаюканный бесснежными холодами, весной старался спрятаться в дождях, туманах и предчувствии чуда, беспомощный перед дыханием новой жизни, летом - бросал вызов жаркой синеве, заслоняясь тонированным стеклом и выхлопом бесчисленных кондиционеров, и только осень была его временем, его царством и его сердцем. Иногда Кай думал, что достигнуть такого эффекта мог лишь безумный гений, но потом вспоминал о поколениях республиканской бюрократии, и гений превращался в бесконечный поток бумаг, дающий на выходе никого не удовлетворяющие, зато идеально согласованные архитектурные формы.

Тихонько зашипев пневматикой, причалил к платформе монорельс. Людей было мало, и Кай, покинув прозрачную пустоту станции, занял место у окна, прижавшись к нему щекой. Холодное прикосновение не давало заснуть: монорельс незаметно набирал ход, и проносящиеся мимо однообразные фасады убаюкивали. Капли бежали по прозрачной преграде, скатываясь вниз и назад. Их мокрые следы тут же становились дорожками для других капель, из-за которых тусклый мир казался колеблющимся, как плотно.

Наушники отсекли внешние звуки, окончательно размыв границу между сном и реальностью. Пронзительный девичий голос поднялся из глубины, подхваченный невесомой мелодией, холодной и совершенной. Серебряные слова вторили летящему снаружи дождю:

В мире безмолвия

В мире отчаянья

Вспыхнула молнией

Встреча случайная

Словно в песке вода

Падает солнца луч

Дай мне напиться им

Средь океана туч!..

Кай выключил плеер, и голос рассеялся. Глаза смыкались сами собой. Добравшись до своей станции, он, не открывая зонта, пробежал через мощёную площадь, скользнул взглядом по выдающемуся бюсту статуи Постижения и сходу ворвался в суету университетского вестибюля. Очки тут же запотели и карту пропуска пришлось искать на ощупь, вызывая недовольство раздражённых понедельником собратьев-студентов.

Принципиально не снимая очков, Кай протолкался к монументальной лестнице и начал традиционное восхождение - мимо пышных светильников, кованых завитушек и надраенного мрамора стен. Высокая угловатая фигура в сочетании со сплошной чёрной линзой на месте глаз заставляла встречных сторониться, и он беззастенчиво этим пользовался, иногда, впрочем, попадая впросак, если не успевал заметить преподавателя.

До аудитории удалось добраться минут за десять до начала пары. Людей пришло мало, и Кай, кривясь внутренне от необходимости соблюдать ритуал, гаркнул "Доброе утро!", понадеявшись, что вышло не слишком наигранно. Доброе утро - плод личных усилий каждого, так в чём смысл лицемерно задабривать друг друга этой кричалкой?

Выслушав вялые пожелания ответных благ, он плюхнулся на свой стул. Если бы день недели не красовался цифрой "один", а погода на улице радовала глаз, Кай, конечно, не стал бы впадать в излишнюю мизантропию, свойственную, скорее, мрачным обитателям философского факультета, но не слишком приличную для адепта социально-экономических технологий. Он мог бы радостно прокричать "Привет!", или даже позволить себе шутку средних достоинств, но...

- А вот и гвардия подтянулась! Как делишки на выходных?

Из груди вырвался тяжкий вздох.

Ульф Эрланд, как никто другой, был достоин звания "незваного друга", и только редкая лёгкость характера, удачно компенсировавшая чрезмерную общительность, мешала счесть его настоящей занозой в заднице.

- Веселее, чем в морге, - попытался пошутить Кай.

- Ну, это уже прогресс, - важно заявил приятель, примостившись на край стола. - А я в "Эверетту" смотался, это просто рай! А самое смешное, Аресьевича там видел с какой-то девкой. В футболке, представляешь, в футболке! Весёлый такой, пузатенький, о чём-то болтает! Даже сфотографировать хотел, но не получилось.

- Лучше б у тебя доклад на корпоративное право получился.

Кай мстительно прищурился, но стрела пролетела мимо: доклады и курсовые Эрланда ничуть не смущали.

- До четверга успею. Поехали в следующий раз с нами, ты же тут в квашню... колбасу... как там у вас говорят, такое мерзкое - превратишься?

- Спасибо, но сестричек лучше сплавляй кому другому. Мне как-то не улыбается.

- И вот так каждый раз!..

- А ты ещё скажи, что тебя без них отпустили.

- Не-а, - ухмылка на лице Ульфа ничем не выдала огорчения. - Но надо же попытаться. И потом, Лавике ты понравишься.

- А она мне?

- А это уже детали. Не будь таким занудой, поехали!

Кай жалостливо улыбнулся. Элегантная фигура Эрланда - бледно-фиолетовый пиджак, синяя рубашка, светло-серые брюки и туфли в тон - едва ли позволяла предположить сложную семейную жизнь с двумя сёстрами. Ульф, разумеется, и рад был играть плейбоя, но характером до этой роли не дотянул, компенсируя недостаток независимости броской внешностью. Бледно-золотые волосы, мягкие, как у девушки, дополняли образ. Волосы являлись семейным наследством и предметом зависти одногрупниц.

К великому сожалению самого Ульфа, на романтическом фронте это не помогало, и Кай догадывался, почему: в чертах товарища нет-нет да и прорезалось что-то неуловимо детское, заставлявшее воспринимать его, как младшего брата.

Впрочем, он и был младшим братом - для старшей Стреи.

- Потом поговорим, - буркнул Кай, делая вид, что отмахивается от мухи. В аудиторию стремительным шагом вступил пресловутый Долен Аресьевич Фромм, и как бы он ни вёл себя на зимнем курорте в компании неизвестных девиц - со студентами холёный кандидат наук оставался важен, деловит и суров. Долгий учебный день начинался с теории управления.

***

Обед подкрался незаметно и явился во всей красе - гомоном изголодавшихся студентов, аппетитными ароматами столовой и надоедливой болтовнёй Ульфа. Огромное помещение, разделённое на четыре зоны - зелёную, торжественную, классическую и техно - являлось, несомненно, настоящей гордостью РОУ, в отличие от пяти сверхсовременных конференц-залов, которые почитались таковой ректором. Кай горячо соглашался с негласной оценкой: в конференц-залах он бывал от силы два раза в год, зато в столовой - пять дней в неделю, предпочитая похожую на миниатюрный сад зелёную зону.

-...Вархоуз там просто секс, особенно когда сталкивается с Аксием и делает такое лицо...

- ...к семинару. Пять оценок, слушай, ну это не сложно! И "отлично" за реферат. Я пойду...

- ...он какой-то вообще... Знаешь, типа не подступиться, отойдите, не мешайте, такой из себя весь важный...

- ...там вообще ужас. Я прям прифигел сначала - но быстро затёрли...