Эльва. Пшеничные волосы утратили цвет. Едва прикрытая улыбка, задорная, весёлая, живая - стала кривой усмешкой. Озорные глаза потемнели, весенняя зелень утонула во мгле, но вздёрнутый нос, и скулы, и тонкий овал лица - каждая черта проступала сквозь искажённый лик, противилась ему, рвалась наружу, словно желая быть узнанной.
- Эльва!..
Закатившийся было взгляд девушки вновь ожил. Отступило что-то чуждое и холодное. Она лежала в его руках - инструментах боли, ощутивших запоздалую нежность, невероятно хрупкая, невозможная, совсем не страшная, лежала так близко, что можно было ощутить толчки сердца.
- Я...
Тихий шёпот рвёт на части его усталую душу.
Остановился натиск хаоса, не слышно треска рябью идущих стен.
Мольба и страх, только мольба и страх. Почему? Почему кажется, что она всё быстрей и быстрей падает в непроглядную бездну, песком уходит сквозь его пальцы?!
Он кричал. Кричал, пытаясь дозваться до дальних пределов вселенной, выл отчаянно, уже зная, что не сумеет.
Глаза Эльвы опустели, на место жизни вновь пришла тьма - теперь уже навсегда. Краткий миг торжества - и Агния, стремительно изогнувшись, впилась в подставленную ей шею. Мир обратился болью вечной утраты, чёрным шаром ненавистного бытия. В следующий миг то, что осталось от Кая, в свою очередь сомкнуло зубы на её горле.
***
Темно. Издали пробивается серый свет, но темнота тут же растворяет его в себе.
Тяжело дышать. Рот заполняет склизкая от слюны масса - кляп.
Не пошевелиться. Никак. Голени. Колени. Бёдра. Живот, предплечья и плечи, кисти рук. Голова. Всюду - держат её невидимые ремни. Не верёвки, нет: верёвки впились бы в кожу куда сильнее. Она пробовала - однажды. Было довольно больно.
Почему она не дома? Глупый вопрос. Потому что не стоит снимать квартирку в изношенном краю города, жить там в одиночку, возвращаться по темноте и думать, что с тобой ничего и никогда не случится.
Плакать хочется от бессилия. Дура, чего уж там: живой останется - и то хорошо. Целой вот только - вряд ли.
Она задумалась. Рано или поздно здесь зазвучат шаги. Наверное, голоса. Кому они будут принадлежать? Молодёжной банде, решившей поразвлечься с девчонкой? Такие могут и отпустить, когда наиграются... А могут и закопать. Остальные варианты казались хуже, настолько хуже, что их не хотелось и представлять.
Жарко.
Дышать, волей-неволей, приходится глубоко и размеренно, а если так дышать - понемногу успокаиваешься. Возможно, всё не так плохо. Она ведь здесь уже долго? Раз уж похититель не торопится, его могли видеть, даже арестовать - и теперь её ищут, и рано или поздно найдут. Завтра репетиция - точно хватятся. Надо только подождать, собравшись в комок.
Серое свечение угасло, невнятные формы помещения утонули во тьме. Наверное, наступила ночь - интересно только, та же самая, или уже другая? Пить... Да, хочется пить. Как долго она без сознания пролежала? С таким горлом завтра не запоёшь... Ох, даже если не споёт - как хочется увидеть их всех, и Рейкса-басиста, и лысого клоуна Дамиана, даже надменную рожу Шварца... Сейчас она бы эту бледную нежить расцеловала. Ведь так хорошо всё шло, ещё месяц-другой - и могли бы первый альбом писать, а потом...
Эльва погрузилась в грёзы пополам с воспоминаниями. Плавала в музыке и в собственном голосе - там, где над тёмными глубинами, исполненными мрачной боли "Экстенции", виднелось сияние новой дружбы и новых песен. Больше всего на свете она любила петь, она хотела и могла петь - сотворяя уже не мучительные композиции о чуждой изнанке мира, а яркие, зовущие, льющиеся к небу и солнцу.
Слишком долго ей не хватало то времени, то желания жить, то банального настроения, без которого так сложно вырваться из муторной суеты, и вот - выплыла, нашла тех, кто приняли, погладили, похвалили... Расцвела - и... очнулась связанной в темноте. Не должно так быть! Это несправедливо!
По щекам скатились горячие капли. Озлившись, она заставила себя не плакать, и принялась экспериментировать - пела про себя, представляла, как исполняет ещё не записанные песни, как стоит на сцене с микрофоном в руке, пробуя разные манеры и разный темп.
Она совсем уже успокоилась, когда в темноте послышался тихий лязг, а по глазам ударил слепящий свет. Снова потекли слёзы - с непривычки.
Шаги.
Сквозь неплотно сжатые веки она разглядела только чёрную тень, которая наклонилась, заслонив сияние, и вкрадчивым голосом прошептала:
- Устала? Прости, что заставил ждать.
***
Эльва хватает ртом воздух, хватает судорожно и жадно.
В горле сухо, как у пьяницы поутру, жёлтый свет - вовсе не такой яркий, как показалось - выхватывает из мрака высокие стопки досок, ящики, края декоративных гипсовых плит. На большее лампочки не хватает - щели и проходы утопают во тьме.
Пахнет пылью.
- Посмотрим...
Он деловит и абсолютно спокоен. Плавные движение, мягкий голос, стильный костюм из едва мерцающей чёрной ткани - такие можно увидеть на богачах, идущих от лимузина до ресторана где-нибудь на Конном ряду.
Человек, который знает, что делает.
Под головой у Эльвы - упругая подушечка, так что она видит каждое действие. Плоский кейс, из которого появляются латексная накидка с капюшоном и матово-белая медицинская маска. Перчатки. Инъекторы. Набор ампул.
В накидке и маске он становится нелеп и безлик. Глаза под стеклом улыбаются - но не ей. С инъектором в руке незнакомец подходит ближе, доверительно наклоняется - слова из под маски долетают глуховато, тают на полпути.
- Боль, как тебе, должно быть, известно, чувствует мозг. Ты ведь училась в какой-то школе?
Он продолжает говорить, сноровисто снаряжая инъектор одноразовой белой капсулой.
- Можешь не беспокоиться: боль мы отсечём со всей эффективностью. Отсечём твой мозг от этой бессмысленной информации, которая мешает полноценному восприятию. А для этого, уж прости, придётся сделать одну болезненную инъекцию... Субарахноидальную, понимаешь? И несколько обычных. Они, к сожалению, повреждают нервные клетки, но в твоём случае это уже не важно. Препараты, должным образом протестированные и признанные негодными к употреблению. Но результат, результат, моя милая - превосходит все ожидания. Да что там - скоро сама поймёшь.
Он ловко срезает её одежду, не позволяя себе никаких вольностей. Резина перчаток неприятно холодит кожу. Отцепив часть ремней, переворачивает её на живот. Эльва пытается сопротивляться, но конечности связаны, а жёсткие руки незнакомца вдруг становятся очень цепкими и держат, будто тиски.
Спину пронзает боль - что-то впивается в неё, резко и глубоко, заставляя дёргаться и стонать.
- Терпи, терпи. Молодец.
Обратная процедура занимает куда меньше времени - Эльва перестаёт чувствовать своё тело, даже страх увязает в этом стремительном омертвении.
- И ещё кое-что от аритмии и других побочных эффектов. Мы же не хотим, чтобы твоё сердце внезапно остановилось?
Новые уколы безболезненны и быстры. Инъектор исчезает внутри кейса, его место занимают жгуты. Обычные медицинские жгуты, которые незнакомец сноровисто накладывает ей на руки и ноги - по два на каждую.
Эльве хочется дёргаться, кричать, дать хоть какой-то выход ползущему из глубин страху - но она уже не властна над реакциями организма, и страх начинает есть её изнутри.
- Не люблю боль. Очень не люблю боль. Обещаю, больно не будет... Ты просто будешь смотреть. Так надо. Да, - неожиданно смеётся он, - именно так и надо. Понимаешь? Вижу, что понимаешь.
В его глазах нет ни злобы, ни вожделения, и глубоко внутри себя она уже знает - никакой пощады не будет. Знает... но не хочет этого признать. У её мучителя глаза мертвеца.
Закончив подготовку, он некоторое время любуется на дело рук своих, даже отходит подальше, чтобы рассмотреть девушку целиком. Она тоже смотрит на себя: бледная кожа, желтоватая от плохого освещения, чёрные змеи жгутов, передавившие ноги, из-за чего те уже начали багроветь, плоский живот и грудь, которая теперь кажется ещё меньше обычного. Ремни аккуратно перехлёстывают всё тело.
